12 декабря
Здоровая пальба на ямбургском направлении. А день хороший, маленький морозец, солнышко, деревья в инее. Я прогулялся немного по парку, хорошо, чисто, никого нет, только снегири посвистывают.
Глазенап все еще нездоров, голова, зубы, очевидно простужен. Рассказывал мне, что сюда, в Нарву, привезен н<ачальни>к железнодорожной охраны, некий полковник Оглоблин. Он, оказывается, был страшный грабитель, но всех, кто мог его уличить, и солдат, и офицеров, расстреливал немилосердно.
На него Глазенапу подали еще в Гатчине жалобу подчиненные Оглоблину два офицера, один из них капитан, а другой не знаю кто. Подали, конечно, секретно. Глазенап препроводил дело Юденичу, а тот прокурору, кажется. Через несколько времени, уже здесь, в Нарве, в поезд в котором жил Глазенап, прибежали в панике, бледные, трясущиеся, плачущие эти офицеры, т. к. их сейчас, вот тут, при выходе из вагона схватят, уже ждут для этого пять человек, и... расстреляют. И вот только теперь, через сколько времени, добираются до этого Оглоблина. На (Далее вырезана часть текста объемом около 150 знаков. — Примеч. публ.)
Составили с Тыртовым и Лушковым проект сокращения нашей организации. Тыртов уехал с ним в Ревель, к Кондыреву. Надо бы было мне ехать...
Отправил письмо Кондзеровскому, Марусе. Заходил ко мне Дуров
459. Я сказал ему несколько приятных слов по поводу его поведения в боях во время наступления. Он предложил мне проект образования не то антинемецкого общества, не то антинемецкой армии. Комик!
Возвращаясь вечером домой, я шел по середине улицы. Глазенап мне рассказал, что как раз у наших домов сегодня зарезали офицера, а немного подальше — другого, некоего князя Вяземского. Зарезаны они, конечно, эстонцами, солдатами-большевиками. Были и другие случаи нападения в городе на офицеров. Нападают несколько человек, представляющихся пьяными. В одной такой кучке было 8 человек, но она разбежалась, когда офицер, подняв руку, крикнул: бросаю бомбу. Но мне кажется, что бомбой легко убить самого себя или, бросив, надо бежать.
Не удовольство жить в таком городке и в таких условиях. Впрочем, пока я не знал, я гулял спокойно, совсем один и поздно вечером. Гулял не по городу, а большей частью по набережной, где пусто и никого нет.
Глазенап предупреждал, что опасны эстонские патрули, часто пьяные. И действительно, мне иногда приходило в голову, встречаясь с этими вооруженными людьми, что они под любым предлогом могут ухлопать из ружья и отвечать не будут. Не откликнулся, мол. Но, видно, все-таки убить человека труднее, чем думают.
Когда я подходил к нашим воротам, в них стоял, прикрывшись, какой-то субъект. Что он тут делал, кого ждал — не знаю. Но я прошел мимо него с осторожностью. Конечно, это был какой-нибудь весьма мирный господин, поджидавший кого-нибудь из нашего дома.
Стрельба с перерывами продолжается — сейчас 11 часов и до нас доносятся глухие удары разрывов. Говорят, большевики стреляли снарядами с удушливыми газами. Откуда они у них?
Пробовали утром брать «Криуши», и неудачно. Там оставлен теперь один только «танковый батальон», а IV дивизия отведена к «Жердянке» (?). Впрочем, в ней всего теперь 300 человек.
Командир конно-егерского полка рассказывал Глазенапу, что у него ушло к большевикам несколько таких солдат, за которых бы он поручился. Вообще наступает перелом в настроениях.
В газетах появилась правит<ельственная> декларация. Она преподлая: намеки темные на то, чего не ведает никто. Имеет (?) дурную прессу.
Пример лицемерия. В эстонских газетах: «Русские офицеры из Ревеля не высылаются, но им предлагается дать расписку, что они в 2-недельный срок покинут город».
В первый раз мне пришла в голову мысль, не отправить ли мне семью в Германию. Что же, коли никуда больше не принимают!
<< Назад
Вперёд>>
Просмотров: 3678
