Великий князь Николай покинул Ставку 7 сентября, через два дня после прибытия туда царя. Он отправился на Кавказ в сопровождении генерала Янушкевича, который незадолго до этого был сменен на посту начальника Генерального штаба генералом Алексеевым. Военные, возлагавшие большие надежды на Алексеева, с удовлетворением восприняли эту новость. Именно Алексеев разрабатывал план военной кампании в Галиции осенью 1914 года, а будучи командующим Северо-Западным фронтом, еще раз доказал свой военный талант. Сейчас на него была возложена огромная ответственность: в результате наступления германской армии русские войска оказались в очень тяжелом, можно даже сказать – критическом положении, и от решений, которые он должен был принять, зависело будущее и армии, и всей России. С самого начала царь дал ему полную свободу в планировании и проведении военных операций. Свою роль император видел в том, чтобы своей властью «прикрывать» его и нести полную ответственность за его действия.

   Через несколько дней после того, как Николай II встал во главе русской армии, ситуация внезапно изменилась к худшему. Немцы, которые сконцентрировали крупные силы к северо-западу от Вильно, сумели прорвать фронт, и теперь их кавалерия действовала в тылу русской армии, угрожая отрезать ее от остальной страны. 18 сентября мы, казалось, были на краю гибели.

   Благодаря предпринятой тактике и героизму войск катастрофы удалось избежать. Это было последнее усилие врага, который сам, как оказалось, вырыл себе могилу. В начале октября русские войска добились некоторых успехов над австрийцами, постепенно фронт сомкнулся и закрепился на отвоеванных позициях.

   Это ознаменовало окончание долгого отступления, начавшегося еще в мае. Несмотря на все свои усилия, германские войска так и не смогли довести наступление до победного конца. Русская армия уступила врагу большую территорию, но избежала полного разгрома.

   6 октября царь на несколько дней вернулся в Царское Село, и было решено, что Алексей Николаевич отправится вместе с ним на фронт: царь считал необходимым показать наследника войскам. Царица подчинилась этому решению, понимая его необходимость. Она знала, как тяжело ее муж переживал одиночество, ведь в один из самых трудных моментов своей жизни он оказался вдали от семьи, которая была главным утешением его жизни. Она знала, каким счастьем было бы для него присутствие рядом сына. Тем не менее ее сердце сжималось при мысли, что сын уезжает от нее. Они разлучались впервые в жизни, поэтому легко представить, на какую жертву пошла эта женщина. Каждый раз, оставляя его хотя бы на несколько минут, она даже не знала, увидит ли еще его живым.

   Мы отбыли в Могилев 14 октября, и царица с великими княжнами пришли на вокзал проводить нас. Когда я прощался с ее величеством, она попросила писать ей каждый день, сообщая новости о сыне. Я обещал исполнить ее просьбу.

   На следующий день мы остановились в Риге, где царь хотел устроить смотр войскам, которые были отведены с линии фронта и расквартированы поблизости. Все эти части принимали участие в тяжелых боях в Галиции и Карпатах, и их личный состав уже два или три раза был почти полностью заменен. Однако, несмотря на ужасные потери, полки гордо промаршировали перед царем. Конечно, они уже несколько недель отдыхали за линией фронта, и у них было время оправиться от усталости и лишений. Это был первый раз, когда царь в роли главнокомандующего проводил смотр войскам. Теперь они видели в нем и императора, и своего Верховного главнокомандующего. Приняв парад, царь подошел к солдатам и поговорил с несколькими из них, задав вопросы о тех тяжелых сражениях, в которых они принимали участие. Алексей Николаевич был рядом с отцом, внимательно вслушиваясь в рассказы людей, которые совсем недавно глядели в лицо смерти. Он напряженно слушал их, стараясь не пропустить ни слова. Его присутствие рядом с царем вызвало неподдельный интерес у солдат. Когда он ушел, они начали шепотом обмениваться впечатлениями – они говорили о его возрасте, росте, внешности и т. д. Но самое большое впечатление на них произвел тот факт, что на цесаревиче была форма рядового, ничем не отличавшаяся от их собственной.

   16 октября мы прибыли в Могилев, небольшой белорусский провинциальный город, куда великий князь Николай перевел Ставку Верховного главнокомандования во время наступления германской армии два месяца назад. Царь поселился в доме губернатора на крутом левом берегу Днепра. Он расположился на первом этаже в двух довольно больших комнатах, в одной из которых был его кабинет, а в другой – спальня. Походная постель Алексея Николаевича была поставлена рядом с постелью отца. Меня и нескольких сопровождающих царя военных разместили в местном Дворянском собрании, переданном в распоряжение Генерального штаба.

   Время мы проводили примерно следующим образом. Каждое утро в половине девятого царь ехал в Генеральный штаб. Обычно он оставался там до часа дня, и я пользовался его отсутствием, чтобы работать с Алексеем Николаевичем в царском кабинете, который мы были вынуждены превратить в класс из-за недостатка места. Затем мы обедали в главной зале губернаторского дома. Каждый день за столом собиралось около тридцати человек, включая генерала Алексеева, его адъютанта, глав военных миссий стран Антанты, членов свиты и нескольких офицеров, бывших в Могилеве проездом. После обеда царь занимался неотложными делами, а около трех часов дня мы отправлялись на автомобильную прогулку.

   Когда мы отъезжали на некоторое расстояние от города, то останавливались и около часа гуляли. Больше всего нам нравился сосновый бор, в самом центре которого располагалась маленькая деревенька Сосновка, где 19 июля 1812 года армия маршала Даву встретилась с войсками генерала Раевского.^[36]

   По возвращении с прогулки царь снова брался за бумаги, а Алексей Николаевич готовил уроки в кабинете отца. Однажды, когда я, как обычно, присутствовал там, царь обернулся ко мне и заметил:

   – Если бы мне кто-нибудь сказал, что однажды я буду подписывать манифест об объявлении войны Болгарии, я бы назвал этого человека сумасшедшим. Но вот этот день настал. Я подписываю этот документ против своей воли, поскольку уверен, что болгарский народ был обманут своим королем и сторонниками Австрии, но большинство болгар по-прежнему дружески относятся к России. Национальный дух скоро возродится, и они осознают свою ошибку, но будет слишком поздно.

   Этот эпизод наглядно показывает, какую простую, абсолютно неприхотливую жизнь мы вели в Ставке, и ту близость, которая появилась между нами в этих экстраординарных обстоятельствах.

   Поскольку царь очень хотел посетить войска вместе с цесаревичем, мы направились на фронт 24 октября. На следующий день мы прибыли в Бердичев, где к нашему поезду присоединился генерал Брусилов, командующий Юго-Западным фронтом. Через несколько часов мы прибыли в Ровно. Именно в этом городе генерал Брусилов разместил свою штаб-квартиру. Мы должны были вместе с ним ехать к месту концентрации его войск. Поехали машиной, так как нам предстояло более 20 миль. Когда мы выехали из города, к нам присоединилась эскадрилья аэропланов и сопровождала нас, пока мы не увидели длинные ряды соединений, раскинувшиеся за лесом. Через минуту мы были уже там. Царь прошел мимо выстроенных для встречи императора войск вместе с сыном. Затем вызвал из рядов офицеров и солдат, которых наградили за храбрость, и вручил им Георгиевские кресты.

   Не успела церемония награждения закончиться, как уже стемнело. На обратном пути царь, узнавший от генерала Иванова, что рядом находится полевой госпиталь, решил заехать туда. Мы попали в уже темный лес и скоро разглядели маленькое здание, слабо освещенное красным светом зажженных факелов. Царь с Алексеем Николаевичем вошли в дом, и царь подошел к раненым и стал расспрашивать их о здоровье. Его неожиданное появление в столь поздний час, да еще в непосредственной близости от линии фронта, вызвало всеобщее изумление. Один рядовой, которого только что перевязали и вновь положили на кровать, не отрываясь смотрел на государя и, когда тот склонился над ним, поднял здоровую руку и дотронулся до его одежды, чтобы удостовериться, что перед ним действительно царь, а не призрак. Прямо за спиной отца стоял Алексей Николаевич, который был глубоко тронут теми страданиями, которые увидел вокруг себя.

   После этого мы сели в поезд и сразу же отправились на юг. На следующее утро мы уже были в Галиции. Ночью мы пересекли бывшую австрийскую границу. Царь горел желанием поздравить войска, беспримерное мужество которых позволило им закрепиться на чужой территории даже при катастрофической нехватке оружия и боеприпасов. В Богдановке мы сошли с поезда и поднялись на плато, где были собраны части полков армии генерала Щербачева. Когда смотр войск закончился, царь, несмотря на возражения свиты, посетил Печерский полк, который был расположен в 5 километрах от линии фронта, в месте, вполне доступном для вражеской артиллерии. Затем мы вернулись к нашим машинам, которые оставили в лесу, и отправились в армию генерала Лечицкого, что располагалась в 50 километрах.

   Когда мы возвращались домой, стемнело и опустился густой туман. Мы заблудились и дважды возвращались к месту, откуда уехали. Лишь после долгих блужданий мы наконец-то выехали к железнодорожному полотну, правда, в 25 километрах от того места, где оставили свой поезд. Еще через 2 часа мы пустились в обратный путь к Ставке.

   Из этой поездки в войска царь вынес самые благоприятные, обнадеживающие впечатления. Он впервые вступил в непосредственный контакт со своими войсками и был рад, что сумел собственными глазами убедиться (особенно на линии огня) в прекрасном состоянии боевых частей и в боевом настрое офицеров и солдат.

   Мы вернулись в Могилев вечером 27 октября, а на следующее утро туда прибыли ее величество и великие княжны. Во время этого путешествия царица с дочерьми останавливались в нескольких городах – в Твери, Пскове и Могилеве, чтобы посетить военные госпитали. В Могилеве они пробыли с нами три дня, а затем вся семья направилась в Царское Село, где царь должен был провести несколько дней.

   Я намеренно так подробно остановился на этом первом путешествии, в которое царь взял своего сына, и, чтобы не повторяться, лишь кратко расскажу о тех поездках в войска, которые мы совершили в ноябре.

   9 ноября мы покинули Царское Село. 10-го были уже в Ревеле, где царь посетил эскадру подводных лодок, которая только что прибыла туда. Толстый слой льда покрывал лодки сверкающей коркой. Там также стояли две британские субмарины, которые с большим трудом вошли в воды Балтики и успели уже потопить несколько германских кораблей. Царь вручил Георгиевский крест одному из командиров.

   На следующий день мы провели несколько часов в Риге, которая представляла собой нечто вроде передового бастиона, выдвинутого к линии врага. Там мы познакомились с полками сибирских стрелков, которые считались одними из лучших частей русской армии. Они гордо промаршировали перед царем, отвечая на его приветствие традиционным: «Рады служить вашему императорскому величеству» – и троекратным «ура!».

   Через пару дней мы были в Тирасполе, маленьком городке в 100 километрах от Одессы, где царь устроил смотр частям армии генерала Щербачева. После смотра войск царь, желавший выяснить для себя размер потерь, понесенных войсками, попросил командиров, чтобы подняли руки только те солдаты, которые были в составе своих частей с самого начала военной кампании. Командиры отдали соответствующий приказ, но над тысячами голов появилось лишь несколько рук. Были и такие части, где руки не поднял ни один человек. Это произвело огромное впечатление на Алексея Николаевича. Впервые он столкнулся с реальностью войны – ее страшной и жестокой правдой.

   На следующий день, 22 ноября, мы отправились в Рении, небольшой город на Дунае, на границе с Румынией. Там было собрано огромное количество оружия, боеприпасов и амуниции, поскольку этот город был базой речных пароходов, занимавшихся транспортировкой самых разных грузов для несчастных сербов, которые из-за предательства Болгарии оказались жертвами австро-германского нашествия.

   На следующий день царь произвел смотр знаменитой Дикой дивизии, одержавшей немало побед в недавней кампании. Дивизия располагалась возле Балты в Подолии. Там же стояли части кубанских и терских казаков, чьи меховые шапки придавали им немного устрашающий вид. Когда мы собрались в обратный путь, вся эта огромная масса всадников внезапно двинулась вперед и заняла позицию по обеим сторонам дороги. Затем они пришпорили лошадей и галопом, поднимаясь по склонам холмов и спускаясь в долины, сметая все на своем пути, сопровождали нас до железнодорожной станции. В этой яростной скачке люди и лошади слились в единое целое, а за всем этим наблюдали величественные Кавказские горы. Это зрелище было и величественным, и устрашающим одновременно, и в нем проявились все кровожадные инстинкты дикого народа.

   Мы вернулись в Ставку только 26 ноября, проехав практически по всему фронту, протянувшемуся от Балтики до Черного моря.

   10 декабря мы узнали, что царь намеревается посетить гвардейские полки, которые стояли на границе Галиции.

   В день нашего отъезда, 16 декабря, у Алексея Николаевича, который накануне подхватил простуду, пошла носом кровь из-за частого отсмаркивания. Я вызвал профессора Федорова,^[37] но тот не смог полностью остановить кровотечение. Несмотря на это, мы отправились в путь, поскольку уже были сделаны все приготовления к приезду царя. Ночью мальчику стало хуже: поднялась температура, и он очень ослабел. В три часа ночи профессор Федоров, чувствуя свою ответственность за жизнь цесаревича, решил разбудить царя и убедить его вернуться в Могилев, где можно было обеспечить наследнику надлежащий уход.

   На следующее утро мы уже были на пути обратно в Ставку, однако состояние ребенка стало столь серьезным, что решили везти его в Царское Село. Царь заехал в Генеральный штаб и провел два часа, беседуя с генералом Алексеевым. Затем он присоединился к нам, и мы немедленно отправились в путь. Наше путешествие было особенно тягостным, потому что состояние больного все время ухудшалось. Мы вынуждены были несколько раз останавливать поезд, чтобы переодеть больного. Матрос Нагорный поддерживал Алексея Николаевича в постели, потому что тот не мог самостоятельно сидеть. Несколько раз он впадал в забытье, и я боялся, что конец уже близок.

   Однако к утру ему стало немного лучше и кровотечение уменьшилось. Наконец мы доехали до Царского Села. Было 7 часов утра. Царица, которая была вне себя от тревоги и отчаяния, встречала нас на перроне вместе с великими княжнами. С величайшими предосторожностями больного перенесли во дворец. Докторам удалось зафиксировать рубец, который образовался на месте разрыва кровеносного сосуда. И опять царица приписала улучшение состояния своего сына молитвам Распутина и по-прежнему была убеждена, что только вмешательство «старца» спасло ее сына.

   Царь пробыл с нами несколько дней, но он горел желанием поскорей вернуться на фронт, поскольку хотел воспользоваться относительным затишьем, чтобы посетить войска и наладить с ними контакт.

   Поездки на фронт имели большой успех. Присутствие царя в войсках вызывало небывалый энтузиазм, причем не только среди солдат, но и среди крестьян, которые при любой остановке поезда стекались к нему со всех сторон в надежде хоть одним глазком взглянуть на своего государя. Царь был уверен, что его усилия приведут к возрождению патриотических чувств и верности лично ему. Недавние встречи с солдатами и офицерами убедили его, что это ему удалось. Сопровождающие разделяли эту убежденность. Было ли это лишь иллюзией? Тот, кто отрицает саму вероятность этого, совсем не знает русский народ и не имеет ни малейшего представления о том, как сильны в мужике монархические настроения.