5 января
Написал письмо Кнюпферу, просил сообщить его условия приема русских офицеров на миноносцы. Вместе с тем я ему сообщил, что если бы удалось иметь на миноносцах Андреевский флаг, то пошло бы служить гораздо больше офицеров. Теперь многие думают, что, служа под эстляндским флагом, они как бы признают независимость от России этой области, делаются участниками измены по отношению к России. С другой стороны, если мы не пойдем на миноносцы, они будут окончательно потеряны для нас. В случае если большевики возьмут Ревель, миноносцы эти будут проданы или переданы кому-нибудь, Финляндии например. Если русских офицеров на миноносцах будет много, то от них будет зависеть в нужную минуту поднять Андреевский флаг, присоединиться к англичанам и т. п., и вообще контролировать эстляндцев.
Я писал еще Кнюпферу, что если командный состав будет назначаться некомпетентным лицом, то многие офицеры затруднятся вверить свою репутацию и жизнь неизвестному и неопытному командиру. Желательно было бы найти какой-нибудь компромисс. Например, чтобы мы выставили своих кандидатов, или чтобы если они назначат командира, то старш<ий> офиц<ер> был бы наш, или чтобы при нашем командн<ом> составе был бы их комиссар. Я мало надеюсь на то, что эстляндцы пойдут на уступки, но надо сделать попытку обеспечить (?) дело комплектования наилучшим образом. Надо бы также несколько увеличить сумму, отпускаемую для обеспечения семейств. На 100 рубл<ей>, ассигнуемые эстл<яндским> правительством>, в Гельсингфорсе, да и вообще в Финляндии, прожить нельзя. Если семьи обеспечены не будут, то запишутся на миноносцы только холостые, а женатые не пойдут. Через несколько времени эстляндцы убедятся, что если на миноносцах будут служить опытные техники, то это обойдется дешевле, т. к. их потребуется менее, чем серых мужиков.
Затем я просил навести справку, какие ваканции свободны? Каков паек? Какое обмундирование? С кем заключаются и заключаются ли контракты и т. п. Эстляндский консул ничего по этому вопросу не знает.
Я предупредил Кнюпфера, что мы посылаем в Ревель для переговоров офицера.
* * *
Днем было много народа: <1 нрзб>, Леонтьев, Полушкин, Кирра Владимировна, которую Маруся приняла отдельно и долго успокаивала и уговаривала не терять духа.
Был еще Четверухин
132. Про Четверухина я слышал следующее: он хотел организовать на коммерческих основаниях траление мин
133. Обращался с этим <1 нрзб> к финляндцам, потом к немцам. Ездил в Петербург за планами минных заграждений. Некоторые планы были у него самого как н<ачальни>ка дивизиона тральщиков. Потом немцы его арестовали. Он сидел вместе с арестованным немцами же лейт<енантом> (?) Роге
134. Кажется, немцы их морили голодом, грозили расстрелом, шантажировали и требовали подробных указаний на картах. К ним вызывалась какая-то чертежница. Все это я знаю от Г. О. Гадда
135. Четверухин и Роге выдали то, что знали, но что же поделать, не все герои! Но если уж случилось такое несчастие, надо (мне кажется, я бы так <1 нрзб> сделал) высказать все откровенно сослуживцам, надо признаться, а не скрывать. А они скрывают! И еще хуже, говорят, получили от немцев деньги. Им бит — один брит. Может быть, все это неправда, как знать, но слухи ходят. Теперь Четверухин затевает еще какую-то организацию, сам от себя, приглашает в нее офицеров, звал Бунина. Кажется, это попытка организовать связь с Деникиным. Человек он, несомненно, энергичный.
Пришел около шести, чтобы не встретиться. Очень волновался! Все время то краснел, то бледнел! Очевидно, он знал, что о нем ходят дурные слухи, и спешил «взять быка за рога». Сказал мне, что у него на квартире были немцами арестованы при обыске карты многих заграждений Ирбена и шхерных постановок. На мой вопрос, как же вы решались хранить у себя на квартире такие документы, Четверухин с возмущением ответил: да я никогда не предполагал, чтобы кто-нибудь, без каких-либо оснований, осмелился бы сделать в моей квартире обыск. Наивно!! Затем, продолжая рассказ, он сказал, что условия его ареста были очень суровые. Затем, что он якобы видел случайно на столе начальника герм<анской> контрразведки телеграмму, предписывающую арестовать Роге, везущего будто бы союзникам важных сведений. Ну можно ли поверить, что н<ачальни>к нем<ецкой> к<онтр>разведки даст возможность арестованному смотреть что-либо у себя на столе. Меня пригласили, сказал потом Четверухин, присутствовать при аресте Роге. И это подозрительно! С какой целью присутствовать? Кого приглашают присутствовать?
Очевидно того, кто может дать какие-либо указания. Плохо дело! плохо дело!!
Четверухин только что вернулся из Петерб<урга>, где пробыл всего несколько часов в районе Новой Деревни. Тем не менее он успел узнать довольно много. Узнал о большом взрыве тротильного отделения на Путиловск<ом> заводе, о бунте в двух полках, Финляндском и еще каком-то другом, отказавшихся послать на фронт роты. Ночью в казармы нагрянули латыши с комиссаром во главе (как когда-то в Крюковские казармы к матросам
136), выхватили несколько солдат и тут же их на дворе расстреляли. Но на этот раз восставшие не только не бежали в панике, а, рассвирепев, окружили латышей и истребили их (целый взвод, по слухам), а комиссара прямо растерзали. Последствий (?) не было.
Рассказывают, что в казармах, в окопах, солдаты выставляют иконы — «жидов пугать», как они говорят.
В Петрограде много церквей закрыто, т. к. много священников перебито или отослано на принудительные работы.
Войска, по словам Четверухина, на Южн<ом> фронте хорошие. За год приучились, организовались, понюхали пороху. На финл<яндской> границе никуда не годны и уедут будто бы с наступлением англичан. Не верят, что их нет, и что они и не думают идти на Петроград. На Ревельск<ом> фронте те же банды разбойников.
* * *
Был П. Н. Бунин с женой. Бунин все еще под впечатлением большевицкого террора. Если бы не голод, говорит он, большевики справились бы со всеми затруднениями. Но голод-то разве случайно у них?
<< Назад
Вперёд>>
Просмотров: 4205
