Всем доступно! Квартиро-канкан:

Не квартиры, ей-Богу, а сахар!

Восемь тысяч за старый диван,

Восемь тысяч за шахер и махер.

 

Саша Черный

   В «Москве повседневной» мы довольно подробно рассказывали о сложившейся в начале XX века системе найма квартир и комнат. В первый год войны она продолжала действовать практически без изменений. Единственное, что ее отличало от довоенного времени, – к концу дачного сезона в городе наблюдалось непривычно большое количество свободного жилья. В августе 1914 года, при обсуждении вопроса о размещении в Москве раненых, газеты сообщали, что полиция обнаружила около 1500 пустующих квартир.

   Однако ровно через год пресса отметила возникновение в Москве жилищного вопроса. Например, корреспондент «Утра России» писал о новом явлении:

   «Приезжие в Москву начинают испытывать затруднения с наймом помещений. Цены на номера в гостиницах и на меблированные комнаты сильно поднялись. Помесячно комнат почти нигде не сдают, так как при огромном наплыве приезжих посуточная плата гораздо выгоднее для содержателей номеров. Помесячно можно нанять лишь комнаты в частных квартирах. Но и они вздорожали процентов на пятьдесят. Начавшийся съезд в Москву учащейся молодежи и наплыв беженцев из занятых неприятелем городов угрожают до крайности обострить жилищный вопрос. Пора бы озаботиться какими-нибудь мерами, например нормировкой цен, содействием тому, чтобы дачи вокруг Москвы приспособить под жилье на зиму, сохранив дачные поезда и т. п.».

   Московские власти отреагировали соответствующим образом: было запрещено повышать квартирную плату свыше установленного предела. Понятно, что это не способствовало укреплению дружеских отношений между домовладельцами и квартирантами. Характерный для того времени диалог с квартирной хозяйкой привела в воспоминаниях Н. Я. Серпинская:

   «– Я должна вам сказать, – визгливо закричала хозяйка, – что не могу заниматься благотворительностью. Я держу вас задаром, 50 рублей теперь ничего не стоят, я кормлю прислуг, а сейчас все так дорого!

   – Мне нет до этого дела!

   – Ну, у вас куры денег не клюют!

   – Я прибавлю вам десять рублей на прислугу, и оставьте меня в покое».

   Мемуаристке повезло, что у нее за комнату было заплачено сразу за несколько месяцев вперед и ей не надо было метаться по городу в поисках пристанища. Москвичам, которым понадобилось жилье, приходилось гораздо труднее, потому что изобретательные домовладельцы нашли разные способы обходить запрет на повышение квартплаты. Некоторые из них описал автор фельетона «Квартиролог», опубликованного на страницах вечерней газеты «Время» в апреле 1916 года:

   «Это – вроде мартиролога. Только еще хуже.

   Нигде и никогда не дожидались весны с таким нетерпением, как в Москве в эту зиму. Москва переполнена; всю зиму москвичей мучил ужасный квартирный голод.

   Ждали весны. Многие должны разъехаться весной, и квартиры освободятся. Расчет был правильный, но только до некоторой степени.

   Ожидавшие не учли того микроба спекуляции, который теперь в воздухе. Весна – время микробное; спекуляция с квартирами приняла невероятные размеры.

   Показались листочки: зеленый дым на деревьях и такие кроткие розовые листки у ворот и около подъездов. И другие вестники весны: объявления в газетах. Крупными буквами “квартира”, и затем помельче – “передается”.

   Не “сдается”, а “передается”. Это теперь обычная форма такого рода объявлений.

   Мирные московские обыватели превратились в настоящих акул; перед их алчностью бледнеют даже истинно-промышленные аппетиты. Сколько изобретательности они проявляют!

   С трудом дождавшись весны, я начал правильную охоту за розовыми билетиками. И вот несколько примеров из моего квартиролога.

   Объявление: квартира три комнаты, все удобства… Указан номер телефона.

   Звоню. Это было нелегко сделать: телефон занят и занят. Взыскующие квартиры его осаждают.

   – У вас сдается?..

   – Да. Только условие – вы должны купить мебель. Квартира на Знаменке – тысяча рублей в год; мебель – четыре с половиной тысячи.

   – Три комнаты и столько денег? Какая же у вас там обстановка? Из литого золота?

   Отправился посмотреть на эти вещи. Купить я их не могу, но хоть взглянуть любопытно. Буль, Жакоб?

   Сухарева башня, самая беспримесная. Красная цена этому добру, даже если бы оно было новешеньким, четыреста целковых. Только для видимости, для “закрасы” поставлено плохонькое пианино.

   А хозяйка стонет:

   – Ах, я так измучилась с этой квартирой! Ежеминутно посетители… хочу поскорей развязаться и – отдыхать. Раньше я обычно жила летом на дачке в Кунцеве, а теперь собираюсь в Крым…

   Оно конечно… После такого заработка и в Крым можно!

   Почтенная особа еще не уехала. Объявление об этой квартире продолжает регулярно печататься в газетах. Как ни велика нужда в пристанище, но вряд ли отыщется охотник отправлять эту ловкую даму в Крым на свой собственный счет для поправления нервов.

   Еще квартира. Хозяин ее собирается на кумыс.

   И выдумал для этого такую комбинацию.

   Мебели он не продает. Вы обязаны взять ее напрокат на три месяца. Квартира стоит в месяц 60 рублей, а прокат мебели 90.

   Из простого сопоставления этих цифр вы можете видеть, что это такое. Кроме того, вы обязаны заплатить все деньги за три месяца проката вперед.

   Кумыс этому господину будет обеспечен. Вдобавок он избавляется от необходимости помещать свое имущество в склад и платить за хранение.

   А вернувшись, он получит свое имущество обратно, по инвентарному реестру.

   Комбинация недурная; какого-то карася этот господин поймал. Розовый листочек с ворот сорван. Я искренне пожалел того, кто попался на эту квартирную приманку: должно быть, очень ему туго приходилось.

   Третий листочек. И третья комбинация.

   Самая удивительная.

   Показывают вам квартиру. Цена недорогая. Мебель не продается и не “прокатывается”. Как будто все благополучно, но я не верю своему счастью. И думаю, в чем же тут секрет? Он не заставляет себя долго ждать.

   – А шляпное заведение вы берете?

   Я остолбенел.

   – Шляпное заведение? Какое? На что оно мне, сударыня?

   – Извините, в таком случае мы не сойдемся. У меня тут целая мастерская на ходу.

   И указывает на две деревянные болванки, стоявшие на подзеркальнике, с нацепленными на них сооружениями из соломы и перьев.

   – Мастерская с солидной клиентурой. Пять тысяч.

   – Но, сударыня, – восклицаю я с отчаянием. – Ведь я – не модистка!

   А она резонно отвечает:

   – Не могу же я бросить мастерскую на ходу? Вы можете же заниматься чем угодно, но я сдам ее только тому, кто купит мастерскую.

   И еще, и еще случаи. Перечислять их скучно. Весна обманула все надежды бесприютных москвичей. И розовые листочки скоро будут приводить к неожиданному эффекту: увидевший их человек, нуждающийся в квартире, будет опрометью кидаться в сторону…»

   Судя по свидетельствам современников, квартирными гешефтами занимались истинные профессионалы. Газеты, например, писали о некой одинокой даме, которая снимала в разных концах Москвы 18 квартир. Все они были обставлены «сухаревскими мебелями», но за прокат назначалась цена как за гарнитуры красного дерева.

   ^{На квартирную тему}



   – Скажи любезный, Синичкины у вас в доме живут?

   – Точно так. А только это ни к чему…

   – ?!!

   – Они, значит, квартируют на шестом этаже, а подъемка испортилась, и вам туда не дойтить…

   Скорее всего такого рода квартирные спекулянты действовали в союзе с домовладельцами или имели платных информаторов среди дворников. На это указывает то обстоятельство, что, едва успевали съехать с квартиры прежние жильцы, как тут же появлялись арендаторы-посредники. После беглого осмотра они вручали задаток, но предупреждали, что снимают жилье «для родственников». Вскоре в газетах появлялось объявление: «Передается квартира с мебелью». Адрес не указывался, только телефон, находившийся в собственной квартире предпринимателя.

   Другим вариантом квартирных спекуляций, порожденных дефицитом жилья, было превращение многокомнатных квартир в доходные предприятия. В апреле 1916 года Городская управа наконец-то обратила внимание на протесты домовладельцев, которые никак не хотели примириться с тем, что квартиросъемщики в массовом порядке принялись сдавать комнаты по высоким ценам. По правилам, действовавшим в то время, все помещения, в которых сдается шесть комнат, считались меблированными комнатами и подлежали обложению налогом. Под давлением домовладельцев городская администрация решила внести поправку: отнести к разряду меблированных комнат те квартиры, в которых сдается больше трех комнат.

   Жилищный кризис подстегнул цены на недвижимость в Москве, загнав их на немыслимый прежде уровень. Наглядной иллюстрацией служит история, рассказанная газетой «Раннее утро» в феврале 1917 года: некто К. купил дом в одном из арбатских переулков за 600 000 рублей, но всего через несколько дней ему предложили продать новоприобретенную собственность уже за… 900 000 рублей.

   «К. колеблется, – сообщала газета. – Покупателям ответил:

   – Подумаю.

   В несколько дней 300 000 барыша… И это еще мало…»

   При таких ценах настоящими богачами становились посредники, сводившие продавцов и покупателей недвижимости. Московский репортер не без зависти писал о мелких служащих, получивших в качестве комиссионных солидные куши. Один из них, конторщик с жалованьем 60 рублей, случайно узнав, что хозяева продают дом, нашел покупателя. Его участие в сделке было оценено в 57 800 рублей. Другой клерк, прозябавший в бедности, за такую же услугу был вознагражден 25 тысячами. «Не родись богатым, а… займись комиссионерством», – сделал вывод журналист.

   Зимой 1916/17 года отношения между домовладельцами и квартирантами обострились до предела. Несмотря на приказ градоначальника – поддерживать в домах температуру не ниже 13 градусов, жалобы москвичей слились в сплошной вопль: «Помогите! Замерзаем!» Повсеместным явлением стали квартиры, где температура не поднималась выше 7–8 градусов. Керосиновые лампы, горевшие в жилищах круглосуточно, практически не помогали.

   Не возымели эффекта также и наказания, установленные градоначальником за «замораживание» квартирантов: штрафы 100–300 рублей, тюремное заключение, высылка из Москвы на все время войны. Например, в доме Бахрушина в Козицком переулке в начале января не топили вообще. Не помогли ни протоколы, ни личный визит в контору домоправителя помощника пристава, приказавшего дать тепло в квартиры.

   Дело сдвинулось с мертвой точки только после того, как управляющий И. Д. Орлов был оштрафован на 3000 рублей, а перед именитым домовладельцем замаячила реальная перспектива сесть в тюрьму.

   Комментируя бедственное положение, в котором оказались жители города, один из гласных городской думы (сам домовладелец) объяснил, что причиной кризиса является противоречие между фиксированной платой за квартиры и постоянным ростом цен на топливо. Оказалось, что если отапливать дома по установленной градоначальником норме, то расходы на дрова значительно перекроют средства, полученные в качестве квартплаты. Действительно, цены на дрова росли как на дрожжах. В начале февраля 1917 года за какие-то несколько дней стоимость вагона дров с 600 рублей поднялась до 750 рублей.

   Февральская революция, ликвидировавшая старую власть, а главное – приход весны заставили на время забыть о проблеме тепла в квартирах. К этому вопросу в преддверии нового отопительного сезона городские власти вернулись в августе 1917 года. Тогда было решено поднять плату за квартиры. Однако очень скоро горожане оказались совсем в иных условиях, в сравнении с которыми кризисы военных лет стали восприниматься как мелкие неудобства.