5 декабря

Последнее заседание Правительства. Юденич не пошел. Я был и с удивлением увидел среди министров Маргулиеса. Ходили слухи, что он за спекуляции выслан, но он как-то устроился и приехал на один день. Порядок дня — декларация, выбор представителя Правительства и ликвидация дел.

Декларация уже составлена Маргулиесом. Она разделяется на три части: в первой указывается, что эст<онское> правительство, ведя переговоры о мире с большевиками, считает дальнейшее пребывание С<еверо>-З<ападного> правительства на территории эст<онской> республики для себя неудобным. Aussi⁴⁴⁴... Сев<еро>-Зап<адное> п<равительст>во считает невозможным продолжать свою деятельность и удаляется, оставляя своего заместителя (о заместителе, по-видимому, договорились с Геллатом).

Вторая часть декларации — парфянская стрела⁴⁴⁵. «Причины потери русской территории и расстройства и дезорганизации армии установлены Правительством, но в настоящее время не могут быть оглашены без ущерба для русского дела».

Третья часть — похвала тем, кто сражался, кто подставлял свой лоб под пули.

Я возражаю: первая часть недостаточна. Нельзя только установить факт, надо выразить свое к нему отношение. Недостаточно сказать, что нас приглашают удалиться по случаю мира с большевиками и мы удаляемся. Необходимо, в сдержанных тонах разумеется, заявить Эстонии, какую глубокую ошибку она делает, отказываясь от сотрудничества с русской армией для борьбы с большевиками и заключая с ними мир.

Вторая часть совершенно неприемлема: если причины потери территории и расстройства армии установлены, то пусть скажут прямо, какие это причины. Если их нельзя назвать, то пусть скажут, почему нельзя. Если и этого нельзя сказать, то лучше ничего не говорить, чем бросать в сражающуюся армию намек на какую-то тайну, может быть измену.

И потом, почему говорить лишь о потере территории и расстройстве армии, а не говорить о том, что П<равительст>во приглашается эстонцами выехать, что ему не удалось наладить отношения ни с кем, ни с эстонцами, ни с союзниками, ни с армией, что ему не удалось упорядочить финансы, почему не говорить о неудачах, постигших всех нас и в которых все мы виноваты, и вы, и вы, и я, а не только Юденич.

На основании мною сказанного, я предлагаю, если считается необходимым говорить о наших неудачах, сказать, что причины крушения наших надежд и бесплодности наших усилий могут быть установлены только впоследствии беспристрастной историей.

Я считаю долгом предупредить, что, в случае принятия большинством первой формулы, я буду считать для себя невозможным нести ответственность за декларацию Правительства и выйду из его состава.

Богданов и Горн заявили в ответ, что, в случае принятия второй формулы, они тоже выйдут из состава Правительства.

Лианозов пробовал, неудачно, предложить третью формулу, что причины будут установлены впоследствии, но мы все, кроме него, голосовали против.

Затем... первая формула прошла. Против нее голосовали Кондзеровский, Лианозов, <1 нрзб> и я.

Я начал составлять заявление о выходе из состава Правительства, но Маргулиес сказал: «Подождите, попробуем изменить формулировку, хотя она уже голосована, и найти компромисс». Я согласился, и мы, выпустив те строки, в которых говорилось об армии и территории, и заменив их надеждами и усилиями, т. е. не крушением и бесплодностью, кончили тем, что оглашение причин наших неудач не может быть сделано без ущерба для русского дела.

Это оказалось приемлемым для всех, кроме Богданова, но он не сделал из этого вопроса кабинетного... кризиса, что ли! Все голосовали за формулу, каждый понимая под ней то, что ему хотелось.

«Причины поражения наших надежд (Маргулиес хотел всех наших надежд, но я возражал) и безысходности наших усилий не могут быть оглашены в настоящее время без ущерба для русского дела».

Причины эти, по-моему, — отношение союзников, отношение Эстонии, препятствия, делавшиеся Сазоновым к выступлению Финляндии, упрямство Колчака и Деникина (Далее вырезана часть текста объемом около 100 знаков. — Примеч. публ.) Правительство... Оно, конечно, ни при чем, оно бездарно и бесцветно.

Против первой части декларации говорили и Горн и Богданов, требовавшие не только оглашения причин нашего ухода из Эстонии, но и указания на то, что мы боролись за свое существование. Богданов требовал (и правильно) отчета перед обществом о деятельности правительства. Но, разумеется, такой отчет не был бы подписан всеми, не собрал бы даже большинства голосов.

«Вы великий искусник, — сказал я Маргулиесу, — в выработке компромиссов». «Профессионал!» — ответил он мне.

Затем обсуждалось положение о заместителе Правительства. Петру Конст<антиновичу> и мне удалось ограничить его функции правом заключать соглашения и договоры имущественного характера для ликвидации дел и реорганизации учреждений. А сначала ему хотели дать «Верховные права». Ему предоставлено и представительство Сев<еро>-Зап<адного> правительства.

В сущности, Правительство, разъезжаясь в разные стороны, не имеет никакого права считать, что оно продолжает существовать, не имеет права на высказывание, но такова жажда жизни. Все они цепляются за свои портфели. И Лианозову будет льстить в Париже, куда он завтра едет, титул председателя Совета Министров. Сколько он будет лгать и рассказывать дряни. Но примут ли его еще! Примет (?) ли даже Сазонова?

Выборы! Кроме меня и Кондзеровского, все голосовали за Горна. Он немного поломался потому, видите ли, что не все были за него. Какова претензия!

Помощником ему Евсеева.

Потом были разобраны вопросы о газете (боюсь, что она попадет в руки наших социалистов), о деньгах, которые в количестве почти миллиарда лежат в Азовском банке. Но банк, вероятно, опасаясь, что ему попадет от большевиков, когда они придут сюда (а они, конечно, здесь будут), за то, что он держал эти деньги, требует их вывезти в пятидневный срок. Я в шутку предложил забронировать ими «Китобой». Я предложил тоже сжечь их. Но они стоят 300 тысяч крон, чтобы напечатать, и печатали их шесть месяцев. Их история темна и неясна. Они напечатаны по поручению Юденича с разрешения Колчака и попали... по ошибке в руки Правительства (это сделал Шуберский)⁴⁴⁶.

Я сказал о моих соображениях Маргулиесу. Сказал, что Омское п<равительст>во и даже Юденич могут потребовать отчета в них. Но Маргулиес не согласился. «Это народные деньги. Только Учредительное собрание может требовать отчета в их израсходовании». Я не стал спорить. Я его спросил, когда он уезжает? «Завтра, Влад<имир> Конст<антинович>, и уезжая я не скрою от Вас, что в душе у меня осталась горечь при мысли... что вы... вы, Владимир Константинович! Говорили в Нарве, что я... я... спекулянт!»

Я никогда не занимался никакими делами финансовыми и торговыми, Эммануил Сергеев<ич>, и не могу судить, причастны ли Вы к спекуляции. Я читал только, что все говорят, что Вы... спекулянт.

Вы, Вы... поверили этому? Я улыбался, потому что, кажется, я действительно верю этому. Но каков Горн! Это он пересказал наш разговор о Маргулиесе и Лианозове, хотя клялся, что ничего не передаст им.

Я вышел с Кондзеровским. «Ух! — с облегчением сказал Петр Константинович. — Слава Богу, развязались с ними».

Развязались ли? Боюсь, что будет немало судебных исков к П<равительст>ву и что не придется ли отвечать за него... персонально!

<< Назад   Вперёд>>   Просмотров: 3821

---



Ударная сила все серии	Автомобили в погонах