Атаман Григорьев мечтал о славе «победителя империалистов Антанты», о роли вождя украинского народа. Он был готов на любое преступление ради славы. На две майские недели 1919 года Григорьеву удалось превратиться в одну из главных фигур украинской политики, с потенциальными возможностями стать «головным атаманом» — кровавым диктатором всей Украины. Но у атамана не оказалось ни политического чутья, ни образованности, ни умения искать союзников, зато самолюбия и коварства было в достатке.

Григорьев всегда переоценивал свои возможности политика и стратега. Командовать полком или, даже в революционное время, бригадой он умел, но это был его потолок.

Десятки таких вот Григорьевых в Семнадцатом ощутили себя «фигурами» и ринулись в политику, подминая под себя своих и чужих. Используя иногда верные лозунги, они доводили их претворение в жизнь до абсурда; заявляя о верности украинскому народу, они всеми способами стремились разрушить украинское государство и внушить «звериные инстинкты» народу.

Исследовать трагическую историю «григорьевского мятежа» я начал еще в университете. Моим учителем оказался едва ли не единственный автор, касавшийся этой темы, профессор Михаил Раковский. Интересно, что советские историки, начиная с 30-х годов, предпочитали не притрагиваться к сюжетам «григорьевщины». И не случайно...

Кавалер одного из первых орденов Красного Знамени, освободивший Юг Украины от интервентов, командир «красной дивизии», оказался мятежником — врагом большевиков, организатором множества еврейских погромов, в ходе которых погибло около 5 тысяч человек. В СССР тщательно скрывались факты еврейских погромов, которые устраивали не только бойцы Красной Армии (буденновцы, солдаты Дыбенко...), но и бывшие красноармейцы-григорьевцы.

Работая над диссертацией по истории махновщины и анархизма, я не мог не обнаружить множество еще неопубликованного материала по истории «григорьевщины». В архивах Киева и Москвы я нашел действительно уникальные материалы, с помощью которых можно по-новому взглянуть на такое сложное явление, как «григорьевщина».

История почему-то не сохранила его подлинного имени — то ли Николай Александрович, то ли Матвей Александрович. Многие исследователи даже сейчас путаются в его именах. Но теперь, после архивных «раскопок», можно сказать точно, что Григорьева звали Никифор (Ничишр) Александрович.

О жизни и деятельности атамана Григорьева до 1919 года известно очень немного. Советские историки утверждали разное: что родился Григорьев то ли в небольшом городке Александрия, в самом центре Украины, то ли неподалеку, в селе Верблюжки, на Севере Херсонщины, а произошло это то ли в 1894 (БСЭ), то ли в 1878 году.

Однако архивные данные вещь непререкаемая... И они говорят о том, что атаман родился в Подольской губернии, в местечке Дунаевце, за несколько сот километров от Александрии и Верблюжек. Будущий атаман появился на свет в 1885 году.

Эмигрантский публицист, который был лично знаком с Григорьевым, Михаил Дорошенко, автор воспоминаний «Тропами Холодноярскими», считал, что настоящая фамилия Григорьева, которую он никогда не употреблял, — Серветнык. Семья будущего атамана в начале века перебралась из Подолья в соседнюю Херсонскую губернию, в село Григорьевка. Молодой Ничишр Серветник тогда и поменял свою фамилию на более благозвучную, более комплементарную, русскую фамилию Григорьев, по названию села — новой родины. Это и объясняет «загадку» атамана, который постоянно подчеркивал свое украинское происхождение, призывал громить русских, но при этом обладал почему-то русской фамилией.

Никифор Серветник был старшим сыном в семье, где помимо него было еще трое детей. В детстве он смог закончить только двухклассную начальную школу, и недостаток образования впоследствии постоянно давал о себе знать.

1905-й застает Григорьева в казачьих войсках на «сопках Маньчжурии», где идет война России против Японии. Там он обретает тягу к сражениям и крови, опыт кавалериста, отличается в боях. После окончания войны Григорьев демобилизуется и возвращается на Херсонщину. Восемь долгих лет его кипучая энергия не находила выхода. Он служил простым акцизным чиновником, а по иным данным — работником полиции в уездном местечке Александрия, где у него с женой имелся собственный небольшой домишко.

С началом мировой войны двадцатидевятилетнего Григорьева мобилизовали в армию. Он становится прапорщиком 56-го пехотного полка на Юго-Западном фронте. В боях против германцев Григорьев показал себя смелым и опытным бойцом, был награжден за храбрость Георгиевским крестом (в некоторых публикациях ошибочно — «тремя Георгиями»), дослужился до штабс-капитанского чина.

После Февральской революции Григорьев некоторое время возглавляет учебную команду 35-го полка, расквартированного в Феодосии, с осени 1917 года служит в гарнизоне Бердичева.

Он нравился солдатам своей бесшабашностью, вечной нетрезвостью и простотой во взаимоотношениях с низшими чинами. Он умел убедить рядовых идти в бой, часто показывая личный пример.

По словам Дорошенко, Григорьев был «невысокого роста, сутулый, имел лицо немного побитое оспой... Был энергичный и быстрый: из револьвера стрелял быстро и метко». «Красный» командующий Антонов-Овсеенко замечал, что «Григорьев держит в страхе своих подчиненных, тяжел на руку и скор на расправу... Григорьев честолюбив, обладает военным талантом». Лидер одесских большевиков Ольга Соколовская отзывалась об атамане как о «самодуре и авантюристе».

Нестор Махно так описывал атамана: «... крепкий, приземистый человек, который говорил в нос, грубый, самонадеянный, с некрасивым тупым лицом, что вечно ругал «жида» Троцкого». Адъютант Махно Троян добавлял, что атаман был «излишне разговорчив и хвастлив, хотя чувствовалось, что сам себе на уме и властен». К этим описаниям необходимо добавить, что Григорьев имел малопривлекательное лицо монгольского типа, узенькие карие глаза и сизый нос любителя крепких напитков.

Страшен был атаман Григорьев в своем дремучем невежестве, в зоологическом антисемитизме, в расчетах на силу и подлость. Страшен был он своим презрительным отношением к человеческой жизни. Это был неудавшийся диктатор, из которого мог бы « вырасти» отечественный тиран.

Расположение солдат обеспечило офицеру Григорьеву членство в революционном комитете на Юго-Западном фронте русской армии. Побывав на съезде фронтовиков в 1917 году, Григорьев начал «заниматься политикой» и активно участвовать в создании новой украинизированной армии, подчиненной Центральной Раде. Тогда же он знакомится с Симоном Петлюрой и принимает его политические лозунги.

Из добровольцев Григорьев создает ударный украинский полк, за что генеральный секретарь по военным делам УНР Симон Петлюра присваивает Григорьеву звание подполковника и поручает ему создавать вооруженные формирования в Елизаветградском уезде.

Но вскоре Центральную Раду УНР сменил гетман Павло Скоропадский. За лояльность к новому режиму, а возможно, и участие в перевороте Григорьев получает звание полковника, командование одной из частей Запорожской дивизии армии гетмана. Перед крестьянским сыном, что умел быстро менять политический «окрас», открылись перспективы блестящей карьеры.

Но уже через несколько месяцев после гетманского переворота, когда горькие плоды германской оккупации стали заметны в украинской степи, Григорьев становится во главе восставших крестьян, которым надоели грабежи и издевательства немецко-австрийских оккупантов. Григорьев стал выразителем стремлений среднего крестьянства, которое страдало от возвращения помещиков и карательно-реквизиционных отрядов. Мощное Таращанско-Звенигородское восстание украинских крестьян заставило Григорьева пересмотреть свое отношение к существующей власти и искать новые ориентиры.

Тайно молодой полковник устанавливает контакты с оппозиционным гетману «Украинским Национальным Союзом», что готовит государственный переворот в Украине. По поручению Петлюры, Григорьев, бросив свою службу, уезжает в родные степи и организует на Елизаветградщине отряды из восставших крестьян для борьбы с австро-немецкими карательными отрядами и «вартой».

Первый повстанческий отряд, около 200 крестьян, Григорьев собрал в селах Верблюжки и Цибулево. Первая операция — нападение на гетманскую полицию (варту). Через некоторое время григорьевцы разгромили большой карательный отряд, захватив четыре пулемета и пушку. Следующая победа принесла большие трофеи. Повстанцы напали на австрийский военный эшелон на станции Куцивка, захватив большое количество патронов, гранат, винтовок и пулеметов. Захваченным оружием Григорьев вооружил полторы тысячи повстанцев.

Эти успехи подняли авторитет Григорьева, как удачливого атамана, в глазах крестьянских повстанцев Херсонщины. И хотя Григорьев как повстанческий атаман появился гораздо позже иных командиров «селянской вольницы» (в 1918 году на Херсонщине партизанили крестьянские отряды командиров Масенко, Горбенко, Павловского, Ткаченко, Тарана), восставшие стали воспринимать его как «силу организующую», как «главного атамана севера Херсонщины», ставленника Петлюры и человека с «большим военным опытом». Вскоре Григорьеву удалось объединить под своим руководством до 120 мелких повстанческих отрядов.

Однако в конце октября 1918-го григорьевцы потерпели ряд поражений от войск карателей и были вынуждены отойти на север, на границу Киевской и Херсонской губерний, в леса Черный, Мотрин, Чутинский и Нерубайский. В районе Черкасс у Григорьева возник конфликт с местными повстанческими атаманами Чучупакой и Коцюром, которые были недовольны появлением конкурента, и он был вынужден перебраться со своим войском на родную Херсонщину.

В середине ноября 1918 года в центре Украины вспыхнуло мощное восстание против гетманского режима во главе с членами Директории В. Винниченко и С. Петлю-рой. Через несколько недель восставшие уже контролировали большую часть Украины и осадили Киев.

Григорьевцы выбили немцев и гетманцев из села Верблюжки и Александрии, после чего Григорьев провозгласил себя «Атаманом повстанческих войск Херсонщины, Запорожья и Таврии», хотя он контролировал тогда только один уезд Херсонщины, а на Запорожье и в Таврии никогда не появлялся. (Махно, истинного предводителя повстанцев Запорожья, возмущало такое самозванство Григорьева.)

В конце ноября 1918-го представители Антанты сообщили гетманскому правительству, что окажут гетману военную помощь в борьбе с «мужицкой Директорией». Возникла опасность втягивания Директории в войну со всем миром. На рейде Николаева появилось пять английских кораблей с пятитысячным десантом. Представители Антанты объявили Николаев, Одессу, Херсон и Крым зоной своих интересов.

В начале декабря 1918 года отряды Григорьева, действовавшие против войск гетмана, вторглись в земли Причерноморья со стороны Вознесенска и Жмеринки. Против пяти тысяч наступавших повстанцев гетманцы смогли выставить только 545 человек. Этот заслон был опрокинут, и Григорьев вплотную подошел к Николаеву. 9 декабря он прислал местной власти ультиматум, требуя сдачи оружия, освобождения арестованных повстанцев, вывода из города военных формирований. Наступление григорьевцев на Юге имело не только стратегическое, но и политическое значение.

Уже 13 декабря были разгромлены сводные отряды гетманцев, «белых» и немецких солдат у станции Водопой, на окраинах Николаева. По договоренности с немецким командованием, представлявшим немецкий гарнизон города, войска Григорьева вошли в Николаев.

В воззвании к немецким солдатам атаман предлагал им быструю эвакуацию с Херсонщины в Германию. «Иду на вас, — сообщал атаман. — Оставьте оружие и город, и я без всяких перепонов пропущу вас в Германию. В противном случае атаман обещал: «... я вас разоружу, и наши бабы через всю Украину дубинами будут гнать вас до самой Германии». Интересно, что подобные угрозы тогда подействовали, и англо-французские войска не решились вступить в открытый бой против крестьянской стихии.

Захватив Николаев, Григорьев стал хозяйничать в городе от имени Директории УНР. В городе воцарился хаос многовластия — атамана Григорьева, правительственного комиссара УНР, городского Совета. Вскоре сборная херсонская дивизия атамана Григорьева (6 тысяч человек, сведенных в 4 пехотных и один конный полки), входившая в Южную группу войск УНР атамана Грекова, овладела большим районом Юга Украины.

Однако Григорьеву так и не пришлось стать «царем Лукоморья» (Лукоморье — раннесредневековое название Северного Причерноморья, побережья от устья Дуная до устья Днепра). Во второй половине декабря 1918 года, франко-английские интервенты, при содействии белогвардейцев, развернули интервенцию на Юге Украины.

Интервенты, в основном французские, греческие, сербские, английские, итальянские войска, повели борьбу против Украинской республики, изгнав украинскую власть и ее войска из Одессы. Директорию УНР интервенты рассматривали как «большевиков», отвергающих частную собственность, и как нестабильную власть, неспособную к управлению краем, которая потакает анархии, что приводит к хаосу. В союзе с армией Деникина интервенты планировали захватить Украину и создать на ее территории базу для похода на Москву для воссоздания «единой и неделимой России».

Интервенты продвинулись внутрь Украины на 100–150 километров, с боями вытеснив отряды атамана Григорьева из Николаева, Бирзулы, Колосовки, а затем и Херсона. В боях за Николаев против Григорьева воевали немецкие солдаты, подстрекаемые Антантой, белогвардейцы и английский крейсер «Консербери».

Во время празднования Нового, 1919 года, григорьевцы снова «наведались» в Николаев, принудив находившиеся там отряды сдаться. Командование украинской армией поручило дивизии Григорьева защищать участок фронта в 120 километров и провести наступление на Херсон, где оборонялись белогвардейцы. Десять дней шли ожесточенные бои за Херсон, в результате которых город оказался в руках дивизии Григорьева.

Став фактическим диктатором большого района с городами Херсон, Николаев, Очаков, Апостолово, Олешки, «пан атаман» почувствовал себя «крупной политической фигурой» и решил говорить с киевским правительством на языке ультиматумов. Он требует от правительства УНР ни много ни мало — должность военного министра. Это требование осталось без ответа: хотя атаману и дали для «успокоения» еще и гражданскую должность комиссара (управляющего) Александрийским уездом.

Атаман постоянно пререкается с киевским правительством, подчеркивая свою независимость, отправляет свои отряды против соседней петлюровской дивизии полковника Самокиша и независимой армии «левого» батьки Махно. Демонстрируя свои «правые» взгляды, Григорьев, входит в сговор с «левыми» — партией украинских эсеров-боротьбистов, которые открыто критиковали Петлюру и заигрывали с большевиками. В то же время высказывания Григорьева типа: «Коммунистов надо резать», угрозы кровавой расправы с бастующими рабочими Харькова выдают в нем сторонника «правой военной диктатуры». Но от Петлюры он требует прекратить всякие переговоры со странами Антанты и возобновить с ними войну за Причерноморье.

Чтобы разобраться в целях и характере движения, возглавляемого Григорьевым, в январе 1919-го на встречу с ним, на станцию Раздельная, прибывает Симон Петлюра. И хотя Григорьев уже искал возможности заключить союз с большевиками, хитрый атаман продемонстрировал полную лояльность за две недели до измены.

Надо отметить, что войска Директории с января 1919 года против интервентов не воевали. Только григорьевцы, которые, не согласившись с оккупацией Причерноморья французами и не учитывая политических реалий, продолжали против них партизанскую войну.

Григорьев тогда хвастливо заявлял, что возглавляет 117 партизанских отрядов, объединённых в Херсонскую дивизию. В то время отряды Григорьева были главной военной силой Центроревкома левых украинских эсеров-боротьбистов. Григорьев был военным комиссаром Центроревкома и заявлял частенько, что «у нас движение исключительно левоэсеровское».

Он был не доволен переговорами своего командира — атамана Грекова с французами, а также отстранением от власти «левого премьера» Винниченко и утверждением Петлюры лидером Директории, созданием «правого» правительства УНР. Его оппозиционные настроения подогревали украинские левые эсеры, активисты, боротьбисты, борьбисты и левые эсдеки, отрешенные Петлюрой от власти.

В январе 1919 года Григорьев понял, что Директория УНР не в силах удержать власть на всей территории Украины. В течение января Красная Армия захватила почти все Левобережье, за исключением Донбасса.

25 января Симон Петлюра приказывает Григорьеву войти в состав Юго-восточной группы армии УНР, куда, помимо его дивизии, включалась дивизия Гулого-Гуленко. Эти соединения должны были быть готовы к выступлению на фронт против белогвардейцев восточнее Александровска и Павлограда, где с середины декабря 1918-го петлюровцы вели бои с «белыми». Именно здесь, в гуляйпольских степях, царила полная неразбериха. Александровск прикрывал от «белых» Махно, который тогда враждебно относился к Директории. Григорьев не хотел выступать против «белых» — очень сильного противника, и в то же время он опасался входить в район, контролируемый Махно, боясь конфликта с «батькой» и крестьянством всего района. Атаман предпочел игнорировать приказ...

Григорьев решил действовать самостоятельно, посчитав, что «сам себе атаман». Он не выполнял приказы штаба армии Украинской народной республики, сам распоряжался всеми трофеями, а иногда просто грабил государственное имущество. «Сердитые» телеграммы из штаба Петлюры только вызывали протест атамана. Он отвечал своим критикам, что крестьяне «ждут меня всегда, как Бога», а для немецких колонистов он «звезда спасения», «такой дисциплиной, как у меня, нет ни в одной части». Серьезно озлобила Григорьева и телеграмма петлюровского командира корпуса Осмолова, в которой последний упрекал атамана в «регулярных» грабежах, незаконных реквизициях и требовал немедленно прекратить их.

Григорьев же постоянно заявлял, что в его частях за мародерство, бегство с позиций следовал расстрел, а за невыполнение приказов — «25 шомполов и изгнание из отряда». Но все это были очередные выдумки пьяного атамана. Он пригрозил Директории УНР: если обвинения, упреки и угрозы в его адрес не прекратятся, то «я вернусь домой и распущу весь отряд. Тогда приказуйте себе, сколько хотите...» Слабость Директории УНР давала шансы Григорьеву стать ее политическим, а впоследствии и военным оппонентом.

29 января 1918 года атаман, прослужив менее трех месяцев Директории, решается на измену и отсылает в штаб украинских войск такое заявление: «В Киеве собралась атамания, австрийские прапорщики резерва, сельские учителя и всякие карьеристы и авантюристы, которые хотят играть роль государственных мужей и великих дипломатов. Эти люди не специалисты и не на месте, я им не верю и перехожу к большевикам». Он призвал Запорожский корпус войск УНР присоединиться к перебежчикам от Директории. Но командиры корпуса не последовали примеру Григорьева и уже через три дня повернули штыки против предателей. Вплоть до апреля 1919 года Запорожский корпус сдерживал распространение григорьевщины на запад от Елизаветграда.

30 января 1919 года Григорьев начал искать пути к переходу на сторону «красных». Он присылает своего представителя в ревком Елизаветграда и заявляет «красным», что является «атаманом всех войск независимой Советской Украины» и представителем Совета революционных эмиссаров. В ревком Александровска Григорьев шлет телеграмму, подтверждая свою солидарность с действиями советского большевистско-левоэсеровского правительства УССР. «Наш девиз, — заключал Григорьев, — вся власть Советам и диктатура пролетариата!».

Первые операции григорьевцев в новом качестве были ударом в спину вчерашним товарищам по оружию. Неожиданному нападению подверглись отступавшие под напором большевиков украинские части Екатеринославского коша и полковника Котика. Совершив предательство, Григорьев немедленно послал телеграмму в красный Харьков, и которой хвалился, что «поймал кота», имея в виду полковника Котика. Командование украинской армией в ответ на предательство атамана объявило его «вне закона», причем каждый гражданин УНР имел право убить мятежника

Тем временем войска Антанты развернули наступление против григорьевцев и в январе 1919-го заняли все Причерноморье. Григорьеву снова пришлось готовиться к взятию Херсона. Строя планы штурма города, Григорьев связался с Советом рабочих депутатов города в надежда договориться о совместных действиях. Однако Совет заявил, что допустит его в город только в том случае, если он станет «красным». 29 января Григорьев сообщил ревкому Херсона, что он является представителем Красной Армии хотя он в тот момент еще был «вольным атаманом». Ревкомовцы, поверив на слово атаману, открыли ему «городские ворота». Однако уже через два дня григорьевцы без боя сдали Херсон и Николаев войскам Антанты.

1 февраля 1919 года Григорьев связывается с командованием Красной Армией и предлагает создать объединенное большевистско-левоэсеровское командование — Реввоенсовет Украинской Красной Армии, где бы сам атаман занял достойное место. Григорьев заявляет, что «его войск» на всех фронтах «до 100 тысяч бойцов», что было преувеличением примерно в 15^20 раз.

В телефонном разговоре с командующим Украинским фронтом Антоновым-Овсеенко Григорьев выставляет свои условия «объединения» (цитирую, сохраняя стилистику этого послания); «Первое — оставить в неприкасаемости наши организации. Второе — все оружие, обеспечение и снаряжение также оставить в нашем распоряжении. Третье: оставить за нами пост и титулы. Четвертое — ...обеспечить от какого-либо вмешательства во внутренние дела нашей территории, войск и трофеев, которые мы захватили в боях». Эти условия полностью противоречили порядку формирования частей Красной Армии. Большевистское руководство все же частично удовлетворило их, рассматривая григорьевцев только как необходимое «пушечное мясо» для завоевания Украины. Но большевики отклонили предложение говорить на равных с Григорьевым и предложили ему подчиниться СНК Украины и Реввоенсовету. По вопросу о власти большевики обманули и Григорьева, и левых украинских эсеров, пообещав, что власть будет коалиционная и полностью свободно выбранная народом на Всеукраинском съезде Советов. Григорьев согласился на все условия «красных», которые те так и не выполнили.

2 февраля украинское советское правительство телеграфировало Ленину о присоединении григорьевских отрядов к Красной Армии. К Григорьеву прибыл боротьбист В. Блакитный-Елланский, чтобы подчинить атамана влиянию своей партии и содействовать его вовлечению в Красную Армию. Боротьбисты создали свое «украинское правительство» в Знаменке — местечке, которое контролировал атаман Григорьев, и ожидали там приглашения от большевиков занять теплые министерские кресла.

Но уже с февраля в Центр шли телеграммы, подобные этой: «Отношение к Григорьеву и Махно должно быть самое осторожное потому, что под маской их могут действовать злонамеренные элементы».

В начале февраля Григорьев выбил украинские республиканские части из Кривого Рога, Знаменки, Бобринской, Елизаветграда (Кировограда). Стараниями атамана-перебежчика был не только за несколько дней разрушен фронт войск УНР3 но и были разбиты многие украинские части, оставшиеся верными С. Петлюре. Измена Григорьева привела к тому, что петлюровцы вынуждены были отойти из Центральной Украины на Подолье и Волынь.

18 февраля в Харькове собрались лидеры «красного» повстанческого движения Украины на совещание с правительством УССР. Григорьев тогда впервые встретился с командующим Украинским фронтом В. Антоновым-Овсеенко. Атаман начал разговор с похвальбы: мол, под его началом 25 отрядов в 22 тысячи повстанцев. Но почувствовав, что эти цифры не произвели ошеломляющего впечатления на командующего, Григорьев «пошел на уступки» и согласился полностью подчиниться командованию Красной Армии, войти в состав 1-й Заднепровской дивизии, при условии автономии его войск (бригады). Примерно в это же время в состав советских войск вошли части Нестора Махно.

Когда 28 февраля 1919 года в штаб Григорьева, который располагался в уездной Александрии, приехал командующий Харьковской группой советских войск А. Скачко, он «не нашел никаких признаков организации. Цистерна спирта, из которой пьет каждый, кто захочет, сотни две-три полупьяных бойцов, 500 вагонов, нагруженных всяким добром...»

Сам Григорьев решил избежать встречи со своим начальством и исчез вместе с начальником штаба за несколько часов до приезда Скачко. Стало ясно, что бригада разложилась, дисциплина отсутствует, никакой «коммунистической работы» в частях Григорьева не проводится, идеологией занимаются украинские эсеры, а советский аппарат бездействует.

Увидев полную анархию в частях Григорьева, Скачко вернулся в Центр с твердым убеждением, что «григорьевский штаб нужно немедленно ликвидировать», а атамана сместить. Однако командование Украинским фронтом решило «использовать» Григорьева, который, хотя и «враг коммунистической тактики, однако, видя неминуемость подчинения коммунистической власти, идет на уступки. Он хотя и бурчит, но поддается давлению политкома, который уже подписывает все бумаги. Если наладить связь политкома с центром, то Григорьева можно взять в руки...». Когда вскоре проверять бригаду приехал командующий фронтом, Григорьев снова уклонился от встречи, опасаясь своего смещения или даже физического устранения.

В те дни «григорьевские молодцы» вновь отличились: напав на заповедник Аскания-Нова, стали «резать» последних украинских бизонов. Возмущенную телеграмму по этому поводу отослал атаману глава правительства Советской Украины X. Раковский.

1-я бригада атамана Григорьева в составе 1-й Заднепровской дивизии получила задание держать фронт по линии Олешки — Никополь — Апостолово — Кривой Рог и не допустить объединения интервентов с наступавшими на Северную Таврию белогвардейцами.

20 февраля французы вытеснили григорьевцев из Вознесенска. Однако уже через неделю началось общее наступление на Херсон в составе Красной Армии.

В середине февраля 1919 года была сформирована Заднепровская советская дивизия Украинского фронта. В нее вошли: 1-я бригада — командир Н. Григорьев, 2-я — командир П. Дыбенко, 3-я — командир Н. Махно. Общее командование осуществлял Дыбенко.

Александра Коллонтай так описывает Григорьева того времени:

«... Не то торговец, не то чиновник, «из мелких», старого режима, может быть, мастер. Ничего воинственного, героического, «повстанческого» в облике. Приземистый, скорее широкоплечий, лицо тупое, с низким лбом и острыми, «себе на уме» глазами, которые упорно избегают пытливого взгляда собеседника, шаря по присутствующим бегло — пытливым взглядом. Так глядят люди, которые знают за собой что-то нечистое и вечно опасаются, не раскусил ли их собеседник... Со стороны Григорьева посыпались хвастливые фразы о непобедимой силе его повстанческих отрядов. Выспренные речи и деланный пафос, выражающий «верноподданные чувства» недавнего петлюровца к советской власти и тут же преувеличено вульгарное выражение ненависти к буржуазии, намерение «утопить всю эту сволочь в собственной крови». Слова сильные, а веры в искренность говорящего нет».

Командующий фронтом Антонов-Овсеенко уточнял, что Григорьеву «мы естественно не доверяли», и уже в марте 1919 года стремились «под каким-нибудь предлогом» сместить Григорьева. Однако бригада была в постоянных боях, и нельзя было в это время лишить ее командования.

В конце февраля 1919 года украинские «левые» социалисты, преимущественно левые эсеры-»активисты», сумели войти в число доверенных лиц атамана. В его частях они создали «Информационное бюро», нечто вроде своего политуправления, которое стремилось воспрепятствовать работе комиссаров в бригаде.

В феврале 1919 года начальником штаба у Григорьева стал Юрко Тютюнкик, личность противоречивая и «громкая». Организатор «вольного казачества», организатор восстания против гетмана Скоропадского, он был одним из тех людей, которые подтолкнули Григорьева к измене С. Петлюре. Но уже в марте 1919 года Тютюнник, осознав, что «новая власть» Советов не сулит ему первых ролей на Украине, стал вести в бригаде «антибольшевистскую агитацию». Тютюнник был, очевидно, автором знаменитого Универсала, который всколыхнул в мае 1919 года всю Украину. Сам Григорьев уже с марта 1919-го возмущался «засилием комиссаров», которых в его бригаду прислали, по словам атамана, «тридцать штук».

После недели упорных боев, григорьевцы 10 марта 1919 года овладевают Херсоном, который обороняло 5 тысяч греков, французов, белогвардейцев. Завладев городом, григорьевцы расстреливают несколько сотен оборонявших город греков, которые капитулировали «на милость победителя». Это были части греческой пехоты, которая передвигалась на мулах. Именно эту «мобильную», но небоеспособную пехоту легкомысленные французы думали использовать для наступления вглубь Украины. Кровавая расправа над пленными греками была для Григорьева «компенсацией» за разгром греческой «ослиной кавалерией» одного из его конных отрядов.

Интересно, что свои потери во время шестидневного штурма Херсона Григорьев определил в количестве 19 убитых (!), в то время как потери врага убитыми и пленными составили 600 человек. Григорьев явно приуменьшил свои потери раз в 30–40! Глава Советской Украины Х.Раковский был несказанно обрадован взятием губернского Херсона и прислал Григорьеву поздравительную телеграмму. Еще бы! «Антанту» разбили отряды Григорьева, за которые можно было не отвечать «перед Европой»!

Вскоре под напором григорьевцев французское командование убрало свои войска из Николаева. Григорьеву достались огромные трофеи: 20 орудий, бронепоезд, много пулеметов. В боях под Одессой, у Березовки, к этим трофеям прибавилось 8 орудий, 100 пулеметов, 7 паровозов и 5 танков (!). Это были первые танки, захваченные «красными».

Заняв два крупных города Юга, Григорьев отправил телеграмму военному губернатору Причерноморья и градоначальнику Одессы (с согласия французов) генералу Гришину-Алмазову, требуя безоговорочно сдать Одессу, угрожая в противном случае снять с генерала кожу и натянуть ее на барабан.

«Обкладываю Одессу и скоро возьму ее. Приглашаю всех товарищей партизан приезжать на торжество в Одессу!» — хвастливо заявлял атаман.

Тогда атаману удивительно везло. Ведь против его 10–12-тысячной бригады в районе Одессы находились 18 тысяч французских, 12 тысяч греческих, 4 тысячи белогвардейских и 1,5 тысячи польских солдат и офицеров. Силы оборонявшихся в три раза превосходили силы григорьевцев. Но случилось то, чего никто еще месяц назад не мог предвидеть...

В начале апреля 1918 года во Франции пало министерство Клемансо, и первыми шагами его преемников — «левых радикалов» было возвращение во Францию своего десанта из Украины и прекращение интервенции. Франко -греческие войска получили приказ: в течение трех дней очистить Одессу. Но они поспешили и очистили ее за два дня, передав власть местному Совету. Это было внезапное, неожиданное бегство. Ведь еще несколько дней назад союзнические войска, удерживая фронт, бились с григорьевцами на подступах к Одессе за станции Березовка и Раздельная.

Небольшие отряды, которыми командовал генерал Гришин-Алмазов, пытались организовать оборону, но, поняв бесперспективность сопротивления, попросились на французские корабли, чтобы морским путем покинуть Одессу. Войска Григорьева, не встретив отпора, победоносно вошли в Одессу. О «грандиозной» своей «победе над Антантой» атаман телеграфировал всему миру.

Очевидцы вспоминают, что незадолго до этого Григорьев «в продолжение суток слушал полковой оркестр... пил вино из ведра и большей частью был пьян». Так проводил время перед «судьбоносным» штурмом Одессы «красный генерал».

Его бригаду, состоявшую из 6 полков, конного и артиллерийского дивизионов, развертывают в 6-ю дивизию 3-й украинской советской армии.

8 апреля Григорьев въехал в Одессу на белом коне. Части его были одеты в трофейное английское обмундирование, хорошо вооружены.

«Вся Пушкинская улица была заполнена народом. Григорьев ехал, стоя в автомобиле. Автомобиль еле двигался сквозь толпу, которая выкрикивала «Ура!» Каждому хотелось протиснуться к автомобилю. Кто-то ухватил атаманскую руку и поцеловал ее. После этого Григорьев уже сам протягивал руку для поцелуя. Толкотня, выкрики, крики. Атаман довольно усмехался, он никак не ожидал такой встречи» — вспоминал очевидец «триумфа» Григорьева. Другой очевидец писал, что григорьевцы, «одетые не по сезону (уже было по-весеннему тепло), в папахах и свитках, на низкорослых конях, удивляли своей незначительной численностью и несоответствием тому внешнему блеску, которым ослепляла франко-греческая кампания».

Красный командарм Скачко докладывал в центр: «Одессу взяли исключительно войска Григорьева (кстати, после 1919 года об этом всегда умалчивали — Авт.). В двухнедельных беспрерывных боях бойцы показали выносливость и выдающуюся революционную стойкость, а их командиры — храбреет и военный талант... Прошу товарища Григорьева, который лично показал пример мужества в боях на передовых линиях, под ним было убито два коня и одежда прострелена в нескольких местах, и который добился победы над сильным врагом с незначительными потерями, наградить орденом Красного Знамени...»

Зазнавшийся Григорьев «трубил» на весь свет: « Я победил французов, победителей Германии, и один мой снаряд выбил председательское место из-под Клемансо!» Григорьев после взятия Одессы заболел «звездной болезнью». Он говорил о себе как о мировом стратеге, полководце, любил почести и лесть, появлялся «перед народом» в составе большой свиты. После «одесской победы» атамана редко можно было увидеть трезвым, причем, не желая пить один, Григорьев постоянно склонял к пьянству весь свой штаб. Кстати, григорьевцы обожали своего атамана не только за «волю и свободу», царившие в частях, а главное, за то, что атаман раздавал большую часть захваченных трофеев бойцам, и с его молчаливого согласия григорьевцы реквизировали, или попросту грабили, не только трофейное, но и личное имущество мирных граждан. Атаман раздавал также часть трофеев крестьянам северных районов Херсонщины, часто выступал в роли третейского судьи в крестьянских спорах. Тогда он стремился казаться справедливым и великодушным...

Не все было так безмятежно в отношениях большевиков с Григорьевым. Противоречия усилились после «одесской победы». Атаману достался не только самый населенный и самый богатый на Украине город, крупнейший порт и промышленный центр, Одесса была еще и центром интервенции армий девяти стран, Огромное количество амуниции, мануфактуры, продовольствия, оружия, боеприпасов были доставлены из-за границы в Одессу для армий интервентов. В большинстве своем все это богатство не было своевременно эвакуировано. Склады и вагоны с этим «добром» остались в одесском порту.

Григорьевцы принялись вывозить эти трофеи эшелонами в родные села, а также вооружились трофейным и оделись в трофейное. Но на эти богатства были и другие претенденты — местная большевистская власть, которая утвердилась сразу же после захвата Григорьевым Одессы, а также всевозможные дельцы-махинаторы, уголовные банды. Григорьев угрозами и уступками пытался умерить аппетиты одесситов, которые стремились захватить часть «трофеев».

Поставленные Григорьевым начальники гарнизона явно не устраивали ни большевиков, ни теневой бизнес. Особое недовольство у большевиков вызывал комендант Одессы от войск Григорьева Юрий Тютюнник, вчерашний петлюровский офицер. Тютюнник был человеком очень амбициозным, резким и к тому же украинским эсером, что раздражало большевиков.

Большевики были недовольны и приказом атамана о проведении широких реквизиций у одесских спекулянтов и ростовщиков. Немедленно к атаману прибыла делегация одесского ревкома, которая потребовала прекращения реквизиций и заявила, что хозяин в городе один — большевистский ревком.

Конфликт с большевиками Одессы обострился после вывоза огромных «трофеев» из одесского порта в села северной Херсонщины. Это были огромные запасы мануфактуры, сахара, спирта, вооружения. С молчаливого согласия Антонова-Овсеенко, Григорьев вывез из Одессы 38 эшелонов всякого добра. В херсонские села были отправлены: 20 тысяч комплектов антантовского обмундирования, 30 тысяч винтовок, 30 цистерн нефти и бензина...

На совещании Одесского губкома большевиков и Одесского округа коммунисты, военные командиры Кривошеев, Щаденко, командующий 3-й армией Худяков решили потребовать переформирования григорьевской дивизии и ареста атамана. Однако запрос в Народный комиссариат по военным делам Советской Украины не принес никаких изменений... Григорьева оставляли на посту комдива и даже обещали в дальнейшем армию для похода в Европу!

После десятидневного пребывания в Одессе по требованию руководства большевиков и командования григорьевцы все же покинули город. Да они и сами стремились «отдохнуть» в родных селах и не оставаться больше в городе, где конфликт с местными властями в любой момент мог перерасти в кровавую бойню.

Большевистские лидеры засыпали центральные органы сообщениями о контрреволюционности Григорьева, сообщая что коммунистам не дают работать в районах, контролируемых атаманом, и «подпольно убивают», а сам комдив ведет переговоры с Махно для «совместного выступления против Советов».

Позже в разговоре с Махно Григорьев так рассказывал о пребывании своей армии в Одессе и о военной диктатуре, которую он установил на десять дней:

«... я как занял Одессу, откуда и ревком жидовский появился. Пришли в мой штаб... Стали требовать, чтобы подчинялись ему, чтобы хлопцы перестали жидов колошматить. А сами знаете, люди в походе изорвались, обносились, а в городе жидов-спекулянтов много... Я взял город, стало быть, мой он, а тут ревком из подполья вылез и стал мне на пути, говорит о подчинении. Когда наступал, то со мною ни одного ревкомовца не было, а теперь, ишь, задумали хозяйничать... Арестовал: все жиды, а один дурак русский... ну и того к ногтю своею рукою. Председатель ревкома, коммунист Богун и комиссар порта Малицкий скрылись, а то бы и им то было!»

Это были очередные пьяные бредни атамана. Тогда он только угрожал одесскому ревкому, но еще боялся, не смел расстреливать коммунистов...

В марте 1919 года к власти в Венгрии пришло коммунистическо-социалистическое правительство, создавшее Венгерскую Советскую Республику. Это был долгожданный для ленинцев «прорыв в Европу». Но пламя «мировой пролетарской революции» стремились загасить Антанта и соседние страны. Венгрия оказалась в полной блокаде, румынские и чехословацкие войска вторглись в ее пределы. Венгерская армия отбивалась от захватчиков, а Ленин размышлял о том, как помочь Советской Венгрии и «двинуться дальше на Берлин», где скопился «основной сознательный пролетариат».

В середине апреля 1919-го Красная Армия подошла к границам Румынии. Тогда и появился план: разгромив слабую Румынию, прийти на помощь венгерской армии, по пути освободив Бессарабию, Буковину и еще часть румынской территории в виде «коридора», который бы связал Украину с Венгрией.

Потеряв представление о реальности после «победы» Григорьева над Антантой, руководство большевиков решило направить отряды атамана на Запад, «на помощь братской Венгрии», «спасать революцию».

Командующий украинским фронтом уже 18 апреля 1919 года предложил Григорьеву начать поход в Европу. Он всячески льстил самолюбию атамана, называя его «красным маршалом», «освободителем Европы». Григорьева представляют к награждению орденом Красного Знамени.

Ход был беспроигрышный, войска атамана считались как бы «полубольшевистскими», и всегда можно было списать ошибки на украинских эсеров. Разгром «григорьевцев» в Европе также устраивал командование, так как они были небезопасны для Украины. Но украинские крестьяне и не думали проливать свою кровь на Дунае, и революция в Европе их не интересовала. Мужиков беспокоили реквизиции продовольствия и насилия, чинимые большевиками в их родных селах.

В то же время секретарь ЦК КП(б)У Ю. Пятаков в письме к Антонову-Овсеенко изложил идею ЦК: «Григорьева нужно немедленно ликвидировать» как «элемент очень ненадежный». Однако командующий фронтом хотел сначала оторвать григорьевцев от их мятежных «родных пенатов» и ослабить позиции атамана его неминуемым поражением на «венгерском» или белогвардейском фронтах. В то же время командующий приказал чекистам особого отдела в случае мятежа в дивизии «ликвидировать» «красного маршала».

Григорьев попросил у командования три недели на отдых для своей дивизии в родных краях, для переформирования частей перед дальним походом. В конце апреля 1919 года «григорьевцы» ушли в район Елизаветград — Ачексан-дрия, большая их часть была распущена по селам.

Появление «победоносных повстанцев» в селах, где хозяйничали продотрядовцы и чекисты, круто изменило обстановку на Херсонщине. Бойцы Григорьева открыто призывали к еврейским погромам, к резне коммунистов и изгнанию русских с Украины. В первых конфликтах, уже через пять — шесть дней после появления «григорьевцев» на Елизаветградщине, были убиты несколько коммунистов, чекистов и красноармейцев.

7 мая 1919 года Наркомвоенмор Украины обратился к 3-й украинской армии с приказом, призывающим ее перенести войну в пределы Румынии, «для освобождения угнетенной Бессарабии» и помощи Венгерской революции. Антонов-Овсеенко приказал перед наступлением, к 10 мая, сосредоточить силы Григорьева вдоль реки Днестр, на румынской границе.

8 те «горячечные» дни командующий фронтом посетил атамана в Александрии. Уже тогда крестьяне села Верблюжки выразили командующему фронтом протест против продотрядов, которые грабили крестьянские хозяйства. После этой встречи Антонов-Овсеенко, понимая губительность ограбления крестьянства, телеграфировал правительству Советской Украины о том, что продотряды провоцируют крестьян на восстания. Он предлагал «московские» продотряды немедленно отозвать с Украины. Однако у марионеточного правительства Советской Украины не было такой власти, чтобы без согласия Москвы свернуть «деятельность» продотрядов.

Уговаривая Григорьева выйти в «европейский поход», Антонов-Овсеенко предрекал ему «славу Суворова». «Вы можете великими делами остаться в истории... Не поддавайтесь предателям-нашептывателям», — телеграфировал командующий фронтом атаману. Командование предлагало Григорьеву выступить и на Донской фронт, против «белоказаков». Однако атаман настаивал на необходимости отдыха после семи месяцев боев. В конце концов Григорьев ответил Антонову-Овсеенко: «Решено! Я с вами — до конца! Иду на румынов».

Вернувшись домой, в центр Украины, григорьевцы оказались по соседству с мощным восстанием, на этот раз против большевиков. В апреле 1919-го в Киевской губернии было зафиксировано 38 выступлений крестьян, в Черниговской — 19, в Полтавской — 17.

Крупное восстание под руководством атамана Зеленого началось в марте 1919 года на юге Киевской губернии. «Зеленый» — прозвище атамана, настоящая фамилия его — Терпило Дмитрий. Происходил он из крестьян Киевщины, был учителем начальной школы. Вступив в подпольную организацию украинской социал-демократической партии, Д. Терпило участвует в революционной агитации в деревнях, за что позднее ссылается на север России. В 1917–1918 годах биография Зеленого во многом сходна с биографией атамана Григорьева.

В период Центральной Рады Зеленый — активный пропагандист и организатор независимой украинской армии. Во время гетманского правления, летом 1918 года, он становится вождем восстания против интервентов и гетманцев в Трипольском и Каневском уездах Киевщины. В ноябре 1918 года, признав верховенство Директории УНР, он создает трехтысячную Днепровскую повстанческую дивизию, которая совместно с отрядами Петлюры и сечевых стрельцов в декабре 1918 года захватывает Киев.

Хороший оратор и организатор, атаман Зеленый фактически стал главой независимой «Приднепровской республики», включавшей несколько уездов Киевщины, председателем ревкома этих уездов.

В декабре 1918 года он распустил дивизию по домам, отказавшись подчиняться своему командующему Симону Петлюре, который требовал переброски соединения на польский фронт, на Волынь. Конфликт с Петлюрой привел к тому, что Зеленый прогнал администрацию Директории УНР из своего района. В ответ на это Петлюра издал приказ об аресте Зеленого. В январе 1919 года, понимая опасность своего положения, Зеленый собирает тысячу бывших повстанцев как свою личную гвардию для сопротивления Директории. В это время советские войска начали борьбу против Директории УНР и петлюровской армии.

Зеленый предлагает свои услуги большевикам и договаривается с их командованием о вхождении его отрядов в Красную Армию на правах самостоятельной единицы и при сохранении должности атамана. Довольно быстро советское командование забыло о своих обещаниях и решило переформировать и «почистить» отряды Зеленого. К этому времени политика «военного коммунизма» на селе озлобила крестьянство против новой власти.

Собрав три тысячи повстанцев, атаман Зеленый захватил местечки Триполье и Васильков, уничтожив там заезжих большевиков-агитаторов, продовольственные отряды. Объявив себя «незалежным большевиком», он требовал обуздать всевластие ЧК, партийных «назначенцев», отменить продразверстку, прекратить насильственное создание колхозов, организовать самостоятельную украинскую армию на основе его отрядов и добиться реальной независимости Советской Украины. Интересно, что Зеленый впервые выдвинул лозунг «Советы без коммунистов», то есть без диктата партии. Этот лозунг аукнулся громом Кронштадтского восстания матросов в марте Двадцать первого. Социальная направленность идеологии «зеленых» выражалась и во враждебном отношении к местному кулачеству, глытаям, она была близка сердцам григорьевцев.

В апреле 1919 года Зеленый, собрав около 6 тысяч повстанцев, планировал взять в осаду Киев. В мае его силы увеличиваются до 8 тысяч человек, при 6 орудиях и 35 пулеметах. Зеленый объявил свои отряды армией независимой Советской Украины и начал сотрудничать с отрядами атаманов Струка, Сатаны, Ангела. В начале мая 1919 года Зеленый уже контролировал район Триполье — Обухов — Ржищев — Переяслав.

В мае 1919 года против Зеленого были посланы крупные «красные» соединения (до 10 тысяч) человек и Днепровская военная флотилия. К 8 мая атаман был выбит из своего района, и его армия, сократившись до двух тысяч, распалась на мелкие отряды. Надеясь на поддержку и союз с «армией» Зеленого, Григорьев рассчитывал молниеносно захватить юг Киевщины. Но вовремя не полученная информация о разгроме основных сил Зеленого сыграла с Григорьевым злую шутку.

Несмотря на разгром Зеленого, возмущение крестьян внутренней политикой большевиков в мае 1919 года достигло. апогея. В это время в Украину прибыло множество грабительских отрядов по сбору продразверстки. Продразверстка эта проводилась бесконтрольно и вылилась в реквизицию продовольствия «подчистую»: крестьянские семьи обрекались на голодную смерть.

Большевистский лидер Шлихтер писал в 1919-м: «...каждый пуд заготовленного зерна был облит кровью».

Уездные съезды Советов требовали отмены продразверстки и выдворения с Украины «ретивых назначенцев», но к их решениям власть не прислушивалась. Больше того, местные коммунистические лидеры Украины объявили о проведении массовой коллективизации в сжатые сроки. Напомним, что в начале 1919 года правительство УССР заявило об уравнительном распределении земли, если удастся свалить Директорию УНР. Однако после победы над Директорией УНР практически вся помещичья земля передавалась не крестьянам, а создаваемым колхозам, совхозам, госхозам, государственным сахарным заводам. Крестьянин, который проливал кровь в борьбе за землю и волю, для которого собственная земля была главной мечтой, оказался обманут. 10 миллионов десятин земли поглотил молох «колхозного эксперимента».

У крестьян забирали не только землю, но и право на протест и слово, право избирать и быть избранным в Советы Вместо Советов в селах Украины насаждались классовые организации — ревкомы и комитеты бедноты во главе с коммунистами, которых народ не избирал. Они стали ширмой для диктатуры партии на селе. Тысячи крестьян были убиты в ходе «продовольственных компаний», когда они не желали отдавать свой хлеб. Тысячи крестьян погибли от рук бесконтрольно действовавших уездных и прифронтовых ЧКЭ «летучих» карательных отрядов Ч К и Ревтрибуналов. Даже Бюро украинской советской печати сообщало о «ненужной жестокости ЧК в селах» — о порках, расстрелах, грабежах.

Командующие Украинским фронтом и 2-й украинской советской армией, большевистская газета «Звезда», да и «сам» Лев Каменев, возмущались чекистскими «безобразиями» на Украине, однако центральное руководство прощало чекистам все. Следствием этого стал лозунг «Долой ЧК!», который был популярен у всех крестьян-повстанцев в 1919–1921 годах.

Уже в начале апреля 1919-го в Переяславе против большевиков восстают: комбриг советской армии украинский эсер Богунский и командир полка Лопаткин. В Триполье был созван «областной ревком повстанцев». Этот ревком установил связь с атаманами Зеленым и Ангелом, обратился к Григорьеву, с призывом последовать их примеру. Вскоре от Григорьева пришел ответ: «Работайте. Я возьму Одессу, а потом пойду с Вами!»

Однако амбициозность Григорьева толкала атамана на самостоятельные действия, игнорировавшие интересы союзников. На предложение ревкома повстанцев-»незалэжныкив» присоединиться к этому ревкому, Григорьев ответил: « У меня 23 тысячи штыков, 52 пушки, 12 бронепоездов, миллион патронов. За мной Херсон, Николаев, Одесса. Скажите, что вы имеете, что стоит за вами? Ничего. А раз ничего, то я разрешаю вам прийти ко мне и получить от меня ту работу, которую я вам дам...»

В Центр постоянно приходили сообщения о том, что григорьевские части ненадежны и дезорганизованы, устраивают погромы и грабежи, о том, что сам атаман «подозрителен» и готовит заговор. 4 мая закончила свою работу в дивизии Григорьева Высшая военная инспекция. В отчете инспекции говорилось о необходимости быстрого увольнения Григорьева и его штабистов с командных должностей и предания их суду.

Но командующий фронтом еще надеялся... Реввоенсовет 3-й украинской советской армии решил направить Григория Котовского комиссаром к атаману. Однако тот понял, в какую круговерть его посылают, и отказался, сославшись на плохое здоровье.

Первого мая, в день «солидарности трудящихся», григорьевцы преподнесли подарок жителям советского Ели-заветграда, обстреляв город из пушек своего бронепоезда. Через день начался первый из «черного списка» еврейских погромов, устроенных григорьевцами в мае 1919-го, — погром на станции Знаменка. Было убито около 50 евреев, 120 домов разграблено.

4–6 мая григорьевцы совершили погромы в Елизаветграде, Александрии, на станциях Долинская, причем во время погромов григорьевцы избивали, а иногда и убивали коммунистов, чекистов, комиссаров, милиционеров... Но власти еще надеялись, что это стихийные выступления, не имеющие никакого отношения к «красному» командиру дивизии Н. Григорьеву. Власти и командующий фронтом предпочитали закрывать глаза на все, происходящее в далекой провинции.

Только 7 мая первым «ударил в набат» командующий 3-й украинской советской армией М. Худяков: он приказал Григорьеву в 24 часа прекратить безобразия, чинимые солдатами его дивизии. В случае, если атаман не сможет утихомирить своих повстанцев, он обязывался прибыть в штаб армии в Одессу и сложить с себя полномочия комдива. Если приказ не будет выполнен, то уже через сутки Худяков пообещал начать борьбу с атаманом и объявить его мятежником.

Возможно, погромы начала мая действительно были стихийными, и атаман не готовил выступление заранее. Но 7 мая он понял, что не сможет совладать со стихией. Ему оставалось либо возглавить ее, либо лишиться за развал дивизии поста, а может быть, и жизни. Приказ Худякова не оставлял других шансов... Получив приказ-ультиматум, Григорьев прекращает маскироваться и вилять, он решает возглавить восстание.

В тот же день, когда Григорьев получил приказ-ультиматум, его пытались арестовать. Несколько чекистов Особого отдела фронта, ворвавшись в штабной вагон, объявили атамана арестованным. Но через несколько минут сами чекисты были задержаны григорьевцами. В тот же день чекистов расстреляли, а всех коммунистов-политработников дивизии арестовали.

8 мая 1919 года Григорьев издает Универсал (манифест) «К народу Украины и бойцам Красной Украинской Армии», который становится призывом к всеобщему восстанию. В нем, в частности, говорилось:

«Народ украинский! Бери власть в свои руки. Пусть не будет диктатуры ни отдельного человека, ни партии. Пусть живет диктатура трудового народа, пусть живут мозолистые руки крестьянина и рабочего. Долой политических спекулянтов! Долой насилие справа, долой насилие слева! Пусть живет власть народа Украины!

Перед вами новая борьба. Боритесь — поборете!

Я, атаман Григорьев, и мой штаб головы свои положил за права трудящегося люда. Последняя ставка. Для себя мы не ищем ничего. Дайте нам поддержку и этим спасете свое право. Вот мой приказ: в три дня мобилизуйте всех тех, кто способен владеть оружием и немедленно захватывайте все станции железных дорог, на каждой ставьте своих комиссаров.

Каждая волость, каждое село, формируйте отряды и идите в свой уездный город, от каждого уездного города из ваших отрядов по 400 человек лучших бойцов пошлите на Киев и по 200 — на Харьков, если есть оружие — с оружием, нет оружия — пошлите с вилами, но мой приказ прошу выполнить, и победа за нами! Все остальное я сделаю сам. Главный штаб при моем штабе. Только с вашей поддержкой мы добьемся прав для народа. Немедленно организуйте народную власть.

В каждом селе выберите крестьянский совет, в каждой волости — волостной совет, в каждой губернии — губернский совет. В совет имеют право быть избранными представители всех партий, которые стоят на советской платформе, и те, кто признают себя беспартийными, но поддерживают советскую власть. В состав Советов могут входить представители всех национальностей пропорционально их количеству на Украине, т.е. для украинцев в Совете — 80%, для евреев — 5% и для всех других национальностей — 15%! При таком распределении мест не будет засилья ни партий, ни наций. Глубоко верю, что то будет действительно народная власть.

Пусть живет свобода печати, совести, собраний, союзов, забастовок, труда и профессий, неприкасаемость личности, мысли, жилища, убеждений и религии!

Народ божий, любите друг друга, не проливайте братской крови! Забудьте партийную вражду, склонитесь перед властью честного труда. Пусть погибнет всякое насилие и власть капитала!

Железнодорожники! Почта и телеграф! Вы устали. Поймите нас, победа наша — победа ваша. Народ украинский не ищет завоеваний за своими границами, но своим братьям по труду, где бы они ни были, всегда поможет и ржавым ружьем, и последним куском хлеба.

Правительство авантюриста Раковского и его ставленников просим уйти и не насиловать волю народную. Всеукраинский съезд Советов даст нам правительство, которому мы подчинимся и свято исполним его волю.

Я иду вперед, потому что этого требует народная совесть. Резерв мой ты, народ украинский, от тебя зависит судьба твоя. Всякие убийства без суда народного, мародерство, бесчинства, вторжения в чужое хозяйство, незаконные реквизиции, агитация против отдельных национальностей будут прекращаться на месте силой оружия.

Порядок необходим. Долой самоуправство!»

Этот Универсал, подписанный «атаманом партизан Херсонщины и Таврии» Н. Григорьевым распространялся в частях 6-й стрелковой дивизии и среди населения Елизаветградщины.

Только в день провозглашения Универсала СНК Советской Украины решил, что Григорьев поднял восстание. Но Антонов-Овсеенко еще хотел верить, что все можно уладить миром. Он шлет главе СНК Советской Украины X. Раковскому телеграмму: «Сделаю попытку закончить дело миром, заставив Григорьева идти на Бессарабию».

Словно подтверждая возможности уладить конфликт, Григорьев телеграфирует, что не имеет никакого отношения к Универсалу, и обещает 10 мая выступить на румынский фронт. Мятежный атаман назначает на 9 мая встречу партийному лидеру Льву Каменеву, чтобы прояснить ситуацию. Григорьев еще хитрит, взвешивает силы... Он чувствует, что время его уходит... В конце апреля 1919-го был издан декрет об отмене принципа выборности командного состава. Этот декрет был направлен и против Григорьева как выборного атамана

На следующий день после появления Универсала Григорьев повел восставших (16 тысяч солдат, имевших 52 пушки, 7 бронепоездов и около 500 пулеметов) в наступление. В то время весь Украинский советский фронт насчитывал около 70 тысяч бойцов при 186 орудиях, 1050 пулеметах, 14 бронепоездах, 15 самолетах...

Из района Знаменка — Александрия двигались три колонны восставших. На Екатеринослав (Днепропетровск) устремилась колонна начальника штаба восставших Тютюнника. На Киев двигалась колонна во главе с командиром бригады Павловым. В первые три дня наступления эта колонна захватила: Кременчуг, Чигирин, Золотоношу, причем местные советские гарнизоны присоединились к восставшим и не допустили эвакуации ценностей, оружия и амуниции.

Отдельные отряды устремились к Одессе и Полтаве.

На Черкассы восставших повел казачий атаман Уваров. После захвата города 2-й советский полк присоединился к григорьевцам.

Третья колонна восставших, главной силой которой был «лучший», Верблюжский полк под командованием Горбенко, овладела Елизаветградом еще 8 мая. В городе были разогнаны Совет и ЧК, обезоружены воинские части, расстреляно около тридцати коммунистов, арестован военный комиссар. Власть в уездном городе оказалась в руках «григорьевского» ревкома.

15 мая по Елизаветграду прокатился страшный еврейский погром. Более трех тысяч евреев (а по некоторым данным, более четырех тысяч) было уничтожено, озверевшие вчерашние красноармейцы убивали женщин, детей, стариков за поддержку «коммунии». Спрятавшихся в подвалах бандиты забрасывали гранатами. Погром коснулся и так называемых «пришельцев с Севера» — русских, несколько сот которых было зверски убито. Бандиты рыскали по городу в поисках жертв и ценностей. Из тюрьмы мятежники выпустили уголовников, которые особенно зверствовали во время погрома.

Весь этот ужас походил на резню в Умани в XVIII веке, во времена гайдаматчины. И на этот раз Умань не избежала страшной участи. 13–15 мая 1919-го года в погромах там погибло около 400 человек.

Волна погромов прокатилась и по другим городам. В Кременчуге погибло 150 евреев, в Новом Буте — 120 человек и в Черкассах — более 600 человек. Командиры григорьевцев в Черкассах призывали каждого повстанца убить не менее 15 евреев. Очевидец пишет: «Нет улицы в Черкассах, где бы не было убито семьи. Погибали русские и евреи... без всякого разбора». В маленьких местечках Черкасского уезда григорьевцы уничтожили еще около тысячи евреев. В Александрии погром унес более 1000 жизней. Удивительно, но с течением времени советской пропаганде удалось адресовать майские 1919 года погромы петлюровцам, а организацию их самому Петлюре.

Особые надежды питал Григорьев на объединение с атаманами Зеленым, Волынцом, Ангелом, с батькой Махно.

Только 10 мая Григорьев заявил Антонову-Овсеенко, что начинает восстание и будет уничтожать всех, кто пришел в Украину с целью эксплуатации. «Правительство авантюриста Раковского я считаю свергнутым, — чванливо вещал атаман. — Через два дня возьму Харьков, Екатеринослав, Херсон, Киев и Николаев». Тогда же Григорьев и его сообщники были объявлены вне закона.

10–14 мая григорьевцами были захвачены Умань, Помошная, Новомиргород, Тараща, Корсунь, Александрия, Балта, Ананьев, Кривой Рог, Кобеляки, Яготин, Пятихатки, Хрестиновка, Литин, Липовец, Гребинка. В Павлограде восстали солдаты 14-го полка Красной Армии, прогнав из города ЧК и местную власть. В Казятине перешел на сторону Григорьева Нежинский полк. В Лубнах восстал 1-й полк Червонного казачества, он разгромил ЧК, тюрьму и банк. Даже большевистская партийная организация городка Лубны поддержала Григорьева, за что была распущена по приказу Ворошилова.

В советских источниках того времени сообщалось, что наступление Григорьева на Екатеринослав (Днепропетровск) «застало местные власти врасплох». 11 мая, когда войска атамана подошли к городу, к ним присоединился советский гарнизон Верхнеднепровска. В штабе 2-й советской армии началась паника, и он покинул Екатеринослав, скрывшись на станции Синельникове. Попытки организовать оборону Екатеринослава успеха не имели. Началось общее бегство. 12 мая в городе восстал Черноморский полк матроса Орлова и конный отряд анархиста Максюты; оставшиеся верными большевикам части и советские учреждения быстро покинули город.

Восставшие отдали Екатеринослав во власть Григорьева, разгромили тюрьму и ЧК, назначили своего коменданта города. В штаб восставших вошли Максюта и матрос Орлов. Они стали фактическими правителями Екатеринослава. В городе и его предместьях бандиты убили около 150 русских и 100 евреев.

Только 15 мая «красная» группа А. Пархоменко сумела отбить Екатеринослав. Каждый десятый пленный григорьевец или участник восстания был расстрелян, погиб и Максюта. Несколько тысяч восставших оказались в тюрьме. 16 мая, в преддверии новых расправ, пленные «григорьевцы» подняли бунт в тюрьме и, объединившись с уголовниками, разгромили тюрьму, захватили часть города, снова впустив отряды Григорьева в Екатеринослав, который на несколько дней оказался в руках мятежников.

Паника охватила большевиков, они стали готовиться к эвакуации Киева, Полтавы, Одессы. Велика была опасность перехода всех украинских советских армий на сторону Григорьева. Перепуганные партийные функционеры просили центр разрешить «поделиться» властью с украинскими левыми социалистами. Большевистский лидер В. Затонский писал: «По существу любой наш полк (в мае 1919 г.) мог поднять против нас восстание, и подчас не всегда было понятно, почему та или иная часть борется на нашей стороне, а не против нас».

Среди тех, кто поддержал Григорьева, были команда бронепоезда «Черноморец», воинские части в Кременчуге и Черкассах, моряки и крестьянский полк Одессы, второй полк Таращанской дивизии. А вот известный анархист матрос Железняк (А. Железняков) вывел на фронт против Григорьева бронепоезд «имени тов. Худякова», которым командовал и в котором подобралась команда из анархистов, враждебно настроенных к большевикам.

15 мая началось восстание в Белой Церкви, 16 мая восстали матросы Очакова, и тогда же в Херсоне власть захватил переизбранный исполком Советов во главе с левыми эсерами (украинскими и русскими), которые присоединились к восстанию. На протяжении двух недель Херсон был «независимой советской республикой», которая боролась против большевиков. На сторону мятежников перешел тогда городской гарнизон — 2-й полк и полк им. Дорошенко.

20 мая григорьевцы на один день занимают Винницу и Брацлав. Восстание распространяется на Подолье, где Григорьева поддержали атаманы Волынец, Орлик, Шепель.

В соседнем Николаеве восстали матросы и солдаты гарнизона (5 тысяч человек) во главе с левыми эсерами. Они разогнали ЧК, органы власти, большевистские комитеты и впустили в город григорьевцев. Возглавили восстание матросы Евграфов и Проскуренко (это восстание в 20-х годах называли Южным Кронштадтом).

В Александровске солдаты Красной Армии, посланные на борьбу с Григорьевым, заявили, что воевать с ним не будут, и разогнали ЧК, освободили повстанцев из тюрем. Так же поступил полк 1-й украинской советской армии, посланный против Григорьева. Его солдаты разгромили большевиков в Бердичеве и Казятине и угрожали «пойти на Киев».

В середине мая казалось, что успех сопутствует восставшим, что их поддерживает большинство крестьян центра Украины и часть красноармейцев, преимущественно украинского происхождения. Перед крестьянами Григорьев выступал как защитник православной веры и украинского народа. В своем очередном воззвании он, обманывая крестьян, утверждал, что коммунисты уже разбиты на всех фронтах, а ленинское правительство бежит за границу через Полтавщину!

Для разгрома «григорьевцев» были собраны все силы в Советской Украине, прошла мобилизация коммунистов, рабочих, советских служащих, комсомольцев и членов еврейских социалистических партий. Около 10 тысяч солдат было срочно направлено из России. 14 мая три группы войск (30 тысяч солдат), под командованием К. Ворошилова и А. Пархоменко, начали общее наступление из Киева, Полтавы и Одессы. Стремясь сохранить инициативу в своих руках, Григорьев прибегнул к опыту «молниеносной эшелонной войны». Посадив большую часть своих войск в эшелоны, он двинул их на Полтаву (не дошли 20 км), Киев (не дошли 80 км), на Екатеринослав.

Однако у «эшелонной войны» были и серьезные недостатки: вооруженная сила растворялась в огромном пространстве Украины, атаман эту силу распылил, не выбрав направление главного удара, а только наводнив повстанцами огромный регион от Днестра и Подолья до Днепра, от Черного моря до окрестностей Киева.

И хотя к 15 тысячам григорьевцев присоединилось еще около 8 тысяч красноармейцев и крестьян, им не удалось надолго удержать инициативу в своих руках. Возможно, при умелой агитации украинские советские армии полностью перешли бы на сторону восставших. Но этого не случилось. Григорьев оказался бездарным фельдфебелем, не умевшим ни спланировать военную операцию, ни предвидеть последствия своих действий и к тому же постоянно находившимся в состоянии антисемитского ража. Через пять дней его наступление выдохлось.

18 мая Совет Обороны Советской Украины провозгласил террор против партий украинских левых эсеров и украинских социал-демократов «незалежныкив», которые вдохновляли восставших.

Повстанцы, подогретые антисемитской пропагандой, срывали свою ненависть к диктатуре коммунистов на евреях, которых считали большевиками и виновниками всех своих несчастий.

Григорьев стремился заручиться поддержкой батьки Махно, который пользовался весной 1919 года огромной популярностью в украинских советских армиях. Бригада Махно вошла в феврале 1919 года в ту же дивизию Дыбенко, что и отряды Григорьева. В мае 1919 года батька все еще воевал на стороне «красных» в составе 3-й украинской советской армии, но отношения между ним и большевиками находились на грани разрыва. Дошло до того, что «красные» покушались на его жизнь, и эта неудачная попытка была раскрыта махновской контрразведкой.

У Махно было множество причин выступить против «красных». Он был сельский вождь и защищал крестьян от насилия «военного коммунизма». Но Запорожью, в котором «царствовал» Махно, угрожали белогвардейцы, и Махно все свои силы (около 25 тысяч бойцов) бросил против наступавших на Гуляй-Поле «белых».

Приблизительно 5–6 мая 1919 года Григорьев впервые попытался связаться с «батькой» и договориться о совместном наступлении. 11 мая в телеграмме Махно Григорьев сообщал и предлагал: «От комиссаров, «чрезвычаек» не было житья, коммунисты диктаторствовали, мои войска не выдержали и сами начали бить «чрезвычайки» и гнать комиссаров. Все мои заявления Раковскому и Антонову кончались обыкновенно присылкой комиссаров. Когда их набралось 42 души, когда они меня измучили, я их просто выгнал вон. Они тогда меня объявили вне закона. Вот я, незаконный атаман, гоню их вон из пределов Украины. Пока на всех фронтах мой верх, ко мне присоединилось несколько полков и эскадронов неприятельской кавалерии. Не пора ли вам, батька Махно, сказать веское слово тем, которые вместо власти народа проводят диктатуру отдельной партии?»

Большевики потребовали от комбрига Махно немедленно объявить о своем неприятии григорьевского восстания и выпустить против Григорьева воззвание, угрожая, что «неполучение ответа считается объявлением войны» Красной Армии.

В своей телеграмме Махно, обозвав большевиков «политическими шарлатанами», заявил, что «распри Григорьева с большевиками из-за власти не могут нас заставить открыть фронт для кадетов и белогвардейцев». Махно не поддержал восстание и занял сначала выжидательную позицию.

В заявлении советскому правительству он сообщил, что у него нет точных данных о целях восставших, поэтому он воздерживается от выпуска воззвания против Григорьева «до получения ясных данных», заметив, что и он «энергичный противник партийной диктатуры и ЧК».

18 мая 1919 года махновская комиссия, которая посетила район восстания, сообщила комбригу, что григорьевцы громят и убивают евреев. После этого сообщения Махно издает воззвание «Кто такой Григорьев?», где называет атамана «разбойником», «контрреволюционером», «авантюристом», «провокатором-погромщиком». Нестор Махно был ярым противником антисемитизма и в своих частях расстреливал погромщиков.

Отказался объединяться с Григорьевым и атаман повстанцев Чигиринского уезда Коцюр.

Во второй половине мая григорьевских повстанцев неожиданно быстро удалось разгромить и локализовать в степных районах Херсонщины. Многие части, поддержавшие Григорьева еще неделю назад, опомнились и возвратились под «красное» командование. Григорьев обещал своим бойцам, что серьезного сопротивления они не встретят, заявляя, что вся страна уже захвачена повстанцами. Но, когда григорьевцы оказались под огнем пулеметов и пушек, боевой пыл их угас. Тысячи мятежников стали сдаваться при первом же приближении регулярных частей Красной Армии.

Силами трех «красных» войсковых групп удалось окружить район восстания.

19 мая 1919 года группа кременчугского направления под командованием П. Егорова выбила «григорьевцев» из Кременчуга, а Днепровская военная флотилия — из района Черкасс. С юга наступали части Дыбенко и Пархоменко. Соединившись с группой Егорова, они заняли Кривой Рог, станцию Долгонцово.

21 мая войска атамана были разбиты под Киевом.

22 мая стала «красной» Александрия — центр восставших.

23 мая была взята Знаменка, 26–31 мая части одесского направления (командир В. Голубенко) вытеснили Григорьева из Николаева, Очакова, Херсона. Херсонский полк восставших сдался, и его командир был расстрелян. Тогда же были расстреляны ближайшие единомышленники атамана Григорьева — Горбенко и Масенко. В боях второй половины мая григорьевцы несут огромные потери: около 3 тысяч убитыми и более 5 тысяч пленными. Это была почти половина «армии» атамана... Множество григорьевцев просто разбежалось по домам...

В конце мая основные силы атамана, разбитые под Камянкой, скрываются в далеких степных селах и переходят к тактике партизанской войны. Юрко Тютюнник с двумя тысячами восставших («Повстанческий кош») оторвался от главных сил Григорьева и, выйдя к местечку Шпола, увел свой отряд на соединение с силами Петлюры. 14 июля «кош» Тютюнника влился в армию УНР.

В июне 1919 года командование Красной Армии решило, что с григорьевщиной полностью покончено и непосредственная опасность потерять власть миновала. Войска «красных» были переброшены против Деникина и объявленного вне закона Махно.

Большая часть войск Григорьева была разбита и разбежалась. Из 15–23 тысяч повстанцев у атамана осталось чуть более трех тысяч, еще около двух тысяч ушли к различным мелким местным атаманам, которые номинально считали Григорьева своим вождем. Но григорьевское повстанческое движение продолжало жить, оно набирало силы, активно искало союзников.

Тогда-то Григорьев временно признает над собой идейное руководство повстанческого ревкома левых украинских социалистов (Ю. Мазуренко, Ю. Тютюнник). Сам атаман был признан этим ревкомом, воюющим против «диктатуры большевиков», командиром одной из дивизий повстанцев. В трех других дивизиях насчитывалось до 15 тысяч повстанцев. Эти дивизии совершали налеты на Фастов, Сквиру, Белую Церковь.

В Приднепровье собрались бывшие григорьевские атаманы Чайковский, Орлик, Сагайдачный, которые, пользуясь отступлением «красных» и полным хаосом в их тылу, захватывали и некоторое время удерживали города Борис-лав, Каховку, Никополь, станцию Долинская.

Главный отряд Григорьева совершал постоянные налеты на Александрию, перерезав основные железнодорожные пути с Юга Украины на Север. Григорьевцы захватили в это время огромное количество ценностей и военного имущества, нападая на эшелоны, которые шли из Крыма и Причерноморья. Есть сведения, что в июне 1919-го Григорьев временно скрывался от преследования «красных» в Чигиринских лесах и в Холодном Яру. Однако главный атаман Холодного Яра Васыль Чучупака Григорьева «около себя отказался иметь». Местный атаман Коцюр заявил Григорьеву, чтобы тот немедленно вывел свои отряды подальше из Чигиринского района и «не объедал тут население».

Новые красноармейские части (около 10 тысяч солдат), высланные против григорьевцев в июне 1919 года, «уклонялись от боев, пьянствовали и бесчинствовали... Григорьевскими настроениями заражены некоторые члены партии» (сообщал советский источник).

В это время крестьяне разрушают железные дороги, скручивая рельсы в клубок с помощью упряжек волов. Целые районы промышляли грабежом не только военных эшелонов, но и пассажирских поездов. Это было началом войны деревни против города.

В июле 1919 года в район, контролируемый григорьевскими повстанцами, пришли отряды батьки Махно, которого большевики, объявив «врагом революции», стремились «обезвредить». От дивизии Махно осталось около четырех тысяч человек. Махно встретился с Григорьевым и предложил ему военный союз против «белых и красных». В то же время батька заявил, что он категорически не согласен с содержанием григорьевского Универсала в той его части, где содержатся призывы к еврейским погромам.

Все же батька и атаман решили объединить свои военные силы в армию. Махно стал главой Повстанческого совета (диктатором), Григорьев — командующим войсками, брат Махно — Григорий был избран начальником объединенного штаба. Григорьев пытался уговорить Махно выгнать всех евреев из махновских частей и продолжать политику погромов. Но тот заметил, что за каждое антисемитское выступление Повстанческий совет будет строго наказывать, вплоть до расстрела. И Григорьев присмирел...

В то же время атаман стремился достичь соглашения и с наступающими «белыми», считая, что они ведут правильную политику, устраивая погромы и провозглашая созыв в будущем Учредительного собрания. Тайные переговоры Григорьева с представителями «белых» особенно тревожили Махно, так как он был решительным противником белогвардейцев.

16 июля Махно и Григорьев отправили письмо Петлюре от имени Революционного совета повстанцев Екатеринославщины, Херсонщины и Таврии. Это был ответ на обращение Петлюры, деятелей УПСР и УРСДРП к украинским повстанцам. В этом письме атаман и батька предлагали Петлюре такие условия союза и общие цели: 1) самостоятельность Украины; 2) осуществление принципов народоправия; 3) Всеукраинский съезд Советов — высшая власть; 4) передача всей власти на местах вольным Советам рабочих, крестьянских и казацких депутатов; 5) ликвидация Директории и создание Временного верховного Совета республики из социалистических элементов, что стоят на почве советской власти в независимой Украинской республике.

Фактический это было предложение изменить форму государственного правления в УНР, на что Петлюра пойти не мог, и соглашение не было подписано.

Большинство махновских командиров было против союза с Григорьевым, они предлагали его расстрелять за погромы. Махно же заявил, что Григорьева «всегда можно расстрелять», но необходимо присоединить военную силу григорьевцев к своей армии.

Совместные действия Махно и Григорьева продолжались три недели. В течение этого времени их войска вели борьбу с «красными», которые планировали окружить и уничтожить повстанцев в районе Знаменка — Помошная — Александрия. Против «красных» борьба шла успешно, несколько их полков было разгромлено. От столкновения с «белыми» войска Григорьева уклонялись, что дало возможность тем захватить Елизаветград.

Однажды в ставку Махно, перепутав ее со штабом Григорьева, пробрались два офицера Добровольческой армии, которые привезли Григорьеву взятку в полтора миллиона рублей и письмо, из которого стало ясно, что Григорьев уже несколько недель поддерживает связь с «белыми» и получает из ставки Деникина оперативные распоряжения. Из письма явствовало также, что Григорьев должен соединиться с «белой» конницей Шкуро и, захватив железнодорожные станции, перекрыть большевикам возможность отступления с Юга Украины.

Это письмо стоило офицерам жизни... А махновцы на своем заседании решили судить и расстрелять Григорьева за измену. Хотя сам Махно предложил расследовать случившееся и не торопиться с расстрелом атамана.

Некоторое время после этого происшествия махновцы и григорьевцы действовали совместно против «красных». Однако Махно раздражало нежелание Григорьева бороться против «белых» и враждебное отношение к еврейскому населению.

13 июля две тысячи григорьевцев под видом крестьян просочились в Елизаветград, а ночью внезапно захватили вокзал, тюрьму и военный комиссариат города. Из тюрьмы были освобождены все заключенные, но в городе григорьевцам удалось удержаться только несколько часов. За это короткое время было уничтожено 20 еврейских семей, что серьезно разозлило Махно.

После этих событий командующий войсками, действовавшими против григорьевцев, Клим Ворошилов издает приказ: «Кто доставит живым или мертвым Григорьева, получит сто тысяч. За голову каждого его помощника, а также Зеленого, Ангела — 50 тысяч...»

26 июля махновцы на своем совете решили немедленно покончить с Григорьевым. Подходящий момент представился уже на следующий день. В селе Сентово григорьевцы ограбили крестьянский кооператив, заявив, что это сделали махновцы. На крестьянский сход в Сентово прибыли махновские командиры и Григорьев. Центр села заняли махновские части, на околицах расположились григорьевцы. Узенькие сельские улицы перекрыли махновские тачанки с пулеметами.

Махновский командир Чубенко выступил на сходе с разоблачением Григорьева — покровителя грабителей и погромщиков, «наймита деникинцев».

Атаман, негодуя, схватился за маузер и подбежал к Чубенко, но, когда увидел, что рядом оказалось еще два вооруженных махновца, засунул маузер за голенище сапога и направился в канцелярию сельсовета для объяснения с махновцами. В канцелярии оказалось, что сила не на стороне Григорьева: Махно и шесть его товарищей против атамана с его телохранителем. Григорьев потребовал доказательств обвинения. Чубенко долго обвинял Григорьева во всевозможных грехах: в ограблении бедняков, в погромах, в расстреле двух махновцев, в отказе выступить против «белых» и в сговоре с «белыми».

Григорьев сначала все отрицал, но вскоре схватился за маузер... Однако Чубенко опередил его, выстрелив в упор в атамана. Есть свидетельства, что предатель из окружения Григорьева заменил боевые патроны в маузере Григорьева холостыми, и поэтому выстрелы Григорьева в Махно не достигли цели.

Начальник штаба махновцев Виктор Белаш так описывает последние минуты жизни Григорьева: «... Григорьев стал все отрицать. Тогда Чубенко заявил: «Так вы еще отрицаете, что вы союзник Деникина? А кто же послал делегацию к Деникину и к кому приезжали те два офицера, которых Махно расстрелял?» Григорьев, наклонив над столом голову, схватился за маузер, но не успел его выхватить, как Чубенко из «библея» выстрелил в него в упор. Григорьев зарычал и бросился к выходу. Стоявший в стороне Махно крикнул вдогонку: «Бей атамана!» Чубенко, Каретников, Лепетченко, я и Чалый выбежали следом на улицу, стреляя в бегущего впереди Григорьева. Он споткнулся и упал, выхватывая свои маузеры. Подбежавший махновец Качан выстрелил в него в упор. Испуганная толпа бросилась врассыпную... Трудно определить, чья пуля его свалила там, на улице...» Бойцы Григорьева разбежались в панике под пулеметным огнем махновских тачанок. Одни ушли за речку Ингул, других загнали в ближайшие болота и взяли в плен.

Большинство григорьевцев было разоружено, штабные командиры и телохранители атамана убиты. Две трети григорьевских повстанцев перешло в состав повстанческой армии Махно. Тело атамана бросили за селом в ров, запретив предавать его земле, и оно стал добычей одичавших собак. Только через несколько дней, когда махновцы покинули село, жена атамана похоронила его останки на кладбище в Александрии.

По другим данным, на крестьянском сходе в Сентово атаман не был убит. Напротив, на сходе крестьяне поддержали Григорьева, и он, «будучи в хорошем настроении», пожертвовал им 20 тысяч рублей на ремонт местного клуба. А вот на следующий день состоялись сборы штаба и командиров повстанцев, на которые явился Григорьев со своими телохранителями. Когда на сборах зазвучали обвинения в адрес Григорьева, со двора послышались крики. Это во дворе дрались махновец и григорьевец. Махно выбежал во двор и рукояткой револьвера ударил григорьевца. Вернувшись в комнату, он бросил в лицо Григорьеву: «Вас всех нужно пострелять!».

После этого инцидента Махно возобновил заседание вопросом: «Писал ли Григорьев в своих универсалах: «Бей жидов, спасай Россию?». Когда Григорьев стал возмущаться и говорить, что это недоказуемо, Махно выхватил револьвер и выстрелил в Григорьева. Раненный в плечо атаман выбежал во двор, упал на одно колено и начал отстреливаться. Но в это время к нему подскакал махновский всадник и ударил шашкой по голове.

По третьей версии — во дворе, обступив атамана, Махно и его командиры Чубенко и Каретников разрядили в него свои револьверы. Первый историк махновщины П. Аршинов и командир махновцев А. Чубенко утверждают, что Григорьева убил Махно: его пуля оказалась последней и решающей.

Сообщая в телеграмме «Всем! Всем! Всем!» о том, что он убил контрреволюционера и погромщика Григорьева, Махно утверждал: расстрел атамана стал «необходимым и нужным фактом истории». Исторические последствия свершившегося Махно считал «своим революционным долгом взять на себя».

Однако никаких «исторических последствий» убийство атамана не имело. Уже через полгода о нем никто не вспоминал, кроме пострадавших от погромов, земляков и бывших его бойцов. Григорьевское восстание осталось малоизвестной страницей украинской истории. Кровавые еврейские погромы, предательство Украинской республики, своих союзников-махновцев и сговор с врагом черными пятнами проступили через флер времени. Протест крестьянства против грабительской большевистской политики был обоснован, но оно доверилось проходимцу... Поводырь масс оказался отъявленным амбициозным авантюристом, рвавшимся к власти. Авантюристом, готовым на любую подлость...

А вот сам факт григорьевского восстания поставил точку на некоторой автономии украинских советских частей. Памятуя о пережитом страхе в середине мая 1919-го, когда большевики могли потерять Украину, командование, и лично товарищ Троцкий, решают упразднить всякую военную автономию Советской Украины, дабы не возникали проблемы с непокорным народом.

В июне 1919-го были ликвидированы Украинский советский военный комиссариат (министерство) и Украинский фронт, за серьезные просчеты отстранены командующий фронтом В. Антонов-Овсеенко и член РВС фронта Е. Щаденко, командующие трех украинских советских армий — С. Мацилевский, А. Скачко, Н. Худяков.

Все три украинские советские армии были переформированы в обычные номерные стрелковые дивизии, причем большинство украинцев-командиров отстранили от дел или репрессировали. Тогда же был объявлен «вне закона» советский командир дивизии, представленный к ордену Красного Знамени Нестор Махно, и началась двухлетняя борьба против «махновщины». Махновский начальник штаба и семь командиров были расстреляны.

Без суда и следствия расстреляли комбрига советской Приднепровской бригады А. Богунского. При загадочных обстоятельствах погибли герои войны — комдив Н. Щорс, комбриги В. Боженко, Т. Черняк, командир бронепоезда А. Железняков. Армию унифицировали, а все, кто проявлял «сепаратизм», «самостоятельность», имел свое мнение и пользовался любовью бойцов и поддержкой населения, подлежали уничтожению.

<< Назад   Вперёд>>   Просмотров: 4052



Ударная сила все серии	Автомобили в погонах