Мой муж со своими кирасирами обосновался в Киеве. Они, словно сверкающие огни, привлекали всеобщее внимание на площадях и в общественных парках города, полного отдыхающих. К тому же Киев был наводнен дезертирами и беззаботными солдатами, которые могли теперь одеваться так, как хотели, и по своему усмотрению отдавать или не отдавать честь своим офицерам на улице. Одетые с иголочки и ухоженные отборные солдаты Кирасирского полка резко выделялись на этом фоне. Они гордились своим внешним видом и дисциплиной, и им явно нравилось то признание, которым они пользовались. Мужа радовало то, как его офицеры и солдаты приняли революцию; он надеялся сохранить эти войска под своим командованием и обеспечить порядок в городе до тех пор, пока не будет созвано Учредительное собрание, что должно было произойти в сентябре, как объявлялось в декларации правительства.

   В Киеве складывалось более оптимистичное отношение к происходящему, чем в Петрограде. Гостиницы и рестораны были переполнены. Ставились многочисленные музыкальные спектакли, пьесы, устраивались разнообразные празднества с огромным количеством новоприбывших и недавно здесь поселившихся. Все польские аристократы, бежавшие из разоренных войной провинций, обосновались в городе в 1915 году. Среди них было много хорошеньких женщин, осевших в привлекательных домах, они хотели забыть страдания, через которые им довелось пройти.

   В наших поместьях в Полтаве цены на труд немного повысились, но все остальное проходило довольно гладко. Наш «крестьянский комитет» шумно приветствовал моего деверя, недавно посетившего Буромку. Управляющий, сам из крестьян, находился в прекрасных отношениях с деревенскими жителями. Но мы все же решили, что свекрови не следует ехать этим летом в имение, поскольку ее нервы находились в плохом состоянии. Хотя наше имение пустовало, но во многих других вокруг поселились хозяева, удовлетворенные положением дел в округе и надеявшиеся, что в дальнейшем будет еще лучше, поскольку между хозяевами и крестьянами существовало доверие.

   Вскоре пошли разговоры об украинском движении, «направленном на то, чтобы объединить все группы Малороссии и противостоять несущим беспорядки ультрасоциалистическим волнам, которые могли донестись до наших провинций с севера!». Мы знали, что среди нас действуют немецкие агенты, поддерживающие большевиков, и представители как высших, так и низших классов хотели удерживать их на расстоянии от Киева и окружающих областей. Муж попытался определить источник и цели этой таинственной пропаганды. Через две-три недели после первого небрежного упоминания слово «украинец» стало у всех на устах. К своему великому раздражению, он обнаружил у истоков искусного заговора группу австрийских агентов, они намеревались объединить провинции, входившие прежде в состав Украины, создать «националистическое» движение и отделить их от России. Этот заговор имел целью перевести значительную часть земель Российской империи под влияние Австрии и, если все сложится благополучно, аннексировать их в пользу Австрии. Это был детально разработанный и продуманный заговор врагов, который проводили в жизнь австрийские шпионы или поляки и русские, обманутые или оплачиваемые ими. Тотчас же сообщения об этом, сопровождаемые доказательствами, были посланы центральному правительству в Петроград. Мужу и другим должностным лицам поступило распоряжение пресечь украинскую пропаганду. В результате стала проводиться контрпропаганда, руководители этого движения подверглись преследованию и бежали из города. Движение националистов потерпело поражение, но все же среди малороссийских крестьян, поляков и солдат-дезертиров остались группы людей, которым нравились новые идеи – или деньги врагов, – и они утверждали, будто желают автономии, оставаясь под властью России, но хотят иметь украинские газеты, банки, деньги и армию. Был создан комитет, представляющий интересы этой партии. Это создало определенные хлопоты и затруднения для властей, поскольку «комитет» нельзя было запретить в условиях свободы. Невозможно было и казнить шпионов, поскольку смертной казни больше не существовало.

   В начале июля украинцы отправили депутатов к Керенскому с просьбой поддержать их партию, утверждая, будто их желание – сохранять порядок, придерживаться закона и остаться под крылом России. Они хотели установить свое автономное правительство, говорить на родном языке и сформировать свои полки, но последние с радостью будут сражаться бок о бок со своими русскими товарищами. Керенский послал в Киев министра иностранных дел Терещенко с деликатной миссией посовещаться с лидерами обеих сторон. Будучи уроженцем Киева, он был заинтересован в индустриальном развитии города и, следовательно, мог стать способным и справедливым арбитром. Украинцы с радостью встретили подобный выбор. Его убедили, что он лично как владелец сахарного завода и все прочие промышленники и собственники Киева и его окрестностей выиграют от создания украинского правительства, поскольку оно будет консервативным и станет служить оплотом против большевиков; а у низших классов (крестьян и солдат) в результате националистической пропаганды произойдет подъем патриотизма и они перестанут бунтовать.

   Перед отъездом из Киева Терещенко видел все через очки, надетые ему на нос заговорщиками. Он признал, что они имеют полное право сформировать правительство с Сенатом (который назывался Радой), а также министерство с различными департаментами, чтобы решать местные вопросы. Они получили право укомплектовать определенное количество добровольческих военных соединений, их полки комплектовались из солдат, переманенных из русских формирований путем открытой дозволенной пропаганды. Офицерский состав этих войск комплектовался украинскими националистами, хотя подчиняться они должны были приказам русского военного министерства, переданным через их военного министра.

   Терещенко, похоже, искренне верил, что подобное решение лучшее с любой точки зрения. Он так и не понял, что своим поступком ниспровергал всю прежнюю политику центрального правительства и отдавал военные силы людям, которые со временем могли вступить в борьбу с Временным правительством и свергнуть его. Мой муж и некоторые другие видели обратную сторону медали и указывали на нее сначала самому министру, затем центральному правительству, но получили ответ, что их дело – наблюдать за развитием всех векторов движения, следить, чтобы оно не вышло из границ и чтобы украинцы в действительности выполнили свое обещание и выслали войска на фронт.

   Керенский употребил все свое красноречие, чтобы заставить национальную армию предпринять наступление в июле на Галицийском фронте, в результате произошло бедствие Тарнополя^[122]. Он, похоже, все еще надеялся, что Северный фронт каким-то образом компенсирует драму Тарнополя. Послам союзных держав сказали, будто огромное количество дезертиров представляло собой вовсе не дезертиров, но спонтанно разрешенную демобилизацию старших по возрасту солдат, которым позволили вернуться домой обрабатывать землю. Оставшиеся воинские соединения будут усилены новыми рекрутами и к концу лета после подготовки вновь предпримут наступление по всей линии фронта. Об этом мне рассказал американский посол, а когда я запротестовала, добавил, что «все сказанное должно быть правдой, поскольку исходит от военного министра, а это, безусловно, достоверный источник информации».

   Однако офицеры ничуть не сомневались в поражении, они умоляли не пытаться больше предпринимать наступательных операций, а оставить армию всего лишь декорацией, которая будет удерживать перед собой определенные войска противника, – по их мнению, это сослужило бы лучшую службу союзникам, чем еще одна трагическая неудача и поражение. Тем временем формировались ударные батальоны отборных воинов, состоявшие из добровольцев: главным образом офицеров и мальчиков-кадетов военных школ. Один из них под командованием мадам Бочкаревой получил название «батальон смерти», он великолепно проявил себя во время грядущих испытаний.

   Начиная с конца июля, когда бы мой муж ни выходил на улицу, за ним следовали какие-то личности странного вида, одетые то в потрепанную одежду, то в форму. Я была начеку, и эти призраки, преследовавшие Михаила, немного тревожили меня. Он же относился ко всему этому как к шутке и часто забавлялся, водя за собой таинственных шпионов в длительные бессмысленные прогулки по городу, или неожиданно останавливался, бросая громкие реплики в их адрес по поводу такого интереса к его делам. Кантакузин стал известной фигурой в городе, его узнавали на улицах, отдавали ему честь, обращали на него внимание и разговаривали с ним дружелюбно и с благодарностью.

   Я провела восхитительный месяц на Крымском побережье, спокойно ожидая то время, когда можно будет отправить детей в Америку. Вокруг было много друзей, и я наслаждалась своим «лечением», несмотря на испытываемые мною волнения по поводу предстоящего детям долгого путешествия.

   Во время моего пребывания в Крыму адмирал Колчак^[123], которому до этого времени удавалось поддерживать абсолютный порядок и дисциплину в Севастополе, вынужден был выйти в отставку в результате восстания моряков Черноморского флота, которым он командовал. Его заменил офицер, избранный матросами, и после этого все стали опасаться эксцессов вдоль побережья, особенно в тех местах, где жили члены императорской семьи и их свита. Они оказались на положении узников. До нас доходили слухи о разъезжающих по области на машинах полупьяных матросах-большевиках, грабящих и убивающих состоятельных людей, попытавшихся найти убежище на полуострове. Мы с надеждой обратили взоры на север, но на всех железных дорогах возникла угроза забастовки, и это известие вселило в меня страстное желание поскорее проводить своих юных путешественников за пределы страны.

   Письма из Петрограда отражали нестабильную обстановку. Делегация сенатора Рута приехала и уехала. Он написал мне дважды, сообщив новости о моей семье, от которой привез множество писем. Кроме личных новостей, его письма отражали довольно решительный оптимизм по поводу ситуации в России и желание верить в то, что мы сможем пережить революционный период. Зная его умение судить здраво, я очень хотела, чтобы он получил разнообразные сведения и впечатления, а не только официальный отчет о событиях, который будет представлен ему теми людьми, с которыми он встретится в столице. Его ограниченное по времени пребывание, а также влияние окружающих будут держать его в определенной изоляции. Его не введут в курс некоторых проблем, в то время как правительство, естественно, постарается вселить в него уверенность в своей способности принять активное участие в войне. Я опасалась, что ему будет представлена ложная версия наших последних событий, если только поблизости не окажется кто-либо из военных или представителей старого правительства, кто сможет предсказать печальные перспективы нашего революционного движения. Впоследствии я слышала, что сенатор встретился с Сазоновым, и еще один или два человека представили нашу точку зрения; но он уехал как раз накануне Тарнопольского наступления и, опасаюсь, увез с собой большие надежды на Россию, которые вряд ли могли оправдаться.