Глава VII. На Бугуруслан

В то время как В. И. Чапаев штурмовал Сломихинскую, главные события на Восточном фронте развертывались за сотни верст от этой станицы.К началу марта 1919 г. на востоке России сложилось следующее соотношение сил и средств противоборствующих сторон. Войска Восточного фронта, насчитывавшие 94, 8 тыс. штыков, 8, 9 тыс. сабель, 1880 пулеметов и 360 орудий, были растянуты на огромном, 1800–километровом, фронте — от Каспийского моря до североуральской тундры^[152]. На правом крыле фронта находились 4–я и Туркестанская армии, которые занимали рубеж от Александрова Гая, южнее Уральска, до Актюбинска. Левее Туркестанской армии на рубеже Актюбинск, Орск располагалась 1–я армия. Трем советским армиям противостояли Уральская и Оренбургская армии, а также Южная армейская группа генерала Г. А. Белова, подчиненная в оперативном отношении командующему Западной армией генералу М. В. Ханжину. Всего против 30 тыс. штыков и сабель противника красные войска имели 37, 7 тыс. штыков и сабель, превосходя его в 1, 2 раза по численности^[153].

Однако против центра Восточного фронта (5–я армия; около 11 тыс. штыков и всего лишь 287 сабель) на Уфимском направлении была сосредоточена наиболее мощная армия противника — Западная, имевшая до 40 тыс. штыков и сабель. На левом крыле фронта располагались 2–я и 3–я армии, имевшие в своем составе 54, 8 тыс. штыков и сабель, а действовавшая против них Сибирская армия генерала Р. Гайды — 48, 5 тыс. штыков и сабель^[154]. В резерве адмирала А. В. Колчака в районе Челябинск, Курган находился 1–й Волжский корпус генерала В. О. Каппеля, в Омске и Томске формировались три дивизии, а в Екатеринбурге — Ударный корпус.

Верховный правитель России адмирал А. В. Колчак, сын морского артиллерийского офицера, был честолюбив и энергичен, умен и талантлив. Его армия, оснащенная пулеметами, артиллерией, авиацией, являлась грозной силой, которая словно морская волна катилась на запад, сметая все на своем пути. В советской исторической науке длительное время господствовала версия о том, что войска правого крыла армии Колчака наступали на Котлас, чтобы соединиться с союзниками на Севере, а основными силами — к Волге, на соединение в районе Саратова с правым крылом армии генерала А. И. Деникина. В последующем предусматривалось совместное наступление на Москву с востока и юга.В действительности все обстояло иначе. 15 февраля адмирал Колчак подписал директиву, согласно которой предусматривалось в первых числах марта перейти в наступление и «… к началу апреля… занять выгодное исходное положение для развития с наступлением весны решительных операций против большевиков…»^[155].

Это исходное положение было определено по линии рек Кама, Белая и Ик, городов Актюбинск, Оренбург. В соответствии с директивой Сибирской армии предстояло продвинуться на Вятском направлении, разбить 2–ю армию и овладеть районом Сарапул, Боткинский и Ижевский заводы; Западной армии — разгромить 5–ю армию и занять район Бирск, Белебей, Стерлитамак, Уфа, выйти к реке Ик и ударом в тыл 1–й армии помочь Оренбургской армии овладеть Актюбинском и Оренбургом; Оренбургская армия должна была также соединиться с Уральской армией; 2–му Степному корпусу предстояло занять Семиречье. В директиве не было определено направление сосредоточения основных усилий, но уже 3 марта адмирал Колчак указал дополнительно, что в предстоящих операциях главный удар должен быть нанесен Западной армией в целях овладения уфимским районом.

Как мы видим, ни в одном из этих документов не было даже намека на то, чтобы наступать на Москву. Главком И. И. Вацетис позднее писал: «Мне было совершенно ясно, что наступление Колчака на Среднюю Волгу носило характер грандиозной демонстрации, в основу замысла которой было положено стремление энергичным нажимом на Среднюю Волгу привлечь на Восточный фронт РСФСР большую часть наших Вооруженных Сил, а затем отходом увлечь их в Западную Сибирь, то есть подальше от нашего главного театра военных действий, в частности от нашего Южного фронта, с которым готовился расправиться Деникин»^[156].

Если адмирал Колчак ставил перед собой задачу выйти к Волге, то Главное командование Красной Армии планировало, как это видно из директивы Вацетиса от 21 февраля, наступать одновременно на двух направлениях: на Урал и в сторону Туркестана. Главный удар предусматривалось нанести в полосе Челябинск, Екатеринбург в целях овладения этими городами.Противнику удалось упредить войска Восточного фронта в развертывании и подготовке к наступлению, и 4 марта его армии приступили к выполнению задачи, изложенной в директиве от 15 февраля. Войска Сибирской армии генерала Гайды нанесли поражение соединениям 2–й и 3–й армий Восточного фронта, заняли 7 марта Оханск, на следующий день — Осу. После этого Сибирская армия стала развивать наступление в целях выхода на железную дорогу Пермь — Глазов. В ходе ожесточенных боев войска левого крыла Восточного фронта сдерживали до конца марта продвижение противника на Сарапульском и Боткинском направлениях.

Против центра оперативного построения войск Восточного фронта действовала Западная армия генерала М. В. Ханжина. Он родился в 1871 г. в семье оренбургского казака, окончил Оренбургский Неплюевский кадетский корпус, Оренбургское артиллерийское училище и Михайловскую артиллерийскую академию. Ханжин принимал участие в Русско–японской войне 1904—1905 гг. и Первой мировой войне, командовал артиллерийской бригадой и пехотной дивизией, был инспектором артиллерии 8–й армии, генерал–инспектором артиллерии при штабе Верховного Главнокомандующего. В июле 1918 г. Михаил Васильевич поступил на службу в войска Временного Сибирского правительства, командовал 3–м Уральским армейским корпусом, затем Западной армией. Вскоре, после ряда военных поражений и сдачи Уфы, ушел с поста командарма. В октябре 1919 г. назначается военным министром Омского правительства. После разгрома Красной Армией войск адмирала Колчака эмигрировал в Китай, где некоторое время возглавлял Дальневосточный отдел Российского общевойскового союза. В 1945 г. арестован советской контрразведкой СМЕРШ в Дайрене. По приговору Особого Совещания при Министерстве госбезопасности СССР приговорен к 10–летнему тюремному заключению. В 1954 г. по амнистии вышел на свободу. Умер Михаил Васильевич 14 декабря 1961 г. в казахском городе Джамбул.

История распорядилась таким образом, что два фронтовика В. И. Чапаев и М. В. Ханжин, принимавшие участие в знаменитом Брусиловском прорыве 1916 г., встретились лицом к лицом на Южном Урале. Войска Западной армии опрокинули 5–ю армию, овладели 10 марта Бирском и вышли на подступы к Уфе.Успех, достигнутый противником в центре и на левом крыле Восточного фронта, вынудил командующего фронтом С. С. Каменева обратиться 10 марта к главкому с предложением отказаться от намечаемого наступление на Туркестанском направлении и использовать «все силы Оренбургской дивизии для прочного удержания Оренбургской области и Южного Урала». Главком И. И. Вацетис поддержал это предложение и 13 марта приказал «вследствие сложившейся обстановки как на позиции, так и на всех фронтах, на уфимском направлении восстановить во что бы то ни стало положение, сняв все, что можно, с других направлений, в частности с туркестанского». Одновременно предписывалось обратить «внимание на прочное закрепление Южного Урала, в частности, Уральской и Оренбургской областей»^[157]. Эта задача возлагалась на новую группировку войск Восточного фронта — Южную группу армий, созданную приказом командующего фронтом С. С. Каменева от 5 марта в составе 4–й армии, и Оренбургской дивизии, которую предстояло развернуть в Туркестанскую армию.

Командующим Южной группы армий был назначен М. В. Фрунзе, который 17 марта издал приказ о составе этой группы и переформировании войск. Одним из пунктов этого приказа предусматривалось формирование Александрово–Гайской отдельной стрелковой бригады вместо Александрово–Гайской группы. В состав 4–й армии включались 22–я, 25–я стрелковые дивизии и Александрово–Гайская отдельная стрелковая бригада^[158].

М. В. Фрунзе, определив состав 4–й армии, произвел изменения и в командном составе. Бывший подпоручик М. Д. Великанов, возглавлявший 25–ю стрелковую дивизию, получил назначение на должность командующего Уфимской группой войск. Дивизией временно командовал начальник штаба Ф. Луговенко. Это была уже знакомая нам дивизия Николаевских полков, переименованная приказом по 4–й армии от 25 сентября 1918 г. в 1–ю Самарскую пехотную дивизию, а с 19 ноября в соответствии с приказом по Восточному фронту — в 25 -ю стрелковую дивизию. Как мы помним, дивизией Николаевских полков в сентябре 1918 г. временно командовал В. И. Чапаев. Это сыграло решающую роль при его назначении на должность начальника 25–й стрелковой дивизии. Вот что пишет по этому поводу Д. А. Фурманов:

«… Приехали в Самару. Явились к Фрунзе. По–товарищески позвал он Чапаева и Федора зайти к нему вечером на квартиру — дотолковаться как следует по поводу предстоящих операций. Пришли. Фрунзе объяснил положение на фронте, говорил о том, как решительно надо теперь действовать, какие нужны командиры по моменту… Когда Чапаев по каким‑то делам отлучился минут на пяток, Фрунзе спрашивает Федора:

— Дело серьезное, товарищ Клычков… Думаю назначить Чапаева начальником дивизии. Что скажете? Я знаю его мало, но слухов о нем — сами знаете… Как он на деле‑то? Вы с ним хоть сколько‑нибудь да поработали…

Федор высказал ему все, что думал, — хорошее высказал мнение, оттенил только незрелость политическую.

— Я и сам того же мнения, — заключил Фрунзе. — Человек он, бесспорно, незаурядный… Пользу может дать огромную, только вот партизанщиной все еще дышит жарко… Вы постарайтесь… Ничего, что горяч: они, и горячие‑то, ручными бывают…

Федор коротко пояснил Фрунзе, что в этом направлении как раз и ведет свою работу, что симпатию и доверие Чапаева уже, безусловно, заслужил и думает, что в дальнейшем сойдется с ним еще ближе.Вошел Чапаев. После короткой беседы Фрунзе сообщил ему о назначении и сказал, что ехать надо теперь же на Уральск и там ждать распоряжений, так как общий план предстоящей операции все еще довольно неясен. Простились. Ушли».

В своем дневнике Фурманов по–иному оценивал Чапаева 26 февраля 1919 г.

«Здесь по всему округу можно слышать про Чапаева и про его славный отряд, — пишет Дмитрий Андреевич. — Его просто зовут Чапай. Это слово наводит ужас на белую гвардию. Там, где заслышит она о его приближении, подымается сумятица и паника во вражьем стане. Казаки в ужасе разбегаются, ибо еще не было, кажется, ни одного случая, когда бы Чапай был побит. Личность совершенно легендарная. Действия Чапая отличаются крайней самостоятельностью; он ненавидит всевозможные планы, комбинации, стратегию и прочую военную мудрость. У него только одна стратегия — пламенный могучий удар. Он налетает совершенно внезапно, ударяет прямо в грудь и беспощадно рубит направо и налево. Крестьянское население отзывается о нем с благодарностью, особенно там, около Иващенковского завода, где порублено было белой гвардией около двух тысяч рабочих.

В случае нужды — Чапай подымает на ноги всю деревню, забирает с собой в бой всех здоровых мужиков, снаряжает подводы. Я говорил с одним из таких»мобилизованных»: ничуть не обижается, что его взял Чапай едва не силой.«Так, говорит, значит, требовалось тогда — Чапай не ошибается и понапрасну забирать не станет».Крайняя самостоятельность, нежелание связаться с остальными красными частями в общую цепь повели к тому, что Чапай оказался устраненным. Кем и когда — не знаю. Но недавно у Фрунзе обсуждался вопрос о том, чтобы Чапая пригласить сюда, в нашу армию, и поручить ему боевую задачу — продвигаться, мчаться ураганом по Южному Уралу, расчищая себе дорогу огнем и мечом.

Ему поручат командование отдельной частью, может быть, целым полком. Высказывались опасения, как бы он не использовал своего влияния и не повел бы красноармейцев, обожающих своего героя, на дела неподобные. Политически он малосознателен. Инстинктивно чувствует, что надобиться за бедноту, но в дальнейшем разбирается туго. Фрунзе хотел свидеться с ним в Самаре и привезти оттуда сюда, в район действий нашей армии. Через несколько дней Фрунзе должен воротиться. С ним, может быть, приедет и Чапай».

Решение Фрунзе было оформлено приказом по войскам Южной группы армий от 22 марта, в котором говорилось:

«§ 1. Командира 1 бригады бывшей Александрово–Гайской стрелковой дивизии т. Чапаева допускаю к исполнению должности начальника 25 стрелковой дивизии.Bp. командовавшему дивизией т. Луговенко обратиться к исполнению своих прямых обязанностей по должности начальника штаба 25 стрелковой дивизии…»^[159].

После беседы с Фрунзе новоиспеченный начдив и его комиссар уехали из Самары. Но прежде Василий Иванович попросил у Фрунзе разрешение заехать в Вязовку — свое родное село. Фрунзе согласился. Снова предоставим слово Фурманову:

«— У вас кто в Вязовке‑то? — спросил Федор.

— Все в Вязовке… Старики там, отец с матерью — названые… Двое парнишек, девчонка — эти живут со вдовой одной… У той, видите ли, двое своих, вот вместе все и живут…

— Знакомая хорошая?

— Да, хорошая знакомая… Очень знакомая. — Чапаев хитро улыбнулся. — Друг у меня помер, а она осталась, друг‑то и завещал, штобы оставалась со мной…

В Вязовке встретили с большим триумфом. Председатель Совета сейчас же созвал заседание в честь приезда дорогого гостя. Там Чапаев говорил свои»речи»… Вечером в народном доме его имени»местными силами»поставили спектакль. Играли безумно скверно, зато усердие было проявлено колоссальное: артистам хотелось заслужить чапаевскую похвалу… Переночевали, а наутро — марш в Уральск!..

Федору показалось, что с ребятишками Чапаев обходится без нежности; он его об этом спросил.

— Верно, — говорит, — с тех пор, как у меня эта щель семейная объявилась, ништо мне не мило, и детей‑то своих почти што за чужих стал считать…

— А воспитывать как же станете?

— Да што же воспитывать: мне вот все некогда, а тут — кто их знает как, я даже и не спрашиваю об этом… Посылаю из жалованья, и кончено…

— Да жалованья мало…

— Мало, знаю… притом еще за ноябрь с декабрем у меня не получено… Вон где ноябрь… А теперь март за половину. Не платят…

— Плохо дело…

— Каждый теперь што‑нибудь теряет, товарищ Клычков, каждый, — проговорил серьезно Чапаев. — Без этого, знать, и революция быть не может: один имущество свое теряет, другой — семью, иной, глядишь, вот ученье погубит, а мы — мы и жизнь‑то, может, вовсе утеряем».

Сын Чапаева, Александр, вспоминал:

«В 1919 году мы проживали в селе Вязовке, кругом рыскали казаки. Лень и ночь у нас лошадь была запряжена, чтобы в случае чего текать можно было. Отец летом почти никогда не бывал. Все воевал с чехами, да с белоказаками. Зимой заезжал чаще. Весело было тогда! Он играл с нами, как с детьми. Бывалоча залезет под стол. Да и кричит оттуда:

— Ку–ку! Где я? Ищите!

А гостинцами нас не баловал, некогда было. Он всегда приезжал со своими товарищами, красноармейцами и все возился с лошадьми или с седлами. А то заспорят о войне, о боях и до самого утра. Он дома никогда не ругался. Один раз от кого‑то услышал я и говорю:

— Ах ты, сукин сын! А он мне:

— Так нельзя.

— А почему?

— Нельзя так ругаться, вот ц все».

К началу апреля 1919 г. положение на Восточном фронте значительно ухудшилось. Противник, достигнув успеха на стыке 2–й и 5–й армий, прорвал оборону войск фронта в центре и вынудил их отходить на всех направлениях. Были оставлены Белебей, Бугульма, Мензелинск, Воткинск, Сарапул. Войска 2–й армии отошли за Каму, 1–й армии — с Южного Урала на Оренбург, Стерлитамакский тракт. В результате отхода 5–й армии тыловые коммуникации 4–й и 1–й армий оказались под угрозой.

С целью стабилизации положения по указанию главкома И. И. Вацетиса от 23 марта была сокращена полоса обороны 1–й армии. Ее правый участок передавался в полосу Южной группы. М. В. Фрунзе получил приказ растянуть фронт Туркестанской армии на северо–восток, от Актюбинска до Орска, станица Таналыцкая (Таналык), и сменить в этом районе части 1–й армии. 7 апреля Михаил Васильевич приказал Туркестанской армии «прикрыть район Оренбург, Сарыбаева, Актюбинск и обеспечить связь с Туркестаном, сосредоточив для обеспечения Оренбурга со стороны Стерлитамака в районе ст. Муранталова, Исаево (Дедово) не менее двух полков из района Илецка и оттянув части из Орска в район ст. Ильинская, Сарыбаева, ст. Воздвиженская»^[160]. Для усиления 5–й армии Фрунзе направил 73–ю бригаду 25–й стрелковой дивизии, которая перебрасывалась по железной дороге через станцию Кинель на Бугуруслан. Остальные две бригады дивизии оставались в резерве командующего Южной группой армий.

На Восточный фронт по указанию ЦК РКП(б) спешно перебрасывались части и соединения с других фронтов, направлялись пополнения из внутренних военных округов, опытные командиры и политработники. Одновременно под руководством С. С. Каменева велась подготовка к переходу в контрнаступление с целью сломать хребет колчаковской армии. В штабе Восточного фронта 10 апреля состоялось совещание с участием высшего командного состава фронта и председателя РВСР Л. Д. Троцкого. Участники совещания приняли следующее решение: «Объектом действий армий Восточного фронта ставится уничтожение армий Колчака. Поэтому командующему Восточным фронтом предлагается в течение 10 дней к 20 апреля представить Главнокомандующему определенный, конкретно выработанный план операций для доклада Реввоенсовету Республики»^[161]. В оперативное подчинение командующего Южной группой армий передавались с 12 часов 11 апреля 1–я и 5–я армии.

Через два дня после совещания в Симбирске Троцкий направил 13 апреля в Реввоенсовет Республики предложения об уточнении задачи Восточному фронту: «Предлагаю в дополнение директивы данной командованию Восточного фронта: после»разбить Колчака»прибавить:«каковая задача должна быть выполнена с таким расчетом, чтобы не позволить Колчаку ни на один день перерезать Волгу». Если мы не можем стеснять командование Восточного фронта в отношении очищения территорий по военным обстоятельствам, то с другой стороны соображения государственно–продовольственного характера требуют отстоять Волгу во что бы, то ни стало»^[162].

Прежде чем продолжить наше повествование, считаем необходимым развеять еще один миф периода Гражданской войны. Он, этот миф, длительное время господствовал в отечественной историографии, и под его «обаяние» попала и правнучка Чапаева. Она пишет, что в начале апреля 1919 г. в Москву в Реввоенсовет Республики прибыла с Восточного фронта группа из нескольких военных специалистов, которые везли с собой «карты, планы контрнаступления, сводки агентурных сведений о силах и моральном состоянии колчаковских армий»^[163]. В Москве они были приняты председателем РВСР Л. Д. Троцким. Он, выслушав их, сказал:

«— Я знаю о плане Фрунзе. Мне о нем сообщили. Я назначил комиссию из авторитетных специалистов. Мы не располагаем реальными возможностями для контрнаступления. А, как говорят французы, самая красивая девушка не может дать больше того, что она уже имеет.

Он был доволен своим остроумием. А еще чеканностью речи. Казалось, Лев Давидович слушает только сам себя.

— Но сейчас появились новые факты, — попробовал возразить руководитель группы военных Осьминин, специалист высокого класса, бывший штабс–капитан царской армии.

— Новые факты? Игра в бирюльки, — возвысил голос и еще выше поднял брови Троцкий. — Есть один решающий факт: мы не можем выставить никакого заслона против колчаковских армий, кроме Волги, естественного водного рубежа. Наступление Колчака идет широким фронтом. Булавочные уколы на том или ином микроскопическом участке не решат судьбу компании. Любой фронт, как шахматная доска, допускает возможности для неисчислимых комбинаций; одна только комбинация исключена — пешка не может ходить как ферзь, слон или ладья. Разве я меньше вас хочу победы? Я такой же слуга партии, рядовой солдат революции, как вы! — воскликнул он, раскатывая»р–р-р»»…

Этот отрывок из книги «Мой неизвестный Чапаев», по замыслу автора, должен свидетельствовать о том, что Троцкий был против контрнаступления на Восточном фронте! Чуть выше мы уже показали, что на совещании в штабе Восточного фронта было принято именно решение о контрнаступлении (выделено нами. — Авт.). Поэтому обвинять Троцкого в том, что он был против этого, значит противоречить истине.

Но вернемся в штаб Южной группы армий. В соответствии с решением, принятым на совещании в штабе Восточного фронта, М. В. Фрунзе поставил 10 апреля войскам следующую задачу: «… Удерживая натиск противника с фронта, образовать ударную группу в районе Бузулука под начальством командующего 1–й армией с тем, чтобы, перейдя этой группой в решительное наступление, ударом в левый фланг противника отбросить его к северу»^[164]. С этой целью Михаил Васильевич приказал командующему 5–й армией «во что бы то ни стало положить предел дальнейшему продвижению противника в направлении на Бугуруслан и вдоль Бугульминской ж. д., прикрыв тракт Бузулук — Бугуруслан — Бугульма». Особое внимание следовало обратить на обеспечение левого фланга 5–й армии, для чего путем перегруппировки образовать резерв в районе Бугульминской железной дороги. Из состава 24–й стрелковой дивизии 1–й армии выделялась одна бригада для включения в состав ударной группы. Командующему Туркестанской армией предписывалось сосредоточить в районе к северу от Бузулука «все наличные части 31–й стрелковой дивизии со 2–й бригадой 3–й кавалерийской дивизии, включенной в состав ударной группы, подчиняемые с получением сего командующему 1–й армией». Туда же направлялась 75–я бригада 25–й стрелковой дивизии (без 224–го стрелкового полка), которой командовал Ф. К. Потапов, же упоминавшийся во второй главе.

В район Оренбург, Илецкий Городок перебрасывалась из Уральска и Бузулука 1–я бригада 3–й кавалерийской дивизии. На 22–ю стрелковую дивизию, Киргизскую конную бригаду и 221–й стрелковый полк возлагалась задача «по прочному обеспечению занятого района Уральской области». Прикрытие района сосредоточения ударной группы должна была осуществить 73–я бригада (командир И. С. Кутяков) 25–й стрелковой дивизии. Бригада к 18 апреля выдвигалась на рубеж Луговое, Безводновка, находившийся в 40—50 верстах к северу от Бузулука.

Одну из бригад (74–ю) 25–й стрелковой дивизии командующий Южной группой армий оставлял в своем резерве. Во главе этой бригады находился эсер Авалов, который вызывал подозрения у Чапаева. Вскоре Авалов перешел на сторону противника. Вместо него в командование бригадой вступил 23–летний И. М. Плясунков.

Итак, по решению командующего Южной группой армий 25–й стрелковой дивизии предстояло действовать на направлении главного удара в предстоящем контрнаступлении. На подготовку к нему отводилось 17 дней, что позволяло тщательно продумать и провести в жизнь все мероприятия, связанные с боевым и материально–техническим обеспечением операции.В. И. Чапаев прибыл в 25–ю стрелковую дивизию 9 апреля и с ходу включился в подготовку к контрнаступлению. Уже через день он подписал приказ о перегруппировке частей дивизии. Мы не будем здесь излагать его дословно, но отметим, что он был тщательно отработан штабом дивизии. В приказе указывались маршруты движения частей, сроки прибытия в установленные районы, вопросы, связанные с организацией разведки, инженерного обеспечения и др.

С целью обезопасить свои тылы Чапаев 13 апреля приказывает:

«1. Ввиду того, что местности, ограниченные селениями на юге Сухоречкой, на севере Зимнихой и на востоке Безводновкой

(Ст. Слободка), Усакла и Луговое Бузулукского уезда, входят в район военных действий 25 стрелковой дивизии, а потому все села, входящие в состав этого района, объявляются на осадном положении. Все власти указанных районов подчиняются командиру 218 стрелкового полка.

2. Всяким требованиям, исходящим от военных властей, волостным и сельским Советам (входящим в район, указанный в пункте 1) оказывать полное содействие. В случае неисполнения распоряжений военных властей виновные будут преданы военно–революционному суду.

3. Всякие бесчинства, грабежи и хулиганства в указанном районе будут наказываться самыми решительными мерами, вплоть до расстрела»^[165].

На бумаге все планы выглядят хорошо, но на практике их претворение всегда сопряжено с трудностями. Сосредоточение Ударной группы шло не так, как того хотелось командующему Южной группой армий. Перегруппировка войск проводилась в сложных условиях разрухи железнодорожного транспорта. Между тем в район Бузулук, Сорочинская на расстояние от 250 до 500 км в сжатые сроки предстояло перебросить 16 полков пехоты и два полка конницы, свыше 15 артиллерийских батарей по железной дороге, а также своим ходом. График переброски был довольно жестким, но из‑за перебоев в работе железнодорожного транспорта и весенней распутицы он не всегда соблюдался. Переброска 31–й стрелковой дивизии задерживалась. Не успевали в установленный срок и части 25–й стрелковой дивизии. Одновременно с этим войскам 1–й армии приходилось, непрерывно отражая атаки противника, отходить своим правым флангом к реке Салмыш, а левым (24–й стрелковой дивизией) — в район Михайловского.

Это вынудило Фрунзе внести изменения в первоначальный план. «Ввиду выяснившейся невозможности рассчитывать на сосредоточение в районе Бузулука частей 24–й дивизии для одновременных действий в составе ударной группы с 25–й и 31–й дивизиями, — отмечалось в приказе Михаила Васильевича от 13 апреля, — начальствование ударной группы в составе 25–й и 31–й дивизий возлагается не на командарма первой, а на командарма Туркестанской, коему из Оренбурга перейти в Бузу лук с головной бригадой 31–й дивизии. Командарму 1–й продолжать сосредоточение ударной группы из состава частей армии в районе Михайловское (Шарлык) для удара во фланг и тыл бугурусланской группе противника одновременно с Бузулукской ударной группой. Задача по обеспечению Оренбурга вместо командарма Туркестанской возлагается на командарма 1–й, в подчинение коему поступают 1–я кавалерийская бригада 3–й кавалерийской дивизии, 224–й стрелковый полк и местные части, составляющие гарнизон Оренбурга, и вооружаемые там рабочие. Командарму Туркестанской принять самые решительные меры к самой спешной перевозке частей армии в район Бузулука, к северу от коего сосредоточить обе дивизии ударной группы^[166].

Оставим на время Южную группу армий и посмотрим, что делалось в стане противника.Адмирал А. В. Колчак, довольный успешным развитием наступления против войск Восточного фронта, решил продолжить его при сложившейся группировке сил без оперативной паузы. «… Противник на всем фронте разбит, деморализован и отступает, — говорилось в директиве Колчака от 12 апреля. — Генерал Деникин начал теснить красных в Донецком каменноугольном бассейне. Генерал Юденич теснит большевиков на псковском и нарвском направлениях. Верховный правитель и верховный главнокомандующий повелел: действующим армиям уничтожить красных, оперирующих к востоку от pp. Вятки и Волги, отрезав их от мостов через эти реки. На Сибирскую армию возлагалась задача — преследуя войска Восточного фронта, прижать их к реке Вятке, отрезать от мостов и выйти на рубеж Котельнич, Казань. Западной армии предстояло отбросить войска Восточного фронта от Волги на юг, в степи, продвинуться правым флангом к переправам через Волгу у Симбирска и Сызрани и соединиться с уральскими казаками. Сибирской и Западной армиям предписывалось организовать заблаговременный захват мостов через Волгу у Казани, Симбирска и Сызрани. Оренбургская армия должна была овладеть районом Оренбург, Илецк, Актюбинск. Флотилии предстояло захватить устье реки Камы, а 2–му Степному корпусу — продолжать выполнять ранее поставленную задачу.

Таким образом, частная наступательная операция, предпринятая вначале с ограниченной целью, постепенно перерастала в общее наступление стратегического значения, так как с подходом к Волге войска адмирала Колчака выходили на московское стратегическое направление. Вместе с тем Александр Васильевич, уверенный в скорой победе, слишком переоценивал свои силы и возможности. Он отказался от оперативной паузы и не предоставил, таким образом, армиям времени на подготовку к новой операции. Предстоящее наступление адмирал рассматривал как преследование уже полностью разбитых красных войск. В директиве не было даже определено направление главного удара, так как считалось возможным достижение Волжского стратегического рубежа каждой армией в полосе ее действий без четкого взаимодействия между ними. Войскам были поставлены явно непосильные задачи. Адмирал не учел, что они оторваны от тылов, несут большие потери. Он также не принял во внимание и то, что сопротивление войск Восточного фронта с каждым днем возрастало.

Развивая достигнутый успех, войска адмирала Колчака продолжали наступление в общем направлении на Среднюю Волгу, на участок Симбирск — Самара. После упорных боев 15 апреля они захватили Бугуруслан, и вышли к реке Большой Кинель.

Войска Восточного фронта, несмотря на ожесточенное сопротивление, вынуждены были уступать противнику одну позицию за другой. В сложившейся обстановке был дорог каждый батальон и полк. Поэтому М. В. Фрунзе, обеспокоенный медленным сосредоточением Ударной группы, в том числе и частей 25–й стрелковой дивизии, направил 16 апреля В. И. Чапаеву телеграмму № 01047, в которой отмечал, что «промедление в передвижении 219 полка из Сорочинской считаю преступным. Такое короткое расстояние полк мог свободно перейти пешим порядком». Полк, входивший в состав 73–й бригады 25–й стрелковой дивизии, должен был сосредоточиться севернее Бузулука и к 18 апреля занять села Бабинцевка и Чибриновка. Однако бездорожье задержало сосредоточение полка. В этой связи Фурманов докладывал 16 апреля Фрунзе: «Чапаев получил телеграмму № 01047. Взволнован и его с трудом удалось удержать от опрометчивого решения. Свидетельствую, что он работает честно и в высшей степени напряженно. Посылали разведку из Сорочинского, окончательно убедившую нас, что бездорожье, вздувшиеся речки без мостов лишь могут погубить бригаду. Первоначальный план переброски 73–й бригады был тот же, что дали вы, и только неизбежность заставила его изменить»^[167].О каком же опрометчивом шаге Чапаева говорилось в донесении Фурманова? Дело в том, что накануне между начдивом и комиссаром произошел спор по вопросам стратегии, красочно описанный в романе «Чапаев». Когда комиссар сказал, что Чапаев плохой стратег, тот ответил:

«— Я армию возьму и с армией справлюсь.

— Ас фронтом? — подшутил Федор.

— И с фронтом… а што ты думал?

— Да, может быть, и главкомом бы не прочь?

— А то нет, не справлюсь, думаешь? Осмотрюсь, обвыкну — и справлюсь. Я все сделаю, што захочу, понял?

— Чего тут не понять.

У Федора уже не было того нехорошего чувства, с которым начал он разговор, не было даже и той насмешливости, с которою ставил он вопросы; эта уверенность Чапаева в безграничных своих способностях изумила его совершенно серьезно…

— Что ты веришь в силы свои, это хорошо, — сказал он Чапаеву. — Без веры этой ничего не выйдет. Только не задираешься ли ты, Василий Иваныч? Не пустое ли тут у тебя бахвальство? Меры ведь ты не знаешь словам своим, вот беда!

Еще больше возбудились, заблестели недобрым блеском глаза: Чапаев бурлил негодованием, он ждал, когда Федор кончит.

— Я‑то!.. — крикнул он. —Я‑то бахвал?! А в степях кто был с казаками, без патронов, с голыми‑то руками, кто был? — наступал он на Федора. — Им што? Сволочь… Какой им стратег…

— А я за стратега тоже не признаю. Значит, выходит, что и я сволочь? — изловил его Федор.

Чапаев сразу примолк, растерялся, краска ударила ему в лицо; он сделался вдруг беспомощным, как будто пойман был в смешном и глупом, в ребяческом деле…Теперь, когда Чапаев был пойман на слове, Федор решил процесс обучения довести до конца, уйти и оставить Чапаева в раздумье:«Пусть помучится сомнениями, зато дольше помнить будет…». И когда Чапаев, оправившись немного от неожиданности, стал уверять, что»не имел в виду… говорил только о них»и так далее, Федор простился и ушел.Когда в полночь Клычков возвращался, он в комнате у себя застал Чапаева. Тот сидел и смущенно мял в руках какую‑то бумажонку.

— Вот, почитайте, — передал он Федору отпечатанную на машинке крошечную писульку. Когда Чапаев был взволнован, обижен или ожидал обиды, он часто переходил на»вы». Федор это заметил теперь в его обращении, то же увидел и в записке.

«Товарищ Клычков, — значилось там, — прошу обратить внимание на мою к вам записку. Я очень огорчен вашим таким уходом, что вы приняли мое обращение на свой счет, о чем ставлю вас в известность, что вы еще не успели мне принести никакого зла, а если я такой откровенный и немного горяч, нисколько не стесняясь вашим присутствием, и говорю все, что на мысли против некоторых личностей, на что вы обиделись. Но чтобы не было между нами личных счетов, я вынужден написать рапорт об устранении меня от должности, чем быть в несогласии с ближайшим своим сотрудником, о чем извещаю вас как друга. Чапаев»».

Как мы видим Фурманов, не раз подчеркивавший, что Фрунзе высоко ценил Чапаева, решил в своем романе не увязывать рапорт Василия Ивановича с недовольством командующего Южной группой армий. Писатель, дав волю своей фантазии, свалил все на комиссара, который своими сомнениями в «стратегических талантах» Чапаева невольно вынудил того написать рапорт «об устранении» от должности. Заставив читателя переживать за бравого начдива, Фурманов смягчил тон повествования. Он пишет:

«Вот записка. От слова до слова приведена она, без малейших изменений. Последствия она могла иметь самые значительные: рапорт был уже готов, через минуту Чапаев показал и его. Если бы Федор отнесся отрицательно, если бы даже промолчал — дело передалось бы»вверх», и кто знает, какие бы имело последствия? Странно здесь то, что Чапаев совершенно как бы не дорожил дивизией, а в ней ведь значились пугачевцы, разинцы, домашкинцы — все те геройские полки, к которым он был так близок. Здесь сказалась основная черта характера: без оглядки, сплеча, в один миг приносить в жертву даже самое дорогое, даже из‑за совершенной мелочи, из‑за пустяка.А подогреть в такой момент — и»делов»еще, пожалуй, наделает несуразных.

Прочитал Федор записку, повернулся к Чапаеву с радостным, сияющим лицом и сказал:

— Полно, дорогой Чапаев. Да я и не обиделся вовсе, а если расстроен был несколько, так совсем–совсем по другой причине.

Федор промолчал и лишь на другой день сказал ему про настоящую причину.

— Вот телеграмма, — показал Чапаев.

— Откуда?

— Из штаба, по приказу выезжать надо завтра же на Бузулук… В Оренбург не едем… Кончить все дела и ехать…»

М. В. Фрунзе, внимательно следя за ходом сосредоточения Ударной группы, связался 17 апреля по прямому проводу с командующим 5–й армией М. Н. Тухачевским.

«Фрунзе: Я направляю к вам два полка 3–й бригады (75–я стрелковая бригада. — Авт.) 25 -й дивизии, идущие из Уральска, первые эшелоны коих уже подходят к Сызрани. Полки невелики по составу и боевое крещение имеют слабое. К вам начнут прибывать, вероятно, с послезавтрашнего дня. 21–го же числа… отправлю к вам и 2–ю бригаду (74–я стрелковая бригада. — Авт.) той же дивизии. Что касается 16–го полка 2–й дивизии, то сегодня ночью мной получена телеграмма Востфронта, согласно коей вся эта дивизия является резервом фронта и не подчинена мне. Таким образом, в вашем распоряжении могут быть только части 25–й дивизии. Правда, относительно сосредоточения у вас обеих бригад у нас есть некоторые опасения, ввиду ослабления ударной группы. Желательно узнать ваше мнение.

Тухачевский: Подкрепления, если они придут без больших перерывов, окажут большую помощь. С двумя бригадами, безусловно, можно будет остановить и даже может быть отбросить противника. Важно, чтобы части пришли хорошо вооруженные, с командным составом и большими средствами связи. Пока противник продвигается по Бугурусланской железной дороге и оттеснил наши части до станции Аверкино. О 27–й дивизии новых сведений нет. Обнаружена разведка противника по водоразделу западнее Сок — Кармалинское. Приняты меры разведки и выделены полки для обороны участка. Скажите, пожалуйста, кем пополняются формируемые вами полки в Самаре — рабочими или крестьянами?

Фрунзе: Формируемые в Самаре и Сызрани части пополнены из всеобуча, причем примерно 50 процентов рабочих. Кроме того, туда же вливаются присланные для 4–й армии 1000 человек из Вологодской губернии. Вы не ответили на мой вопрос о вашем мнении по поводу целесообразности сосредоточения у вас двух бригад 25–й дивизии. Ваша операция должна быть тесно связана с операцией Бузулукской группы, причем основной удар должен бы быть нанесен с юга с выходом в тыл противнику, продвинувшемуся далеко за Бугуруслан. Очень жаль, что части 31–й дивизии в силу отсутствия подвижного состава и распутицы в оренбургском районе страшно запоздали с переброской в Бузулук. Таким образом, кроме 1–й бригады (73–я стрелковая бригада. — Авт.) 25–й дивизии, у меня сейчас там ничего нет. Я задумываюсь над вопросом о желательности временного объединения командования всеми частями Бугурусланского и Бузулукского районов для производства намеченной операции в ваших руках.

Тухачевский: И я того же мнения. Думаю, что переброска штаба в новые места будет только задержкой для штарма Туркестанской и, кроме того, мне будет легче согласовать наступление на Бугуруслан с двух сторон. При этом полагаю, что для этих двух групп нужно обеспечить себя достаточными силами. Если у Самаро–Златоустовской дороги будет слишком слаба группа, то наступление от Бузулука не даст ожидаемых результатов, необходим нажим с двух сторон. Поэтому направление двух бригад на станцию Толкай считаю целесообразным. Но скажите, какие силы и к какому времени могут быть подтянуты кроме этих бригад в Бузулук?

Фрунзе: Могу туда подать не ранее чем через 7 дней не больше 5 полков, в числе коих один кавалерийский. Первые эшелоны должны прибывать с завтрашнего дня. Принципиально же с вами не согласен. Более сильный удар с юга обещает нам не только отброс, но возможный разгром противника, но, конечно, при условии, что бугурусланская линия будет настолько сильна, чтобы, хотя остановить наступление противника.

Тухачевский: Конечно, главный удар должен быть со стороны Бузулука, но в том‑то и дело, что на бугурусланском направлении надо остановить противника, иначе нам не удастся произвести сосредоточение в Бузулуке и наступление этой группы встретится со всеми силами противника, действовавшими на Бугуруслан. Должен сказать, что указанных вами сил, вероятно, не хватит на большую операцию и потому сосредоточение нужно увеличить путем каких‑нибудь других частей, но чтобы отбросить противника на Абдулино, вероятно, этого будет достаточно. Боюсь, что если не принять полных сил мер по задержанию противника на бугурусланском направлении, то он сможет помешать сосредоточению бригад 25–й дивизии в Бузулуке путем перерыва железной дороги в районе станции Лес. Вот почему я полагаю направить обе бригады на Толкай.

Фрунзе: Хорошо, ваше соображение приму в расчет, окончательный ответ дам сегодня…»

Тем временем войска адмирала Колчака продолжили наступление. 20 апреля Александр Васильевич направляет в войска новую директиву. «1–я и 5–я большевистские армии разрозненно отходят к Волге, оказывая слабое, неорганизованное сопротивление, — отмечалось в ней. — Отход противника совершается по трем направлениям: по Волго–Бугульминской и Самаро–Златоустовской железным дорогам и из района Алексеевское, Ратчина, Михайловское (Шарлык). Верховный главнокомандующий приказал, продолжая энергичное преследование, отбросить противника на юг в степи и, не допуская его отхода за Волгу, перехватить важнейшие на ней переправы».

Выполняя поставленную задачу, Западная армия генерала Ханжина вела наступление в полосе шириной до 450 км от Чистополя до Стерлитамака, чтобы, выйдя на рубеж Чистополь, Сергиевск, Бузулук, Оренбург, уничтожить отходившие красные войска. На ее левом фланге между 3–м и 6–м Уральскими корпусами образовался слабо прикрытый промежуток в 60 км. Войска Восточного фронта, стремясь задержать продвижение противника, переходили в контратаки, умело маневрировали огнем и резервами. Тяжелое поражение было нанесено частям 6–го Уральского корпуса, однако положение 5–й армии Восточного фронта оставалось неустойчивым и опасным, особенно под Бугульмой и Сергиевском. На Казанском направлении красные войска 13 апреля оставили Ижевск, а 25–го — Чистополь. Осложнилось положение и на Уральском направлении и под Оренбургом. К 21 апреля Оренбург был почти окружен противником, имевшим четырехкратное превосходство над силами, обороняющими город.

Командующий Южной группой армий располагал сведениями о планах противника. Этому способствовали умелые действия разведчиков 218–го стрелкового полка 25–й стрелковой дивизии, которые вечером 18 апреля задержали трех вестовых противника с секретными приказами от 14 и 15 апреля по 7–й Уральской дивизии горных стрелков. Из этих приказов стало известно, что в районе Бугуруслана против 5–й армии наступает 3–й Уральский корпус, имея к северу от реки Кинель 6–ю Уральскую дивизию и к югу — 7–ю Уральскую дивизию горных стрелков в составе 25, 26, 27 и 28–го пехотных полков, 7–й артиллерийской бригады, 1–го Уральского гусарского полка, Егерского батальона и Оренбургской казачьей бригады. В Стерлитамакскую группу противника входил 6–й Уральский корпус в составе 11–й и 12–й дивизий. Между 3–м Уральским и 6–м Уральским корпусами отсутствовала тактическая связь. Содержание приказов Чапаев немедленно довел до Фрунзе, который выразил свою благодарность разведчикам, о чем было объявлено в приказе по дивизии от 21 апреля:

От лица Реввоенсовета Южной группы приношу великую благодарность товарищам стрелкам 218 стрелкового полка, входящим в состав самоотверженной разведки, захватившим в тылу у противника, в Карамзине, трех белогвардейцев 1 гусарского полка со столь важными оперативными приказами

7 Уральской дивизии горных стрелков за № 045, 04646, а также командиру полка т. Михайлову за умело поставленную разведку в полку, командиру 1 бригады т. Кутякову и военно–политическому комиссару бригады т. Горбачеву за непосредственное участие в боевых операциях 218 стрелкового полка.С получением сего приказываю сообщить в штаб дивизии фамилии и имена стрелков, вошедших в названную разведку, для представления их к революционной награде…

М. В. Фрунзе, получив ценные разведывательные сведения, использовал их для уточнения плана Бугурусланской операции.

В своем приказе от 19 апреля он писал:

«… 2. Во внимание к выяснившейся обстановке считаю необходимым с возможно большей энергией продолжать выполнение указанного мною оперативного плана, центр тяжести коего лежит в разгроме бугурусланской группы противника, пока она не находится еще в тактической связи с 6–м корпусом, наступающим из района Стерлитамака.

В подтверждение и дополнение ранее отданных мною приказов предписываю:

а) 5–й армии, усиленной 74–й и 75–й бригадами 25–й стрелковой дивизии, не только остановить напор противника и дальнейшее его продвижение вдоль Бугульминской и Бугурусланской железных дорог, но контрударом оттеснить его, имея ближайшей задачей овладение районом Бугуруслана. Штарму оставаться в Кротовке;

б) Ударной группе под начальством командарма Туркестанской т. Зиновьева, в составе 73–й бригады 25–й стрелковой дивизии, 31–й стрелковой дивизии и Оренбургской казачьей бригады т. Каширина, сосредоточившись в районе к северу от Бузулука, перейти в решительное наступление в общем направлении на фронт — железнодорожная станция Заглядино — Бугуруслан с целью совместно с 5–й армией разбить противника и отбросить его бугурусланскую группу к северу, отрезав его от сообщений к Белебею.

Командующему Ударной группой, пользуясь своей конницей, держать связь с нашей 1–й армией; вести разведку в промежутке между 3–м Уральским и 6–м корпусами противника, порывая между ними связь, обеспечить правый флаг ударной группы и развивать возможно энергичные боевые действия в глубокий тыл 3–го Уральского корпуса противника, примерно в районе железнодорожная ст. Сарай Гир — железнодорожная станция Филипповка…

Командарму Туркестанской принять все меры к скорейшему сосредоточению всех частей армии из Оренбургского района в район Бузулука…^[168]».

От войск 1–й армии требовалось прекратить дальнейший отход и, перейдя немедленно в решительное наступление, сковать находящиеся перед ней части 6–го Уральского корпуса, чтобы не дать ему возможности войти в связь с 3–м Уральским корпусом и тем самым создать угрозу правому флангу Ударной группы. Кроме того, армии, усиленной 224–м стрелковым и 10–м кавалерийским полками, предписывалось обеспечить район Оренбурга. На 4–ю армию возлагалась задача по прочному удержанию занимаемого района Уральской области.

В. И. Чапаев, организуя подготовку частей дивизии к наступлению, 21 апреля выехал в 73–ю стрелковую бригаду, которой командовал И. С. Кутяков (в романе «Чапаев» — это Елань. — Авт.). В описании Фурманова все происходило следующим образом:

«… Через полчаса в огромном, сыром, неприютном зале кинематографа среди серых шинелей — яблоку негде было упасть: еще больше осталось за дверями, не уместилось. На эстраде стол, на столе, как водится, графин с водой, стакан, блестящий звонок с деревянной ручкой… Как только появился Чапаев — зашушукали, откашливались наспех, поправляли шапки, сами хотели казаться молодцами. А как сказал он первое слово, такое могучее и любимое:«Товарищи!» — сомкнулась тесно безликая толпа, онемела, напряглась в ожидании желанных слов.

— Товарищи! — обратился Чапаев. — Идем воевать на Колчака. Много побили мы с вами казаков в степи — не привыкать к победам. Не уйдет от нас и адмирал Колчак…

Бурей неудержимых восторгов, криков и оглушительных аплодисментов прорвалась молчавшая толпа. Атмосфера сразу накалилась. Через две минуты все воспринималось острей и горячее: грошовому слову алтын была цена, алтынное слово ценилось на рубль. У Чапаева было в запасе несколько выигрышных фраз — он не упускал никогда случая вставить их в свою речь. Это, по существу, были совершенно безобидные и даже вовсе не красочные места, но в примитивной, подогретой и сочувственной аудитории они производили невыразимый эффект.

— Я, товарищи, не старый генерал… — грозил протестующе Чапаев. — Этот генерал, бывало, за триста верст дает приказ взять во што бы то ни стало такую‑то вот сопку. Ему говорят, што без артиллерии не дойдешь, што тут в тридцать рядов завита колючая проволока… А он, седой черт, приказ высылает: гимнастику вас учили делать? Прыгать умеете? Вот и прыгайте!..

В этом месте аудитория всегда разражалась дружным хохотом и шумно выявляла оратору свое сочувствие: безобидная элементарная картина приходилась по сердцу, попадала в точку.

— А я не генерал, — продолжал Чапаев, облизнувшись и щипнув себя за ус, — я с вами сам и навсегда впереди, а если грозит опасность, так первому она попадает мне самому… Первая‑то пуля мне летит… А душа, ведь жизни просит, умирать‑то кому же охота?.. Я поэтому и выберу место, штобы все вы были целы, да самому не погибнуть напрасно… Вот мы как воюем, товарищи…

В этих словах и в этих тонах выдерживал он всю свою речь. Впрочем, надо к чести его сказать, долго болтать не любил: не то что не мог, а понимал превосходство коротких речей…»Еще одна картинка из деятельности Василия Ивановича. Она посвящена тому, как он обучал своих бойцов перед наступлением. Для иллюстрации воспользуемся статьей «Лекция Чапаева о том, как одному семерых не бояться», опубликованной в 1939 г. в газете «Рабочий край»:

«Неунывный, мужественный, чудесный был человек Василий Иванович. У него и трус становился храбрым, и угрюмый был веселым. В одном бою как‑то несколько молодых бойцов побежали было от противника. Струсили, проще сказать. Василий Иванович узнал об этом после боя, созвал их всех и давай им лекцию читать о том, как одному семерых не бояться.

— Одному хорошо против семерых воевать, — говорил Чапаев, — семерым против одного трудно. Семерым нужно семь бугров для стрельбы, а тебе — один. Один бугорок везде найдешь, а вот семь бугров найти трудно. Ты один лежи да постреливай: одного убьешь, шесть останется, двоих убьешь — пять останется… Когда шестерых убьешь, то один уж должен сам напугаться тебя. Ты заставь его руки вверх поднять и бери в плен. А взял в плен — веди в штаб».

А теперь вернемся к боевым действиям Южной группы армий. 20 апреля командующий Восточным фронтом представил главкому план контрнаступления. В соответствии с планом замысел операции состоял в том, чтобы, удерживая частью сил 4–й армии и основными силами 1–й армии Уральск и Оренбург, главными силами Южной группы армий нанести удар в стык между 3–м Уральским горным и 6–м Уральским корпусами Западной армии в общем направлении на Бугуруслан, Бугульму и разгромить их. Главный удар из района южнее Бугуруслана на север наносила Бузулукская ударная группа (Туркестанская армия, 25–я и 26–я стрелковые дивизии 5–й армии). Вспомогательный удар из района Михайловское (Шарлык) вдоль реки Дема возлагался на 24–ю стрелковую дивизию 1–й армии. Задачу сковать 2–й Уфимский корпус противника на рубеже Нурлат, Сергиевск, а затем нанести удар по его левому флангу в районе Сергиевска получили 27–я стрелковая дивизия и одна бригада 5–й стрелковой дивизии 5–й армии. В резерв Южной группы армий выделялась 2–я стрелковая дивизия. Для проведения операции в полосе 220 км (при общем фронте 940 км) Фрунзе сосредоточил ²/₃ своих сил (24–я стрелковая дивизия 1–й армии, Туркестанская и 5–я армии; всего 42 тыс. штыков и сабель, 136 орудий и 585 пулеметов). Противник имел 23 тыс. штыков и сабель, 62 орудия и 225 пулеметов. План был одобрен главкомом И. И. Вацетисом.

К 25 апреля вся подготовка к предстоящему наступлению была завершена. В тот же день В. И. Чапаев подписывает приказ о занятии частями дивизии не позднее 16 часов 27 апреля исходных позиций. При этом требовалось «восстановить тесную связь между частями 25 дивизии, а также и всеми соседними частями и со штабом 25 дивизии», выслать глубокую разведку и сторону противника, чтобы выяснить возможно точнее расположение его частей.

В то время как В. И. Чапаев отправил в части дивизии вышеупомянутый документ, из штаба 5–й армии поступил приказ № 1 М. Н. Тухачевского. Он поставил войскам задачу «решительно атаковать в районе западнее Бугуруслана части 3 корпуса противника до подхода к нему частей 6 корпуса и с обходом его левого фланга разбить и отбросить на город, сдерживая его наступление на прочих направлениях». Приказом определялись задачи в Бугурусланской операции для всех соединений и частей армии. Частям 25–й стрелковой дивизии предстояло с рассветом 28 апреля начать решительное наступление с линии Языково, Новая Ключевка, Елховатка, Лазовка и, разбив противника, к вечеру того же дня занять Архангельское (Городецкое), Нижнее Кинельское. 29 апреля дивизия должна была переправиться через реку Кинель и наступать в тыл противника в направлении Коптяжевка (Самадурова), Бугуруслан^[169].

В соответствии с приказом командующего 5–й армией В. И. Чапаев 27 апреля ставит своим частям следующие задачи:

«… 1) 221 стрелковому полку в 7 часов утра выступить из Лазовки и, заняв Ниж. Кинельское, способствовать занятию дер.: Н. Приют, Никольское и Березняки, а также захватить и обследовать переправы через р. М. Кинель.

2) 220 стрелковому полку в 5 часов утра выступить из дер. Елховатка, занять дер. Подколки, оттуда повести наступление на деревни Н. Приют, Никольское и Березняки, где и захватить переправу через р. М. Кинель.

3) 222 стрелковому полку в 5 часов утра выступить из дер. Н. Ключевка и повести совместно с 223 стрелковым полком под общей командой комбрига 75 т. Потапова наступление на дер. Архангельское (Городецкое) и далее на дер. Н. Нагаткина с тем, чтобы отрезать пути отступления противника из дер. Березняки и тем отбросить его за р. М. Кинель.

4) 223 стрелковому полку в 8 часов утра выступить из дер. Языкове и повести совместно с 222 стрелковым полком под командой общей комбрига т. Потапова наступление на дер. Архангельское (Городецкое) и далее на дер. Н. Нагаткина, где и закрепиться.

5)75 кавалерийскому дивизиону в 5 часов утра выступить из дер. Новоникольская через Феклина на Ивановку, откуда и охранять правый фланг наступающих частей, выслав для этого разъезды на север, северо–восток и восток, а также войти в связь с Туркестанской армией»^[170].

В свой резерв Чапаев выделил 225–й стрелковый полк.Наступило утро 28 апреля. Огромный фронт от реки Салмыш до Большого Кинеля пришел в движение. Красноармейцы двигались по грязи, смешанной со снегом. Надрываясь, тащили орудия лошади, верблюды и быки. Несмотря на все трудности, советские части упорно продвигались на восток. Д. А. Фурманов следующим образом описывал наступление войск Южной группы армий:

«… Мы выступили из Архангельского рано, на заре, когда еще солнце не согрело землю, на лугу пахло ночной сыростью, а в воздухе стояла напряженная предутренняя тишина. Один за другим выходили в просторное поле наши полки, выстраивались и молча, без криков, без песен, без шума, двигались к высокому сырту, заслонявшему ближние деревни. По всем направлениям разбросаны были передовые группы; конная разведка умчалась вперед и скоро пропала из вида. Мы ехали перед полками — Чапаев, командир бригады и я, то и дело, рассылая вестовых — или с полученными новыми сведениями, или за свежим материалом. Слева, из‑за другого сырта, раздавалась глухая артиллерийская пальба — это за Кинелем; там должна продвигаться наша бригада, получившая задачу выйти неприятелю в тыл и отрезать отступление, когда мы его погоним из Пилюгина. Кто палит — не разобрать, где‑то далеко, верст за двадцать — двадцать пять; это лишь по заре четко доносятся глухие орудийные удары — днем они не были бы так явственно слышны.

Внезапным ударом в тыл предполагалось создать панику в неприятельских рядах и, пользуясь замешательством, отнять артиллерию, про которую донесла разведка. Пальба за рекой давала понять, что неприятель и заметил и верно понял наш маневр, — шансы на успех понижались.Выехали на косогор. Внизу — крошечная деревушка Скобелево; отсюда поведем наступление на Пилюгино. Прискакала разведка, сообщила, что Скобелеве оставлено неприятелем еще накануне вечером. Подошли к деревне… Части проходили деревней, одна за другой переправлялись через небольшой мост, рассыпались по лугу, выстраивались цепями. Из Пилюгина открыли по лугу артиллерийский обстрел…

Но уже далеко на правый край отбежали первые цепи, за ними тонкой, жидкой ленточкой выстраивались другие, кучки пропали, растаяли, верный прицел взять было крайне трудно, — результаты обстрела были самые ничтожные…Пришла артиллерия, указали ей путь, и по лощине, натуживаясь и ныряя, потянули лошади тяжелые орудия… Цепи услышали свою артиллерию, пошли веселее… Мы сели на коней и, в сопровождении ординарцев, поскакали вперед. Выехали на гору — оттуда Пилюгино как на ладони: прямой дорогой тут не больше трех верст…»Наступление частей 25–й стрелковой дивизии развивалось успешно. Чапаев, стремясь закрепить успех, подписал 29 апреля после полудня приказ о нанесении решительного удара в Бугурусланском направлении:

«Левее нас частями 26 дивизии заняты следующие пункты: Петровка (Вознесенка), Троицкое (Куроедова), Чекалинская, Аверкино и разъезд Муравка. Противник оказывает слабое сопротивление, по–видимому, желая уклониться от боя или чувствуя свою слабость, в районе Аверкино, Бугуруслан и Пилюгино. Чтобы нанести противнику более решительный удар, Бузулукская группа уклоняет свое направление к востоку, своим левым флангом будет держать направления между Пилюгино, Аукинка, Наумовка и Травкине на Асекеево. Во исполнение чего приказываю:

1. Командиру 74 бригады вверенной мне дивизии с занятием дер. Ниж. Кинельское 221 полком, направить его немедленно на Березняки, где переправиться через р. М. Кинель, Подколенная и выйти на Каймакова, не заходя в Бугуруслан. 220 стрелковому полку с занятием Н. Приют повернуть на восток на Н. Нагаткина.

2. 222 и 223 стрелковым полкам под общей командой комбрига 75 т. Потапова с занятием Архангельское (Городецкое) направиться в Покровское (Скобелево), Пилюгино (Никольское). С занятием последнего на 30 апреля направление держать на Наумовку и ст. Заглядино, где и связаться с частями 92 бригады. 225 стр. полку занять Феклина»^[171].

Удар войск Южной группы армий оказался неожиданным для противника, который на ряде направлений начал отход. К 30 апреля войска Южной группы армий перерезали железную дорогу у Заглядина, в упорных боях на реках Малый и Большой Кинель разгромили 7–ю Уральскую дивизию горных стрелков, 11–ю Уральскую стрелковую дивизию и Оренбургскую отдельную казачью бригаду. Однако противнику удалось несколько потеснить части 27–й стрелковой дивизии и овладеть Нурлатом. Чтобы остановить его дальнейшее продвижение, Фрунзе 1 мая передал 5–й армии одну бригаду из резерва.

Успешному развитию наступления Южной группы армий способствовало и восстание 1 мая только что прибывшего в Западную армию Украинского куреня имени Т. Г. Шевченко. Восстание, в которое удалось вовлечь солдат еще четырех полков и егерского батальона, произошло южнее станции Сарай–Гир Самаро–Златоустовской железной дороги. Несколько тысяч солдат с оружием, артиллерией и обозами перешли на сторону красных войск. В результате в полосе наступления Западной армии образовалась брешь, были разгромлены 11–я и 12–я дивизии 6–го Уральского корпуса.

Генерал А. П. Будберг, в то время главный начальник снабжения при ставке адмирала А. В. Колчака, оценивая положение на фронте, сделал в своем дневнике 2 мая 1919 г. следующую запись:

«В районе Бугуруслана нас прорвали в очень опасном месте; этот прорыв уже третьего дня намечался группировкой красных войск и их передвижениями, а мало–мальски грамотный штаб, конечно, в этом разобрался бы и принял бы необходимые меры. У нас же этого не расчухали или прозевали, или не сумели распорядиться. Сейчас зато злятся, ищут виновных и рассылают обидные цуки. Я считаю положение очень тревожным; для меня ясно, что войска вымотались и растрепались за время непрерывного наступления–полета к Волге, потеряли устойчивость (вообще очень слабую в импровизированных войсках)^[172].

Командующий Западной армией генерал М. В. Ханжин, опасаясь полного разгрома 6–го Уральского корпуса и глубокого охвата своих главных сил, приостановил 2 мая продвижение к Волге. В. И. Чапаев, внимательно наблюдая за ходом наступления частей дивизии, своевременно принял меры с целью форсирования реки Кинель. В восемь часов вечера 2 мая он направил распоряжение командирам 74–й и 75–й стрелковых бригад:

«Комбригу 74 приказываю сегодня в 22 часа перейти в решительное наступление всеми полками бригады и во что бы то ни стало переправиться на тот берег р. Кинель в районе дер. Козловка. Если не удастся переправиться у дер. Козловка, то немедленно 221 и 222 стрелковые полки перебросить к дер. Александровка, где и произвести переправу на тот берег р. Кинель, занять Красную и Завьяловку, откуда оказывать содействие в переправе частям 75 бригады. При переправе пользоваться всеми средствами, а инженерную роту обязать немедленно навести мосты.

Для того чтобы выбить противника из дер. Ниж. Заглядино и навести на него панику, а также для облегчения переправы разрешаю зажечь дер. Ниж. Заглядино. При свете огня противник будет виднее и его легче брать на мушку, наша же сторона будет находиться в темноте, что облегчит возможность переправы на тот берег р. Кинель.Комбригу 75 приказываю: одновременно с 74 бригадой также перейти в наступление, перейти на тот берег р. Кинель и занять дер. Асекеево, не останавливаясь ни перед какими мерами»^[173].

В полночь 2 мая после артиллерийской подготовки части 75–й стрелковой бригады перешли в наступление, нанесли поражение противнику и вплавь и по броду преодолели реку Кинель. Для наращивания усилий требовались свежие силы. Однако Чапаев располагал всего лишь двумя бригадами, так как 73–я стрелковая бригада действовала в составе Туркестанской армии. Поэтому Василий Иванович 3 мая телеграфирует командующему 5–й армией:

«Прошу вашего ходатайства через командующего Южной группой об изъятии 73 бригады из подчинения Туркестанской армии, так в дальнейшем работать не представляется никакой возможности — двигаться вперед с двумя бригадами. Туркестанская армия не выполняет своего назначения, которой дадена задача зайти в тыл противника, отрезать путь отступающим частям, получается совершенно наоборот: 92 бригада, которую разделяет 73 бригада, совместно не идет с нашими частями, а тянется в тылу и нисколько не торопится идти на помощь нашим усталым войскам, прошедшим такой трудный переход в трехдневный срок — около ста верст. Части вверенной мне дивизии переправляются через р. Кинель в районе Козловка. Противник подтягивает большие силы, желая сбить наши части с занятых высот, почему требуется необходимая поддержка, ввиду чего прошу 73 бригаду»^[174].

В том, что сил двух бригад 25–й стрелковой дивизий явно недостаточно для развития наступления вскоре убедились как в штабе Южной группы армий, так и в штабе 5–й армии. Помощник командующего Южной группой армий Ф. Ф. Новицкий 3 мая связался по прямому проводу с командующим 5–й армией М. Н. Тухачевским и сказал:

«— Из последней вашей сводки видно, что обе бригады товарища Чапаева чрезмерно уклонились к востоку, причем одна из частей очутилась даже в Троицком (Тоузаново), и обе бригады 25–й дивизии вообще как‑то расползлись, не обнаруживая стремления как можно скорее выйти севернее железной дороги на участке к востоку от Бугуруслана. Товарищ Фрунзе, не видя никаких оправданий к такому нахождению бригад Чапаева в занятом им ко вчерашнему дню районе, склонен был предполагать стихийное стремление самого Чапаева соединиться во что бы то ни стало с 73–й бригадой своей дивизии, чего он фактически и достиг. Такое предположение разделяется и Туркармией, как выяснилось в сегодняшнем моем разговоре с Распоповым (Н. П. Распопов, начальник штаба Туркестанской армии. —Авт.). Во внимание к создавшейся обстановке и желанию Чапаева во что бы то ни стало объединить все части дивизии под своим управлением, чему, вообще говоря, нельзя не сочувствовать, товарищ Фрунзе решил 73–ю бригаду теперь же изъять из Туркармии, вернуть ее в 25–ю дивизию, каковую в полном составе всех трех бригад подчинить вам, но временно, на период разыгрываемой операции с тем, что после разгрома бугурусланской группы противника 25–я дивизия в полном составе вернется в Туркармию, а вы в составе 2, 26, 27–й, части 5–й дивизий и подготовляющейся меле–кесской группы переместитесь на бугульминское направление, в то время как Туркармия в составе 25–й и 31–й дивизий получит задачу оперировать на Белебей. По этому вопросу уже был у меня разговор с командармом Туркармии. Передача вам 73–й бригады может быть произведена немедленно и безболезненно, а потому сообщите ваше мнение, и в утвердительном случае сейчас будет отдан соответственный приказ.

Чтобы не было недоразумений, сообщаю вам, что товарищ Фрунзе предполагает, что после передачи вам 73–й бригады на Туркармию должна лечь задача: выдвинувшись быстро в район Асекеево — Заглядино и выслав кроме Каширинской бригады всю наличную конницу в общем направлении на Бугульму, составить заслон от всех неожиданностей с востока и северо–востока, кои могли бы вам угрожать при розыгрыше операции по уничтожению бугурусланской группы противника, для каковой цели вся 25–я дивизия должна резко переменить направление через Бугуруслан на северо–запад и в первую очередь, переправившись через Кинель восточнее Бугуруслана, облегчить форсирование этой реки частям 26–й дивизии на участке западнее Бугуруслана.

— Я вполне согласен, обо всем этом уж сговорился с товарищем Фрунзе, — ответил Тухачевский. — 73–я бригада фактически уже под командой Чапаева. Относительно заслона из частей Туркармии — считаю, что таковой не обеспечивает операцию на Бугульму, выдвинувшись на линию Асекеево. Его место Сарай Гир, в крайнем случае Филипповка. Последняя линия почти что занята на своем правом фланге Туркармией. Прошу оформить приказом это выдвижение».

Между тем В. И. Чапаев, стремясь «способствовать 26 дивизии в занятии г. Бугуруслан и продвижении на север с целью отрезать пути отступления противника и тем покончить с армией противника на этом участке», в полночь 3 мая уточняет задачи частей 25–й стрелковой дивизии. От 74–й стрелковой бригады требовалось выступить из исходных пунктов в 7 часов 4 мая и занять деревни Елатманка, Тюрина (Белое Озеро), Новая Тюрина, (Насягай Подгородная) и Еселевка. Части 75–й стрелковой бригады должны были «выступить из исходных пунктов на северо–запад на дер. Тюрина (Белое Озеро), чем дать содействие 74 бригаде, выбить противника из дер. Тюрина (Белое Озеро) и молниеносным ударом гнать к р. Б. Мочегай, не дать возможности противнику увести орудия через р. Б. Мочегай». В своем резерве Чапаев оставил 223–й стрелковый полк^[175].

Содержание приказов и распоряжений, которые В. И. Чапаев отдавал в ходе наступления, свидетельствует о том, что он в полной мере владел обстановкой и быстро реагировал на ее изменения. Д. А. Фурманов, характеризуя деятельность Василия Ивановича в боевой обстановке, писал:

«В нем собрались и отразились, как в зеркале, основные свойства полупартизанских войск той поры — с беспредельной удалью, решительностью и выносливостью, с неизбежной жестокостью и суровыми нравами. Бойцы считали его олицетворением героизма, хотя, как видите, ничего пока исключительно героического в действиях его не было: то, что делал лично он, делали и многие, но что делали эти многие — не знал никто, а что делал Чапаев — знали все, знали детально, с прикрасами, с легендарными подробностями, со сказочным вымыслом. Он, Чапаев, в 1918 году был отличным бойцом; в 1919–м он уже не славен был как боец, он был героем–организатором. Но и организатором лишь в определенном, в условном смысле: он терпеть не мог»штабов», отчисляя к штабам этим все учреждения, которые воевали не штыком, — будь то отдел снабжения, комендатура ли, связь, что угодно. В его глазах — воевал и побеждал только воин с винтовкой в руках. Штабы не любил on еще и потому, что мало в них понимал и организовать их по–настоящему никогда не умел, появляясь в штабе, он больше распекал, чем указывал, помогал и разъяснял.

Организатором он был лишь в том смысле, что самим собою любимой и высокоавторитетной личностью — он связывал, сливал воедино свою дивизию, вдохновлял ее героическим духом и страстным рвением вперед, вдохновлял ее на победы, развивал и укреплял среди бойцов героические традиции, и эти традиции — например,«не отступать» — были священными для бойцов. Какие‑нибудь разинцы, пугачевцы, домашкинцы, храня эти боевые традиции, выносили невероятные трудности, принимали, выдерживали и в победу превращали невозможные бои, но назад не шли: отступить полку Стеньки Разина — это значило опозорить невозвратно свое боевое героическое имя!Как это красиво, но как и неверно, вредно, опасно!

Боевая страда — чапаевская стихия. Чуть затишье — и он томится, нервничает, скучает, полон тяжелых мыслей. А из конца в конец по фронту метаться — это его любимое дело. Бывало так, что и нужды острой нет, — тогда сам себе выискивал повод и мчался на пятьдесят, семьдесят, сто верст… Приедет в одну бригаду, а в соседней узнают, что он тут, — звонят:" Немедленно приезжай, имеется неотложное дело…» И скачет Чапаев туда.«Неотложного»дела, конечно, нет никакого, — друзьям–командирам просто охота посидеть, потолковать со своим вождем. Это именно они, чапаевские спутники, выносили и широко разнесли чапаевские подвиги и чапаевскую славу. Без них он — да и всякий другой в этом же Роде -никогда не будет так славен. Для громкой славы всегда бывает мало громких и славных дел — всегда необходимы глашатаи, слепо преданные люди, которые верили бы в твое величие, были бы им ослеплены, вдохновлены и в самом славословии тебе находили бы свою собственную радость…»

М. В. Фрунзе, стремясь нарастить успех, 4 мая возложил на войска 5–й армии задачу: охватывающими ударами с юга и севера разгромить бугульминскую, Сергиевскую и бугурусланскую группировки противника. Туркестанскую армию он повернул северо–восточнее с целью обеспечить операцию 5–й армии с востока. Одновременно командующий Южной группой армий приказал передать из состава Туркестанской армии в 5–ю армию 73–ю бригаду 25–й стрелковой дивизии с временным подчинением всей дивизии в оперативном отношении командарму-5^[176].

В соответствии с этим командующий 5–й армией М. Н. Тухачевский потребовал в полночь 4 мая от войск армии «перейти в решительное наступление по всему фронту, окружить и уничтожить противника в районе Сок–Кармалинское — Сергиевск — ст. Шентала». В приказе командарма относительно 25–й стрелковой дивизии указывалось:

«Заняв к 5 мая исходное положение по линии Молчановка — Ключевка, с рассветом 6 мая начинает стремительное наступление и к вечеру того же дня занимает ст. Узели — Знаменское (Аксакове), к вечеру следующего дня стремиться достигнуть линии Дмитровское (Русский Кандыз) — Трифановка, имея дальнейшей задачей отрезать противнику путь отступления в районе г. Бугульмы. Действия 25 дивизии должны быть особенно решительны и смелы. Дивизии держать тесную связь с конницей Туркестанской армии и иметь надежный боковой авангард за своим правым флангом»^[177].

В романе Ю. Андреева и Г. Воронова «Багряная летопись» отношение В. И. Чапаева к приказу командующего 5–й армией представлено следующим образом:

«— Так что с приказом Тухачевского делать будем? — сразу ухватил быка за рога немногословный, коренастый Луговенко, начштаба дивизии.Исаев тем временем поставил перед каждым по стакану с чаем, все принялись пить его, громко откусывая сахар, ожидая решения начдива. Чапаев не торопился отвечать. Он сидел, откинувшись к стене, покручивая кончик уса. Слышалось только хрупанье да сопение чаевников.

Чапаев думал. По замыслу Фрунзе, как Чапаев понимал его, — а он весь жил идеей этого контрудара, — наступление следовало разворачивать северо–восточнее Бугульмы. Вчерашний же приказ командира Пятой требовал повернуть дивизию на северо–запад. Тухачевский — горячий и хитрый командир;резко решил он окружить корпус генерала Войцеховского, зайти ему чуть ли не в тыл. Доброе дело. Знатное дело. Да вот будет ли Войцеховский тем временем стоять на месте? И он ведь не дурак! А если генерал переместится, да и сам ударит во фланг? Л штыков, сабель и артиллерии у него раза в два поболее, чем и 25–й дивизии…

— Карту!

Мигом очищен от посуды столик, расстелена буро–зеленая бывалая карта, все головы склонились над ней…

Началась трудная, кропотливая работа: один за другим входили по вызову в избу начальники конных разведывательных отрядов, срочно посланных в район Бугульмы тотчас после получения приказа командарма Пятой. Придирчиво выпытывая у каждого самые малейшие подробности, Чапаев наносил на общую карту все, что ему докладывали.

— Да, осторожен генерал, — часа через два задумчиво протянул Чапаев, разгибая спину. — Умен! Или пронюхал что‑то, или сам сообразил: все данные, что он стал перемещаться вот сюда — в сторону Уфы. И значит… Ты понимаешь, что это значит? — обратился он к Фурманову.

Тот встал, покуривая трубку, заходил по комнате. Перемещение Войцеховского значило, что выполнение нового приказа — дерзкого и смелого по замыслу — тем не менее, ставило дивизию Чапаева под фланговый удар заведомо более сильного противника, потому что генерал Войцеховский оказался осторожней и дальновидней, чем предполагал Тухачевский. А невыполнение Чапаевым важного приказа в условиях острых непрерывных боев, да еще при старой репутации партизана и анархиста, было чревато незамедлительным отстранением Чапаева от командования, и Фурманов знал, что сам начдив это отчетливо осознает.

— Что ж ты решаешь, Василий Иванович? — с интересом спросил он.

Чапаев встал и тоже заходил по комнате — быстро и гибко.

— Как думаешь, — неожиданно спокойно спросил он. — Тухачевский — мужик умный?

— Умный ли?

Для Фурманова этот вопрос никакой сложности не составлял: то, что он знал о молодом командарме, безусловно, говорило за это. Но…

— В этом ли соль, Василий Иванович? — попыхивая дымком, спросил он. — И умные бывают амбициозные. А в этом смысле я о нем ничего не знаю.

Ни слова не говоря, Чапаев снова склонился над картой. Десятки мелочей, добытых разведкой, говорили за то, что Войцеховский уходит из‑под задуманного удара и развертывает корпус для броска во фланг 25–й дивизии.

— С дворянским гонором, значит? — переспросил Чапаев. — А тебе ясно, комиссар, что ждет нас, если мы выполним вчерашний приказ? — И он провел резкую черную стрелу, перечеркивая красный контур своих бригад. — Я думаю, каждому должно быть это ясно–понятно, если он не последняя контра. А если кому и неясно, так я из‑за этого своих бойцов понапрасну тратить на погибель не буду!.. И белую шкуру Войцеховского трепать не перестану! Вот так! — Он ходил гибкой, кошачьей походкой из угла в угол по комнате. — И не верю я, что командарм–пять из‑за гонора–амбиции будет настаивать на приказе, не хочу верить! — Чапаев ударил кулаком по хрустнувшему столику. — Михаил Васильевич о нем упоминал по–доброму, а уж он людей понимает. Ну а если…

Фурманов с глубоким удовлетворением глянул на Чапаева, кивнул.

— Ну а если… Главное, перед революцией мы будем правы. Значит, можно доказать.

Чапаев вскинул на него при слове»мы»глаза.

— Пиши приказ, — решительно обернулся он к Луговенко. — Учитывая новую обстановку, задание всем бригадам меняем…

— Но, Василь Иванович…

— Вот тебе и»но». Чтобы через полчаса новый приказ был составлен: семьдесят третью — сюда, семьдесят четвертую — сюда, семьдесят пятую — нацель сюда. — Он энергично провел три красные линии на северо–восток. — А как отправишь приказ по бригадам, от моего имени напиши командарму Пятой.

Объясни, что нами установлен отход корпуса Войцеховского с прежнего места. Выполнение вашего приказа приведет наш удар на пустое место и поставит дивизию под контрудар белых по правому флангу. Вот почему и просим вашего изменения приказа по армии в таком‑то смысле. Он поймет, должен понять! А нет — пускай летит одна голова Чапаева, чем десять тысяч голов, потребных для мировой революции. Ясно? Выполняй!

— Василь Иванович, ставь и мою подпись, — все так же попыхивая трубкой, мягко сказал Фурманов. — Уж пусть летят две головы вместе, чего ж порознь?

— Так ведь и моя голова что‑то весит, — весело добавил Луговенко. — Не серчай, Василь Иванович, но и я подпишу твое письмо.

— Вот и хорошо, — как‑то трудно, с глубоким раздумьем и без свойственной для него живости согласился Чапаев, — на миру и смерть красна. Значит, через полчаса вернусь, подпишу приказ…»

Итак, командующий 5–й армией приказал 25–й стрелковой дивизии наступать на Бугульминском направлении, то есть на северо–восток. Это решение поддержал и командующий Южной группой армий. В качестве доказательства приведем выдержку из разговора по прямому проводу 5 мая между членом РВС Южной группы армий Ф. Ф. Новицким и М. Н. Тухачевским.

«Новицкий: Здравствуйте, товарищ Фрунзе просил меня обменяться с вами мыслями по поводу происходящего у вас на фронте бугурусланской группы. Сам он вызван фронтом и сейчас разговаривает с Лебедевым (П. П. Лебедев, начальник штаба Восточного фронта. — Авт.) как раз по поводу того же, что он хотел сообщить вам, что его чрезвычайно волнует, причем это обстоятельство, то есть его волнение, он усиленно просил меня подчеркнуть в разговоре с вами. Дело в том, что после нанесения на карту последнего вашего расположения выходит, что наш фронт имеет уже теперь вид выпуклой к северу дуги, что объясняется сильным опаздыванием в выдвижении флангов, между тем как мы все отлично сознаем необходимость получения как раз обратного явления, то есть дуги, но вогнутой к югу с резко выдвинутыми вперед, то есть к северу, концами.

Помимо других причин товарищ Фрунзе склонен объяснять такое неблагоприятное для нас положение, быть может, отсутствием достаточной энергии и сознания общей обстановки у начальников фланговых дивизий. Чтобы облегчить вам подталкивание этих дивизий, командированы в 25–ю дивизию товарищ Баранов (помощник заведующего политотделом Южной группы армий. — Авт.), а во 2–ю — товарищ Дементьев (для поручений при командующем Южной группой армий. — Авт.) с приказаниями нажимать на все кнопки от имени командования группой, дабы ваши приказы выполнялись точно с полной энергией так, как того требует оперативная обстановка, имея целью не оттеснение противника, а полный его разгром и уничтожение путем глубоких охватов с обоих флангов.

Товарищ Фрунзе считает, что в этом отношении ваши приказы недостаточно резко подчеркивают необходимость форсировки действий во фланговых дивизиях и при нанесении на карту того расположения, которое должны занять части бугурусланской вашей группы, не дает впечатления производства двойного охвата: начертание этой линии почти прямое. Будьте добры, сообщите по этому вопросу с тем, чтобы товарищ Фрунзе мог сейчас это прочесть и дать соответственное объяснение фронту, который определенно считает, что мы не идем на разгром противника, а только лишь на его оттеснение. Заместитель командующего фронтом Лебедев указывает, что, по многим данным, есть основание предполагать отход 8–й Камской дивизии перед 27–й дивизией, и так как эта последняя не обнаруживает никакой активности, а, наоборот, продолжает осаживать, то, по мнению Лебедева, противник может использовать части 8–й Камской дивизии и создаст нам неожиданности на других участках.

Тухачевский: Здравствуйте! В последнем с вами разговоре я указывал, что чувствуется отход 4–й Уфимской дивизии к северо–востоку, и новые данные разведки его подтверждают. В районе Бугуруслана противник оказывал упорное сопротивление на переправе через реку Кинель. До последних дней против 27–й дивизии противник был активен и лишь теперь замечается его пассивность. Я указывал вам, что в районе Сергиевска вряд ли нас ожидают серьезные бои, и продвижение в этом районе наших слабых частей подтверждает это предположение. По моему приказу 25–я дивизия и главные силы 26–й дивизии наступают по обеим сторонам тракта Бугуруслан — Бугульма, а в центре растянута 2–я дивизия.

Что касается до Бугульминской дороги, то я давно просил и товарища Фрунзе, и товарища Каменева сосредоточить там главные силы, но это на деле не было принято во внимание. И пока мы заняли Бугуруслан, 27–ю дивизию оттеснили на станцию Погрузная. Таким образом, получилась та прямая линия фронта, о которой вы говорите. В последнем разговоре вы ожидали решения боев в районе Сергиевска, и тогда, конечно, теперешний фронт был бы неестественным. Но по всем признакам противник оттягивает свои силы в район Сок–Кармалинского. Задачи, даваемые 25–й и 26–й дивизиям, я считаю предельными, если не давать приказаний на воздух. Если же в центре нет противника, то находящимся там нашим войскам не к чему стоять на месте, и я их двигаю также вперед.

Я полагаю, что все‑таки мы отрежем противника по Бугульминской дороге от Уфы, но, как и указывал вам в последнем разговоре, белые имеют обеспеченный тыл на Чистополь, почему и считаю нужным направить 2–ю бригаду 35–й дивизии севернее 27–й дивизии в обход правого фланга 8–й Камской дивизии и для угрозы сообщениям на Чистополь — Мензелинск. Фронт, а также и вы держитесь того мнения, что 2–ю бригаду 35–й надо двинуть от Погрузной на Сергиевск, но ведь это и есть создание выпуклости к северу. Словом, ваше удивление по поводу конфигурации фронта 5–й армии объясняется тем, что вы ожидали зажима противника в клещи в районе Сергиевска, а противник, боясь этого, отвел свои силы к северо–востоку, чем и вызывалось мое уклонение к северо–востоку, которое вы раньше не одобряли. Я определенно группирую силы для окружения, но отход противника, а также оторванность 27–й дивизии сильно затрудняли эту операцию, но все же окружение будет, хотя, может быть, и не такое полное, каким могло бы быть в случае сосредоточения больших сил по Бугульминской дороге.

Новицкий: Значит, по вашему мнению, фланговые дивизии, причем пока что это относится до 25–й, так как 2–я стрелковая еще не успела выявить себя, делают все, что только в силах, для скорейшего выдвижения в направлениях, угрожающих противнику. Если это так, то это самое важное, и беспокоиться за наличие каких‑нибудь дефектов товарищу Фрунзе нечего. Но присутствие в этих дивизиях специально командированных лиц все же, быть может, облегчит вам уверенность в выполнении вашими флангами всего того, что ищете. Я понимаю, что выпуклость бутурусланского фронта получается отчасти по простой причине — меньшей сопротивляемости противника в центре, но думаю, что все же две бригады 25–й дивизии за последний день не проявили особой активности, ибо район, занятый ими, по вашей дневной сводке, тот же, что был и вчера, а 73–я бригада, ныне 1–я бригада 25–й дивизии, находится еще далеко позади и, вероятно, явится резервом на вашем фланге… Если противник действительно отходит частью на север, а частью даже на северо–восток, то теперь выплывает вопрос не о сражениях, а о преследовании, и при такой обстановке, может быть, 25–я дивизия должна получить направление прямо на Бугульму или на Дымку, чтобы по кратчайшему направлению выйти наперерез железнодорожному сообщению с Уфой.

Тухачевский: 25–й дивизии подробно в приказе, который вам будет передан, я дал направление на Бугульму. Передайте товарищу Фрунзе, что прилагается крайняя энергия для выдвижения флангов, особенно правого, и 25–я дивизия по 2 мая прошла с боями и переправой через две реки свыше 80 верст — это немало. Перед началом общего наступления побываю у Чапаева и в штадиве 26».

Район Сок–Кармалинское, Сергиевск, Шентала как бы опоясывал с юга Бугульму. На этом направлении и предстояло действовать 25–й стрелковой дивизии. Непонятно, почему авторы романа «Багряная летопись» решили, что Тухачевский приказал Чапаеву наступать на северо–запад, ведь на схеме «Бугурусланская наступательная операция» видно, что его дивизия была нацелена на северо–восточном направлении.Оставим в покое авторов «Багряной летописи» и вернемся на фронт.

Требование командующего 5–й армией действовать решительно и смело части выполняли неукоснительно. Под их натиском противник оставил 5 мая захваченный ранее Сергиевск и начал отход к Бугульме. В тот же день в только что занятое 221–м Сызранским полком село Елатомка приехали В. И. Чапаев и Д. А. Фурманов. Ветераны 25–й стрелковой дивизии Я. А. Володихин, И. С. Евлампиев и Н. М. Хлебников оставили следующее воспоминание об этом митинге:

«… На сельской площади организовали митинг. Пришли бойцы и местные жители. Как только объявили, что будет говорить Чапаев, площадь загудела. Первые слова Василия Ивановича еще тонули в гуле приветствий, но потом разом водворилась полная тишина.

Трудно передать своеобразие речи Чапаева. Говорил он как будто обо всем: о мировой буржуазии, о силах контрреволюции, которые собираются задушить Советскую власть, о борьбе за свободу трудового народа. Его меткие выражения, энергичные жесты, простые слова были понятны и близки каждому бойцу и крестьянину.Слушали Чапаева затаив дыхание. Не забыл Василий Иванович похвалить и бойцов за минувшие бои и победы, что очень их обрадовало.

Свою речь Чапаев закончил словами:

— Трусов терпеть не будем, а храбрых наградим. Бойцы в ответ кричали:

— Ура Чапаеву! Ура!

Фурманов был искусным оратором. Говорил он политически остро и доходчиво, советовал бойцам больше уделять внимания населению освобожденных районов, разъяснять политику партии и текущие события. Заниматься этим надо, говорил он, не только политработникам, но и командирам, и красноармейцам. Комиссар ратовал за создание партийных и комсомольских ячеек, он видел в них большую опору молодой Советской власти.

Потом, как обычно бывало на сельских митингах, начали задавать вопросы. И самым главным был вопрос — скоро ли закончится война? Изрядно надоела она крестьянам. Белогвардейцы издевались над ними, отбирали имущество, насильно угоняли мужиков в армию. Поэтому так радушно встречали местные жители красноармейцев. Вот и сейчас стоят сельчане рядом с бойцами, задают вопросы самому Чапаю.Отвечает им Василий Иванович:

— Война — она никому не в радость. А чтобы мы беляков скорее разбили и чтобы война скорей закончилась, вы только не сидите сложа руки. Помогайте Красной Армии и у себя на месте укрепляйте Советскую власть…»

Командующий Западной армией, стремясь предотвратить разгром своих войск, начал сосредоточивать в районе Бугульмы и Белебея отступающие части и соединения. Туда же направлялся стратегический резерв адмирала Колчака — 1–й Волжский корпус генерал–майора В. О. Каппеля, чтобы нанести удар во фланг ударной группе красных войск.В советской историографии этот корпус называли ударной группой армии адмирала Колчака. Так ли это? Уже упоминавшийся нами А. П. Будберг писал:

«С подготовкой резервов в чаду успеха не торопились; сейчас с огромным уже опозданием всюду идет лихорадочная работа по выброске вперед этого сырья; спешкой уже не покрыть такие серьезные органические недостатки всей системы. Отсутствие самоанализа и служебного опыта позволяет и ставке, и штабам армии забывать, что кучи людей, одетых в военную форму и имеющих — да и то не всегда — в руках ружья, представляют только весьма малую часть совокупности тех данных и качеств, которые необходимы для того, чтобы иметь право называть эти кучи воинскими частями, годными для войны и для боя.

Неудержимо гонят на фронт части группы генерала Каппеля; я перестал уже говорить об опасности отправки туда этого сырья, так как это бессильно кого‑нибудь здесь вразумить. Закрыв глаза и заткнув уши, видят в этом спасение положения на фронте Западной армии и не желают разумно оценить все положение, хладнокровно подсчитать все шансы и принять решение, не считаясь ни с чем, кроме пользы^[178].

После митинга в селе Елатомка В. И. Чапаев, исходя из приказа командующего 5–й армией, уточнил задачи частям 25–й стрелковой дивизии. От командира 75–й стрелковой бригады Ф. К. Потапова требовалось перейти в наступление в 10 часов утра 6 мая, выбить противника из деревни Молчановка и продолжать преследовать его до деревни Старые Узели, которую занять к вечеру того же дня. На 74–ю стрелковую бригаду Ф. Д. Зубарева возлагалась задача по переходу в наступление одновременно с 75–й стрелковой бригадой и продвигаться на север, охватывая правым флангом деревню Мордовская Бокла вверх по реке Алапаева. Командиру 73–й стрелковой бригады И. С. Кутякову предстояло с выступлением 75–й и 74–й стрелковых бригад немедленно выслать в деревню Никольское (Городецкое) боковой заслон (до полка) для охраны правого фланга дивизии. После занятия деревни Старые Узели 73–я стрелковая бригада должна была сменить 75–ю стрелковую бригаду, которая выводилась в резерв начальника дивизии. Всю имевшуюся кавалерию 73–й стрелковой бригады предписывалось направить в распоряжение командира 25–го кавалерийского дивизиона П. А. Сурова. Ему предстояло охватить деревню Старые Узели с северо–восточной стороны и нанести по противнику удар в тыл, чтобы не дать возможности ему уйти. В своем резерве Чапаев оставил 74–й кавалерийский дивизион^[179].

Свой приказ за № 070 В. И. Чапаев подписал в семь часов утра 6 мая. Это, однако, не смутило Ю. Андреева и Г. Воронова, которые писали о том, что полевой телеграф отстучал 7 мая короткую депешу на имя Чапаева, Фурманова, Луговенко: командарм-5 Тухачевский решение Чапаева утверждал и в новом приказе по 5–й армии придавал именно то единственное целесообразное направление 25–й дивизии, и более того — также и 26–й, по которому бригады Чапаева уже решительно двинулись двое суток назад.

«Тухачевский был первоначально крайне раздражен письмом из чапаевской дивизии, — пишут Ю. Андреев и Г. Воронов, — оно, с его точки зрения, не только сводило на нет большую, тщательно выполненную оперативную работу, проведенную его штабом по разработке эффективнейшей, как ему представлялось, операции, но — главное — лишало подчиненную ему армию возможности нанести долгожданный весьма серьезный удар по противнику, лишало столь крупного успеха. Вот почему, ничего не отвечая Чапаеву, он по прямому проводу сразу же обратился в штаб Фрунзе, зная личное влияние Фрунзе на Чапаева. К аппарату подошел Новицкий. Выслушав гневное, негодующее сообщение Тухачевского, Новицкий высказал спокойное предположение, что командарм-5), видимо, что‑то в письме Чапаева не понял, и посоветовал еще раз внимательно в этом письме разобраться. Не напрасно же, отвечал Тухачевскому старый опытный профессионал войны, Фрунзе высоко ценит талант Чапаева и поручает именно этому начдиву наиболее сложные, требующие самостоятельного мышления операции, которые Чапаев до сих пор всегда выполнял успешно… К чести Тухачевского, он воспринял охлаждающий разговор с Новицким именно так, как требовалось от полководца–революционера, для которого общее дело — превыше сего; он вновь вернулся к анализу обстановки. Результатом изучения новых разведданных явился приказ, согласно которому, как мы уже знаем, в направлении, предложенном Чапаевым, двинулась не одна 25–я дивизия, но вслед за нею и 26–я, а чуть позже и 27–я штатные дивизии Пятой армии».

Ю. Андреев и Г. Воронов несколько сгустили краски, пытаясь представить в выгодном свете В. И. Чапаева, который якобы сомневался в профессионализме М. Н. Тухачевского. Все это не соответствовало действительности. Мы уже знаем, что командующий 5–й армией подписал свой приказ в полночь 4 мая, то есть еще до «письма», подписанного Чапаевым, комиссаром Фурмановым и начальником штаба Ауговенко. К тому же штаб дивизии с 23 апреля возглавлял И. М. Снежков, что нисколько не смутило авторов романа «Багряная летопись».

В приказе Тухачевского, как мы помним, от 25–й стрелковой дивизии требовалось с рассветом 6 мая начать стремительное наступление и к вечеру того же дня занять станцию Узели, Знаменское (Аксаково), к вечеру следующего дня выйти на линию Дмитровское (Русский Кандыз), Трифановка, а в дальнейшем отрезать противнику путь отступления в районе Бугульмы. В тот же день, 6 мая, Чапаев подписывает еще один приказ по дивизии за № 071^[180]. В нем 73–й стрелковой бригаде предписывалось сменить 75–ю стрелковую бригаду после занятия деревни Старые Узели и нанести мощный новый удар по противнику с целью занятия деревень Богородское (Русская Бокла), Сапожникова, Дмитровское (Русский Кандыз). Части 74–й стрелковой дивизии должны были совместно с 73–й стрелковой бригадой занять деревни Пашкина и Трифоновка. В своем резерве Чапаев оставлял 75–ю стрелковую бригаду. Как мы видим, Василий Иванович четко придерживался тех направлений наступления, которые были определены командующим 5–й армией. Более того, около полуночи 8 мая Чапаев еще раз уточняет задачи своих частей^[181]. В приказе № 072 он отмечает:

«1. На фронте 2 и 27 дивизий противник отступает и, видимо, сосредоточивается в районе Сок Кармалинское, ст. Шалашникова и г. Бугульма.

Чтобы вернее окружить сосредоточивающегося противника, приказано 25 и 26 дивизиям направление уклонить несколько к северо–востоку и энергичными смелыми атаками отбрасывать противника к северо–западу, стремясь отрезать ему путь отступления на Уфу и Мензелинск. Напряжение и смелость довести до крайности.

2. Правее нас наступают части 31 дивизии и Туркестанской армии, левее — части 26 дивизии».

От 73–й стрелковой бригады Чапаев потребовал переменить прежнее направление частей бригады на северо–восточное направление через Татарский Кандыз, Поповку, Алексеевку (Узла), Татарскую Тумбарлу. Частям 74–й стрелковой бригады предстояло, поддерживая связь с 73–й стрелковой бригадой, занять не позже 9 мая Ибраево и Секлетарку. В резерве начдива по–прежнему оставалась 75–я стрелковая бригада, на которую возлагалась охрана правого фланга дивизии.

К исходу 9 мая войска 5–й армии вышли к верховью реки Сок. Части 25–й стрелковой дивизии нанесли поражение Ижевской бригаде противника, захватив в плен свыше 1, 5 тыс. человек.За это 10 мая они удостоились благодарности командующего Южной группой армий, который прибыл в село Дмитриевское, где «с чувством гордости отметил высокодоблестное поведение всех войск 25 дивизии». В. И. Чапаев, проводив М. В. Фрунзе, занялся вместе с начальником штаба и сотрудниками оперативного отдела изучением нового приказа командующего 5–й армией. Он, стремясь окружить и разгромить в районе Сок–Кармалинское группировку противника (7–я дивизия, части 4–й и 8–й дивизий), приказал:

«25 дивизия строго придерживается разграничительной линии с 26 дивизией и, дабы вернее охватить противника, уклоняет, как то ей уже было приказано, направление наступления несколько к северо–востоку, а выйдя во фланг и тыл противнику, захватом железной дороги отрезает ему отступление на Уфу и Мензелинск. 25 дивизии принять меры охранения правого фланга путем высылки сильного бокового отряда для наступления вдоль р. Ик. 25 дивизии к 12 мая во что бы то ни стало достигнуть района железной дороги. 26 и 2 дивизиям к тому же сроку достигнуть района г. Бугульмы. 27 дивизии, стремительно наступая севернее железной дороги, к 12 мая достигнуть линии Н. Письмянка — Н. Кадырова. 2 бригада 35 дивизии движением уступом слева обеспечивает левый фланг 27 дивизии. Установить связь с Чистопольской группой 2 армии»^[182].

После уяснения поставленной задачи и оценки обстановки Чапаев принял решение на дальнейшее наступление, оформленное приказом по дивизии, подписанным около полуночи 10 мая^[183]:

«… На полях Бугуруслана, Кандыза и Бугульмы ныне решается участь Колчака, а с ним и всей контрреволюции. Еще одно небольшое усилие полков 25 дивизии, и враг будет окончательно сломлен.

Вперед, товарищи! Вся Россия и трудящиеся всех стран смотрят на вас, избавления от гнета буржуазии ждут от вас трудящиеся.

2. Из перехваченных приказов противника видно, что он сгруппировал все свои силы в районе Татарский Кандыз, Секлетарка и пустил обходную колонну из резерва от Рыкова через Алексеевку, Измайлово, Дмитриевская (Мордовская), Салихова. Означенная обходная колонна была разбита наголову кавалерийскими дивизионами, а главные силы, шедшие в наступление, — 73 бригадой. Из того же приказа усматривается, что с восточной стороны сил у противника уже нет.

3. Правее нас наступают части 31 дивизии Туркармии, левее — части 26 дивизии».

С целью окончательно сломить сопротивление противника Чапаев потребовал от 73–й стрелковой бригады перейти в наступление в 10 часов утра 11 мая, занять Алексеевку (Узла), Покровский (Урус–Тамак), Васильевский (Урус–Тамак) и Абдулину, имея задачей перехватить в указанном районе переправы через реку Ик. Кавалерию требовалось выслать вдоль левого берега реки Ик в направлении Дмитриевка (Бакала), Исер–ганово, чтобы перехватить путь отступающим под напором соседних бригад частям противника. Части 74–й стрелковой бригады должны были начать наступление на три часа раньше 73–й стрелковой бригады и занять деревни Васильевка (Федоровка), Благовещенская, что на реке Усула, двигаясь через Ивановку (Путино). Одновременно в бой вводился резерв Чапаева — 75–я стрелковая дивизия (без одного полка). Ей предстояло, выступив в 5 часов 11 мая, занять Дмитриевскую (Мордовская), Кулбаево, Нижние Шалты, выслав разведку на Суерметеву, Новые Сулли и Сулли.

Войска Южной группы армий продолжали стремительное продвижение на восток. Части 25, 31 и 24–й стрелковых дивизий в сражении 11— 12 мая на реке Ик разгромили Волжскую группу противника, созданную 10 мая на базе 1–го Волжского корпуса.Частям 25–й стрелковой дивизии предстояло теперь форсировать реки Ик, на противоположном берегу которой противник создал сильно укрепленную оборону. О том, как осуществлялось форсирование реки, вспоминал красноармеец П. С. Евлампиев:

«… Первой форсировала реку 75 бригада, действовавшая на южном фланге. 223 полк 13 мая вошел в Новосулли и Старо–сулли, а на другой день упорной атакой, доходившей до штыковых схваток, занял село Усман–Ташлы. В самых опасных местах появлялись среди бойцов, воодушевляя их, командир полка Иван Ершов и комиссар Гавриил Шарапов. 15 мая они повели свой полк на село Суккулово. Массированный ружейно–пулеметный и орудийный огонь противника вынудил залечь в поле. Сюда прибыл комбриг Федор Потапов, комиссар бригады А. Шумаков, командир артдивизиона А. Павлинов. Организовав четкую работу батарей пулеметных команд, они помогли красноармейским цепям приблизиться к позициям белых. Полк дружно поднялся в штыковую атаку, во время которой люди проявляли невиданную отвагу. Геройски дрался командир 8–й роты Петр Завьялов: он лично уничтожил шесть колчаковцев и сам погиб от винтовочного залпа.

Более шести часов продолжался бой за Суккулово. И когда, наконец, все стихло, из домов стали выглядывать, а потом и выходить на улицу местные жители. Они приветливо улыбались, подходили к нашим бойцам, затевали разговор. Крестьяне проявили доброе гостеприимство: накормили чапаевцев, предоставили лучшие помещения для отдыха, помогли похоронить погибших товарищей. Из показаний пленных выяснилось, что дело пришлось иметь с 15–м полком 4–й Уфимской дивизии белых, который, понеся серьезные потери, отступил к Нижне–Троицкому заводу.

13 мая части 27–й стрелковой дивизии под командованием Н. И. Вахрамеева заняли Бугульму. Бугурусланская наступательная операция Южной группы была завершена. Основным ее итогом явилось тяжелое поражение 6–го Уральского, 2–го Уфимского и 3–го Уральского армейских корпусов Западной армии, деморализованные остатки которых были отброшены на восток от Волги на 120—150 км. Инициатива на Самаро–уфимском направлении перешла к войскам Восточного фронта.Оценка действий 25–й стрелковой дивизии была дана 11 мая М. В. Фрунзе и В. В. Куйбышевым, которые в своей статье в газете «Известия ВЦИК» писали:

«Блестяще закончившаяся Бугурусланская операция, в результате которой был разгромлен целый ряд дивизий противника, не только не приостановила нашего дальнейшего наступления, но по заранее построенному плану превратилась в новую, Бугульминскую операцию. И. эта операция, рассчитанная не столько на занятие территории, сколько на разгром живой силы противника, проходит с большим успехом. Дороги фронта к тылу полны перебежчиками и пленными, весело идущими из колчаковского стана.

Сегодняшний день превзошел все предыдущие своим результатом: Н–ская дивизия (речь идет о 25–й стрелковой дивизии. — Авт.) в районе юго–восточнее Бугульмы в один день забрала более 2000 пленных, 3 орудия, много пулеметов, винтовок и т. д. Эти трофеи взяты во встречном бою с перешедшим на широком фронте в контратаку неприятелем, в результате которого совершенно уничтожена одна бригада противника, один полк целиком взят в плен, другой наполовину изрублен нашей кавалерией, наполовину тоже полонен, в сильной степени потрепаны силы сегодня дивизии противника. Следствием этого разгрома неизбежно явится занятие на днях Бугульмы и Белебея.Настроение Красной Армии превосходное. Колчаковская армия рассыпается под ударами наших героев»^[184].

Высоко оценивал деятельность В. И. Чапаева в Бугурусланской операции Ф. Ф. Новицкий. Вот что он писал 5 сентября 1939 г. в газете «Красная Звезда»:

«В операции под Бугурусланом при нанесении противнику первого сокрушающего удара, затем в период последующих действий при преследовании белых к Уфе и в операции под Уфой первая скрипка по справедливости принадлежала 25 стрелковой дивизии, а следовательно, и ее начальнику.

И действительно здесь, в этих операциях широкого размаха и огромного стратегического значения, Чапаев обнаружил в полной мере свои недюжинные военные способности.

Сравнивая его работу под Бугурусланом и под Уфой, надо отметить, до какой степени Чапаев проявлял гибкость своего дарования: операция под Бугурусланом обосновывала весь свой успех на возможной экономии времени, на быстроте маневра, и мы видим со стороны Чапаева проявление кипучей деятельности, необычайного порыва, приводившего подчас к тому, что его части вырывались далеко вперед; но беды от этого не было и быть не могло, ибо с первого момента наступления нашей ударной группы от Бузулука в обход Бугурусланской группы противника участь врага по существу уже была предрешена; Чапаев это отлично понимал и потому не заботился о связи с соседями, а боялся лишь одного — упустить врага».

Ф. Ф. Новицкий в 1939 г. не мог сказать тогда всю правду о действиях В. И. Чапаева в Бугурусланской операции. В подтверждение этого приведем лишь один пример. Новицкий отмечает, что Чапаев «боялся лишь одного — упустить врага», а потому «не заботился о связи с соседями». Старый генерал вынужден был поступиться совестью, ибо знал, что это не совсем так. Ведь вечером 12 мая В. И. Чапаев направляет рапорт командующему 5–й армией, в котором пишет: «Двигаться вперед не могу до тех пор, пока не подойдут войска для обеспечения моего правого фланга в районе Н. Шалты, что на р. Ик. Противник переходит со стороны Белебея в наступление. Весь день 11 мая с ним был бой за овладение переправой через р. Ик. Ввиду этого передвижение на север без обеспечения правого фланга невозможно. С подходом частей Туркестанской армии задача будет выполнена»^[185].

Содержание рапорта Чапаева показывает, что Новицкий несколько переоценивал деятельность Василия Ивановича. Это же относится и к словам Федора Федоровича о том, что в Бугурусланской операции первая скрипка по справедливости принадлежала 25–й стрелковой дивизии и ее начальнику. В операции главный удар наносили Туркестанская армия, 25–я и 26–я стрелковые дивизии 5–й армии. Честь овладения Бугурусланом принадлежит 26–й стрелковой дивизии, которой командовал 26–летний спокойный и рассудительный латыш Г. Х. Эйхе. Бывший штабс–капитан имел богатый боевой опыт, приобретенный на полях сражений Первой мировой войны. В последующем он командовал 5–й армией, вооруженными силами Дальневосточной Республики, а после Гражданской войны работал в Наркомате внешней торговли.

Приведя свои сомнения относительно оценок, данных Новицким, мы вынуждены все‑таки полагаться и на другие воспоминания участников Гражданской войны. Они свидетельствуют, что слава Чапаева гремела далеко за пределами дивизии. При этом утверждалось, что многие беспредельно верили во всемогущество Василия Ивановича, которого «считали не только вождем–бойцом, но и полноправным хозяином в тех местах, где проходили и воевали полки Чапаевской дивизии». В подтверждение этого приводим письмо председателя Новоузенского совета народных судей Т.П. Спичкина:

«Срочная

ДИВИЗИОННОМУ КОМАНДИРУ ВАСИ ЛИЮ ИВАНОВИЧУ ТОВАРИЩУ ЧАПАЕВУ

Председателя Новоузенского совета народных судей Тимофея Пантелеевича Спичкина Вопиющая жалоба.

Прошу Вас, товарищ Чапаев, обратить на эту жалобу свое особое, геройское внимание. Меня знают второй год Уральского фронта за честного советского работника, но злые люди, новоузенские воры и преступники, стараются меня очернить и сделать сумасшедшим, чтобы моим заявлениям на воров не придавать значения. Дело обстоит так: 16 воров украли… (идет перечень фамилий, кто сколько крал). Когда я, Спичкин, заявил об этом расхищении в Самару, то оставшиеся не арестованными 14 воров (двое арестовано) заявили, что Спичкин сумасшедший, и потребовали врачей освидетельствовать Спичкина. Врачи признали меня умственно здоровым. Тогда 14 новоузенских воров–грабителей сказали:«Мы вам не верим»и отправляют меня в Самару, в губисполком, для освидетельствования через врачей–психиатров. Но, принимая во внимание, что теперь вся правда и справедливость на фронте у героев и красноармейцев, подобных как Вы, товарищ Чапаев, — я, Спичкин, Вас срочно прошу сделать нужное распоряжение: помочь в Новоузенске арестовать всех перечисленных 14 воров, направить их в Самару для предания суду Ревтрибунала, и за это Вам население скажет большое спасибо, так как во мнении народном имя Ваше славно как самоотверженного героя и стойкого защитника республики и свобод. Яна Вас вполне надеюсь, товарищ Чапаев. Защитите и меня от 16 новоузенских воров–грабителей.

25 апреля 1919 года, Тимофей Спичкин».

В приложении к этому делу Спичкин указывает Чапаеву, где и как раскопать весь материал, заключая следующими словами:

«Я прошу немедленно арестовать без всякого стеснения всех оставшихся… воров и повторяю… Ваше славное имя будет еще славнее за такую защиту населения от мародеров–воров и избавление населения от этих грязных пауков–микробов…»

И далее Спичкин пишет:

«Вы, товарищ Чапаев, признанный герой всенародно, и славное Ваше имя гремит повсюду — Вас поминают даже дети. Я, Спичкин, также признанный герой, но не в военном искусстве, а в искусстве гражданском. У меня также есть великие порывы к славе и доблестям. Прошу Вас этому верить! Вы убедитесь в этом на деле. Я, Спичкин, воплощенная огненная энергия и воплощенный труд. Считал бы за счастье видеть Вас лично, а Вам познакомиться со мною, Спичкиным. Будучи от природы человеком кристальной честности, любя народ, за который отдавал душу (что могу передать Вам лично о своих больших подвигах), я желал бы немедленно стать Вашею правою рукою и свою огненную энергию отдать для Вашего военного дела по отражению всеми ненавидимого бандита — Колчака. Прошу Вас немедленно принять меня в ряды Красной Армии добровольцем, в славный Ваш полк по имени Стеньки Разина.

Председатель Новоузенского совета народных судей

Тимофей Спичкин».

Д. Фурманов, публикуя в своем романе письмо Спичкина, отмечает:

«И»вопиющая жалоба»и»заявление»Спичкина полны противоречий, неточности и действительно производят впечатление горячечного бреда, но все, что выражено здесь сгущенно, — в другой форме, другими словами на каждом шагу повторялось в чапаевской практике. И характерно то, что он, Чапаев, никогда не отказывался от вмешательства в подобные дела; наоборот, любил разобрать все сам, докопаться до дна, вывести разных негодяев и шалопаев на чистую воду. Эти письма пришли в разгар наступления, и потому хода им он не мог дать ни малейшего, но тревожился, помнил долго, все время имел охоту побывать там, на месте, и разобрать. Ограничился только грозным письмом, где метал на»виновных»громы и молнии. Увы, эти»четырнадцать пауков–микробов»без всякого разбирательства, заочно, уже были для Чапаева совершенно бесспорными подлецами. Верил он всему с чрезвычайной легкостью, впрочем, с такой же легкостью во всем и разуверялся — во всем, но только не в делах и вопросах военных: здесь как раз наоборот — ничему не верил, а работал исключительно»своим умом»». И далее Фурманов пишет:

«Когда подумаешь, обладал ли он, Чапаев, какими‑либо особенными,«сверхчеловеческими»качествами, которые дали ему неувядаемую славу героя, — видишь, что качества у него были самые обыкновенные, самые»человеческие»; многих ценных качеств даже и вовсе не было, а те, что были, отличались только удивительной какой‑то свежестью, четкостью и остротой. Он качествами своими умел владеть отлично: порожденный сырой, полупартизанской крестьянскою массой, он ее наэлектризовывал до отказа, насыщал ее тем содержимым, которого хотела и требовала она сама, — и в центре ставил себя!..Чапаевскую славу родили не столько его героические дела, сколько сами окружающие его люди. Этим нисколько не умаляется колоссальная роль, которую сыграл и сам Чапаев как личность в Гражданской войне, однако ж следует знать и помнить, что вокруг имени каждого из героев всегда больше легендарного, чем исторически реального. Но спросят, почему именно о нем, о Чапаеве, создавались эти легенды, почему именно его имя пользовалось такой популярностью?

Да потому, что он полнее многих в себе воплотил сырую и геройскую массу»своих»бойцов. В тон им пришелся своими поступками. Обладал качествами этой массы, особенно ею ценимыми и чтимыми, — личным мужеством, удалью, отвагой и решимостью. Часто этих качеств было у него не больше, а даже меньше, чем у других, но так уж умел обставить он свои поступки, и так ему помогали это делать свои, близкие люди, что в результате от поступков его неизменно получался аромат богатырства и чудесности. Многие были и храбрей его, и умней, и талантливей в деле руководства отрядами, сознательней политически, но имена этих»многих»забыты, а Чапаев живет и будет долго–долго жить в народной молве, ибо он — коренной сын этой среды и к тому же удивительно сочетавший в себе то, что было разбросано по другим индивидуальностям его соратников, по другим характерам».

Войска Южной группы армий, завершив успешно Бугурусланскую операцию, приступили после небольшой оперативной паузы к проведению следующей — Белебейской операции.

<< Назад   Вперёд>>   Просмотров: 23739

---



Ударная сила все серии	Автомобили в погонах