«Воскресенье, 1 апреля. Алексей Николаевич чувствует себя значительно лучше. Сегодня утром мы ходили в церковь, где были также их величества, княжны Ольга и Татьяна и некоторые придворные, которые делили с нами заточение. Когда священник произнес молитву за успех русской армии и союзников, царь и царица преклонили колени, и все собравшиеся последовали их примеру.

   Несколько дней назад, когда я уходил из комнаты Алексея Николаевича, встретил десятерых солдат, которые топтались в коридоре. Я подошел к ним и спросил, что они хотят.

   – Мы хотим видеть наследника.

   – Он в постели, и видеть его нельзя.

   – А других?

   – Они тоже нездоровы.

   – А где царь?

   – Я не знаю.

   – Он еще выйдет?

   – Не знаю, но послушайте, уходите отсюда. Здесь больные, и шум им мешает.

   Они ушли – на цыпочках и очень тихо переговариваясь между собой. И это солдаты, которых изображали нам как необузданных революционеров, ненавидящих своего бывшего царя.

   Вторник, 3 апреля. Сегодня во дворец впервые приехал Керенский. Он обошел все комнаты, проверил все посты, где стояли часовые, желая лично удостовериться, что нас хорошо охраняют. Перед отъездом он довольно долго беседовал с царем и царицей.

   Среда, 4 апреля. Алексей Николаевич пересказал мне содержание беседы между Керенским и их величествами. Керенский вошел и представился:

   – Я генерал-прокурор Керенский.

   Затем он пожал всем руки. Повернувшись к царице, он сказал:

   – Королева Англии просит сообщить ей о положении бывшей царицы.

   Ее величество густо покраснела. Ее первый раз назвали бывшей царицей. Она ответила, что у нее все в порядке, но ее, как всегда, беспокоит сердце. Керенский продолжал:

   – Я довожу до конца все, что начинаю. Таково мое правило. Я хотел увидеть все своими собственными глазами, чтобы потом доложить обо всем в Петрограде. Так будет лучше и для вас.

   Затем он попросил царя пройти с ним в соседнюю комнату, поскольку хотел поговорить с ним один на один. Он вошел в комнату первым, царь последовал за ним.

   После отъезда Керенского царь рассказал нам, что, как только они остались одни, Керенский сказал:

   – Вы знаете, что мне удалось добиться отмены смертной казни?.. Я сделал это, несмотря на то что многие мои товарищи умерли как мученики за свои убеждения.

   Пытался ли он таким образом показать свое великодушие и намекал, что спас царя, хотя последний вовсе не заслуживал этого?

   Затем он говорил о нашем отъезде, который, по его словам, пытался организовать.

   Когда? Где? Как? Он и сам не знал и попросил не обсуждать этот вопрос.

   Это было тяжелым ударом для Алексея Николаевича. Он еще не до конца понял их новое положение. Он впервые видел, как его отцу приказывают и тот подчиняется этим приказам.

   Следует отметить, что Керенский приехал во дворец в одном из личных автомобилей царя, который вел шофер из императорского гаража.

   Пятница, 6 апреля. Царь сказал мне, что информация, публикуемая в прессе, беспокоит и расстраивает его. Это конец армии; нет больше ни субординации, ни дисциплины. Офицеры боятся своих подчиненных, а те, в свою очередь, шпионят за ними. Чувствовалось, что гибель армии, которая была ему так дорога, причиняет ему невыносимую боль.

   Воскресенье, 8 апреля. После службы Керенский объявил царю, что вынужден поселить его и царицу отдельно, – они будут жить раздельно, а видеть ее он сможет только за трапезами и при условии, что говорить они будут только по-русски. Чай они также могут пить вместе, но в присутствии офицера и без всяких слуг!

   Немного позже царица подошла ко мне в состоянии глубочайшего волнения и сказала:

   – Только подумайте – они так разговаривают с царем и играют в эти дешевые игры после его самопожертвования и отречения от власти, на которое он пошел, чтобы не допустить гражданской войны! Как низко, как отвратительно! Царь не допустил бы, чтобы из-за него пролилась хоть капля русской крови! Он всегда был готов отречься от престола, если бы это пошло на пользу России! – Через мгновение она продолжила: – Да, все так, но это тоже надо выдержать.

   Понедельник, 9 апреля. Я узнал, что Керенский сначала намеревается изолировать царицу, но ему указали, что бесчеловечно разлучать мать с больным ребенком, тогда он решил изолировать царя.

   13 апреля, Страстная пятница. Вечером вся семья отправилась причащаться.

   Суббота, 14 апреля. Утром, в половине десятого, заутреня и обедня. Вечером, в половине двенадцатого, все пошли в церковь на всенощную. На ней присутствовали генерал Коровиченко и три офицера охраны. Служба длилась до двух часов, а потом мы пошли в библиотеку, чтобы обменяться традиционными поздравлениями. По русскому обычаю, царь похристосовался со всеми присутствующими, включая коменданта и офицеров гвардии, которые остались с ним. Они не могли скрыть своих эмоций.

   Затем мы заняли свои места вокруг стола, чтобы разговеться. Их величества сидели друг напротив друга. За столом нас было 17 человек, включая двух офицеров. Великие княжны Ольга и Мария не присутствовали за столом, равно как не было с нами и Алексея Николаевича. Некоторое оживление в начале трапезы постепенно угасло, и разговор сам собой увял. Его величество был особенно неразговорчив.

   Воскресенье, 15 апреля, Пасха. Мы в первый раз вышли с Алексеем Николаевичем на террасу дворца. Чудесный весенний день.

   Вечером в 7 часов состоялась вечерняя служба наверху в детских комнатах. Нас было всего 15 человек. Я заметил, что царь торжественно перекрестился, когда священник произнес молитву во здравие Временного правительства.

   На следующий день, так как погода все еще очень хорошая, мы вышли в парк, где нам теперь разрешается дышать воздухом, в сопровождении офицеров гвардии и часовых.

   Желая немного размяться, мы развлекались тем, что расчищали запруды ото льда. Вдоль ограды выстроились гражданские люди и солдаты, которые наблюдали за нашей работой. Через некоторое время к царю подошел офицер охраны и сказал, что комендант гарнизона Царского Села предупредил его, что он опасается враждебных акций и даже покушения на жизни членов императорской семьи, и просил бы нас уйти от пруда. Царь ответил, что он ничего не боится и что эти добрые люди нисколько не мешают ему.

   Среда, 18 апреля. Когда бы мы ни выходили из дворца, нас всегда окружают вооруженные солдаты под командованием офицера и следуют за ними. Мы похожи на осужденных под охраной надзирателей. Инструкции, которые получают солдаты, меняются ежедневно, а возможно, это офицеры толкуют их каждый день по-своему!

   Сегодня, когда мы возвращались во дворец после прогулки, дежурный часовой, стоявший на воротах, остановил царя и сказал: „Вы не можете пройти внутрь“.

   Тут вмешался сопровождавший нас офицер. Алексей Николаевич вспыхнул, когда увидел, что солдат остановил отца.

   Пятница, 20 апреля. Теперь мы регулярно выходим на прогулку дважды в день: утром с одиннадцати до полудня и днем с половины второго до пяти. Мы все собираемся в овальном зале и ждем, когда придет офицер охраны и отопрет ворота, ведущие в парк. Мы выходим; дежурный офицер и солдаты следуют за нами и несут караул, когда мы приступаем к работе. Царица и великие княжны Ольга и Мария все еще не покидают своих комнат.

   Воскресенье, 22 апреля. Нам запрещено ходить к пруду; мы должны находиться поблизости от дворца и не выходить за пределы, определенные для нас.

   Вдалеке мы видим толпу людей, глазеющих на нас.

   Среда, 25 апреля. Керенский вновь приезжал во дворец. Доктор Боткин воспользовался этим, чтобы спросить, нельзя ли перевезти императорскую семью в Ливадию из-за состояния здоровья детей. Керенский ответил, что в данный момент это абсолютно невозможно. Отношение Керенского к царю изменилось: оно совсем не то, что было раньше. В нем больше нет высокомерия судьи. Видимо, он начинает понимать, что такое царь, и склоняется перед его моральным превосходством, как и все, кто когда-либо общался с ним. Керенский обратился к средствам массовой информации с просьбой прекратить кампанию против царя и царицы. Их инсинуации лишь разжигают пламя ненависти. Керенский чувствует свою ответственность перед пленниками. Но пока ни слова не произнесено о нашем отъезде за границу. Это лишний раз доказывает его бессилие.

   Воскресенье, 29 апреля. Вечером я долго беседовал с их величествами по поводу занятий Алексея Николаевича. Мы должны найти какой-то выход из положения, потому что других наставников, кроме меня, у нас нет. Царь собирается лично заниматься с сыном историей и географией, а царица займется религиозным воспитанием цесаревича. Остальные предметы будут распределены между баронессой Буксгевден (английский), мадемуазель Шнайдер (математика), доктором Боткиным (русский) и мной.

   Понедельник, 30 апреля. Сегодня утром царь приветствовал меня словами: „Доброе утро, дорогой коллега“ – он только что дал Алексею Николаевичу свой первый урок. То же самое спокойствие, то же стремление быть как можно внимательнее к тем, кто делит с ним заточение. Он – пример и поддержка для всех нас.

   Я дал Татьяне Николаевне статью в „Journal des Debats“ от 18 апреля 1917 года за подписью А.Г. (Август Говен), чтобы она дала ее родителям почитать.

   Очевидно, режим, во власти которого мы сейчас находимся, становится все более жестким и даже жестоким.

   Вторник, 1 мая. Россия впервые празднует Первое мая. Мы слышим звуки оркестров и видим колонны демонстрантов, проходящих мимо ограды парка.

   Сегодня вечером царь вернул мне журнал со статьей, где идет речь о его отречении. Он сказал, что царица с удовольствием прочитала эту статью, которая пыталась быть справедливой по отношению к царю. Тон этой статьи был отличен от тона английских газет.

   Четверг, 3 мая. Сегодня вечером царь сказал мне, что в последние несколько дней новости были не очень хорошими. Экстремистские партии требуют, чтобы Франция и Италия объявили о своей готовности заключить мир „без аннексий и контрибуций“. Количество дезертиров растет с каждым днем, армия тает на глазах. Окажется ли Временное правительство достаточно сильным, чтобы продолжить войну? Царь с большим интересом следит за событиями; он обеспокоен, но все еще надеется, что страна соберется с силами и останется верной союзникам.

   Воскресенье, 13 мая. Мы второй день копаем грядки на одной из лужаек парка. Начали со снятия верхней части грунта. Помогали все: и семья, и мы, и слуги, которые вот уже некоторое время выходят на прогулки вместе с нами. Даже несколько солдат охраны пришли помочь нам!

   Последние несколько дней царь выглядит очень озабоченным. Когда мы возвращались с прогулки, он сказал мне: „Судя по всему, Р-ий должен будет уйти. Он просил начать наступление (теперь об этом просят, а не отдают приказы). Комитет солдатских депутатов отказался. Если это так, это конец! Какое унижение! Оставаться в обороне и не атаковать равно самоубийству! Союзники потерпят из-за нас поражение, а потом придет и наша очередь“.

   Понедельник, 14 мая. Царь вернулся к нашему вчерашнему разговору и добавил: „Что дает мне хоть небольшую надежду, так это наша склонность все преувеличивать. Не могу поверить, что наша армия на фронте в таком ужасном состоянии, как они это представляют; она не могла так низко пасть за два месяца“.

   Четверг, 17 мая. Кажется, правительственный кризис, который длился уже две недели, разрешился. Новости из Петрограда носят уже менее тревожный характер. Новый Совет министров, куда теперь вошли несколько представителей солдат и рабочих, возможно, сумеет укрепить свой авторитет и власть. Тем временем анархия приобретает массовый характер.

   Суббота, 19 мая. День рождения царя (ему исполнилось сорок девять лет). Церковная служба и поздравления.

   Воскресенье, 27 мая. Уже несколько дней нам выделяют очень мало дров, поэтому везде очень холодно. Госпожа Нарышкина (старшая фрейлина двора) заболела, и сегодня ее отослали из дворца: состояние ее здоровья требовало ухода, которого здесь ей никто не мог обеспечить. Она в отчаянии оттого, что покидает нас, потому, что прекрасно знает, что ей не разрешат вернуться.

   Суббота, 2 июня. Мы каждый день работаем на огороде, поливаем его из шланга и по очереди пропалываем грядки.

   Воскресенье, 10 июня. Несколько дней назад дети играли на острове (искусственном островке посередине паркового озера). Алексей Николаевич учился обращаться со своим маленьким ружьем, которое он очень ценит и бережет, потому что его подарил царю, когда тот был маленьким, его отец. К нам подошел офицер. Он сказал, что солдаты решили отобрать у цесаревича это ружье и направляются к нам, чтобы сделать это. Услышав это, Алексей Николаевич положил свою игрушку и подбежал к царице, которая сидела на траве невдалеке от нас. Через несколько минут пришел дежурный офицер с двумя солдатами и потребовал сдать „оружие“. Я попытался вмешаться и объяснить им, что это – не настоящее оружие, а всего лишь игрушка. Однако это не помогло: они забрали его. Алексей Николаевич разрыдался. Царица попросила меня предпринять еще одну попытку убедить солдат, но и это не принесло никакого результата. И они ушли, забрав с собой свой „трофей“.

   Через полчаса дежурный офицер отвел меня в сторону и попросил сказать цесаревичу, что ему очень неприятно, что пришлось сделать это. После безуспешных попыток разубедить солдат в правильности их действий он предпочел пойти с ними, чтобы не допустить никакой грубости с их стороны.

   Полковник Кобылинский^[57] пришел в негодование, узнав об этом инциденте, и по частям принес игрушку

   Алексею Николаевичу, который с тех пор играл с ней только в своей комнате.

   Пятница, 15 июня. Мы, наконец, закончили работы по обустройству нашего огорода и остались очень довольны сделанным: огород выглядел великолепно. У нас там растут все овощи, которые только можно себе представить, и даже 500 кочанов капусты. Слуги также разбили себе огород на своей стороне дворца, где могут выращивать все, что только захотят. Мы помогали им вскапывать его – и царь тоже.

   Теперь, когда работы в огороде закончились, мы, чтобы занять свободное время, попросили разрешения срубить засохшие деревья в парке и получили его. Теперь мы переходим с места на место в сопровождении неотступно следующей за нами охраны. Мы постепенно становимся весьма искусными лесорубами. Теперь мы сможем заготовить на зиму достаточное количество дров.

   Пятница, 22 июня. Поскольку после болезни у великих княжон выпало много волос, их решили постричь наголо. Когда они выходят в парк, то надевают на голову шарфы и косынки, чтобы скрыть сей печальный факт. Когда я собрался сфотографировать их, они по знаку Ольги Николаевны внезапно сдернули косынки. Я стал возражать, но они настаивали и очень развеселились, представив, какими выйдут на фотографиях. А еще они очень хотели посмотреть на негодование родителей при виде таких фотографий. Иногда у них бывают вспышки такого хорошего настроения. Молодость побеждает все испытания.

   Воскресенье, 24 июня. День идет за днем, они все похожи друг на друга: уроки – прогулки; уроки – прогулки. Сегодня утром царь рассказал мне об очень забавном инциденте, который разнообразил монотонность нашего заточения.

   Вчера вечером в Красном зале он читал вслух царице и великим княжнам. Вдруг около 11 часов в комнату вошел чрезвычайно взволнованный чем-то слуга и объявил, что комендант просит о немедленной беседе с царем. Царь решил, что, должно быть, в Петрограде произошло что-то очень серьезное: как раз тогда ожидалось проведение вооруженной манифестации большевиков против Временного правительства. Царь приказал ввести к нему коменданта. Офицер вошел, но не один, а в сопровождении еще двух офицеров. Он объяснил, что был вызван по сигналу часового, который из парка заметил, что из комнаты, где сидела вся семья, подавали сигналы красными и зелеными огоньками. Всеобщее изумление. Какие сигналы? Что все это значит? Царь и царица пришли в великое возбуждение. Офицер приказал плотно завесить шторы – было удушающее жарко – и собрался уйти. В этот момент все и разъяснилось. Вошел еще один офицер и объяснил следующее: великая княжна Анастасия сидела на подоконнике и что-то шила. Каждый раз, наклоняясь, чтобы взять что-нибудь со стола, она загораживала (а затем открывала) две лампы с красным и зеленым абажурами, при свете которых читал царь. Офицер в смущении удалился.

   Понедельник, 2 июля. Мы узнали, что в направлении Тернополя началось наступление и оно успешно развивается.

   Вторник, 3 июля. Божественная литургия в честь военных успехов, которые кажутся прологом к большим победам. Сияющий царь принес Алексею Николаевичу вечернюю газету и зачитал ему коммюнике.

   Четверг, 12 июля. С фронта поступают не очень хорошие новости. Наступление, начавшееся так удачно, оборачивается против русских.

   Воскресенье, 15 июля. Ничего нового, вся та же самая рутина. Единственное развлечение – прогулки на воздухе. Очень жарко, и Алексей Николаевич уже несколько дней купается в пруду. Для него это огромное удовольствие.

   Среда, 9 августа. Я узнал, что Временное правительство приняло решение перевезти отсюда императорскую семью. Куда – неизвестно, это держится в тайне. Мы все надеемся, что нас перевезут в Крым.

   Суббота, 11 августа. Нам сказали, что мы должны запастись теплой одеждой. Значит, повезут нас не на юг. Очень жаль.

   Воскресенье, 12 августа (30 июля по новому стилю). По просьбе царицы из церкви Знамения нам принесли чудотворную икону Божьей Матери. Наш отъезд назначен на завтра. Полковник Кобылинский признался мне под большим секретом, что нас повезут в Тобольск.

   Понедельник, 13 августа. Нам велено быть готовыми к отъезду к полуночи. Отправление поезда назначено на час ночи. Прощаемся с детским островом и с нашим огородом. Незадолго до часа ночи все собрались в овальном зале, забитом нашим багажом. Великий князь Михаил прибыл вместе с Керенским и имел непродолжительную беседу с царем, который был очень рад увидеться с братом перед отъездом.

   Поезд, на котором мы должны ехать, еще не пришел: судя по всему, какая-то проблема с железнодорожниками в Петрограде. Они заподозрили, что императорскую семью везут в Петроград. Ожидание длится много часов и становится все более утомительным. Сможем ли мы вообще уехать? Крайне сомнительно. (Кстати, этот инцидент показал полное бессилие Временного правительства.) Наконец около пяти часов нам объявили, что все готово. Мы попрощались с теми из наших товарищей по несчастью, которые не могут ехать с нами.^[58] У нас сердце разрывается при мысли о том, что мы покидаем Царское Село, с которым нас связывает столько воспоминаний. И этот отъезд в неизвестность отмечен глубокой печалью.

   Когда наши машины выезжали из парка, нас окружил отряд кавалерии, который и сопровождал нас до небольшой станции Александровка. Мы заняли свои места в купе, которые, кстати, очень комфортабельны.

   Прошло полчаса, и поезд медленно тронулся. Было без десяти шесть».