Дрогнула под влиянием революционных настроений немецкая армия, начала откатываться на запад. Без поддержки кайзеровских штыков рухнуло марионеточное правительство Скоропадского. Но не зря говорят: свято место пусто не бывает. Те же махровые националисты Винниченко и Петлюра, подвизавшиеся в Центральной раде, создали новую марионетку — Директорию. Курс у Директории неприкрытый — с любым союзником: Англией или Францией, Америкой или белогвардейцами — готова воевать против Советской России.

На последнюю битву поднимался трудовой народ Украины. От города к городу, от села к селу летела весть о том, что Временное украинское рабоче-крестьянское правительство именем революции низложило гетманскую власть, что на помощь идут красные полки.

Узнав, что наступление советских войск на Украину началось, Щорс почувствовал лихорадочное возбуждение. Последним приказом штадива он произведен в комбриги, формально ему подчинен и Таращанский полк. Правда, пока только формально. Василий Назарович Боженко где-то бьет петлюровцев. Но тем не менее, это — две трети 1-й Украинской дивизии! Сила большая, и задачи придется решать сложные.

Беспокоило поведение немцев. Во время переговоров они согласно кивали головами, слушая условия богунцев: не взрывать мостов и коммуникаций, не грабить ценности, народное добро, не разрушать зданий. А на деле выходит иначе. Отступая на участке Робчик — Лычищи, они подняли в воздух мост. Оставляя под натиском славных таращанцев Стародуб, вывезли золото из банка, очистили продовольственные склады. А гарнизоны Робчика и Лычищ, откатившись к Клинцам, соединились с гайдамаками и образовали там мощный кулак. Надолго ли остановились — неизвестно.

Щорс принял решение наступать на Клинцы. Товарищи подзадоривали: давно пора заставить германца уважать Красную Армию. Он и сам не прочь был «отвести душу», однако трезвая оценка обстановки сдерживала. Драться с немцами даже теперь — дело не простое, особенно если учесть, что между Клинцами и Новозыбковом стоят под парами несколько бронепоездов. Потому, отдавая приказ по полку, особо подчеркнул: «Гайдамаков бить беспощадно, а с немцами брататься».

Он еще не потерял надежды столковаться с Советом немецких солдат. Ведь сколько было теплых встреч, казалось, понимали друг друга во всем.

И вот еще одна, в посаде Ардон, что под Клинцами. Представителям Совета Щорс заявил, что с немцами он не воюет, бьет только гайдамаков и просит соблюдать нейтралитет. Уполномоченные соглашались.

Когда он увидел, как тяжелый бронепоезд покидает железнодорожную станцию, не смог сдержать радостного возгласа. Наконец-то! Теперь можно и на Клинцы!

Тяжело ступая по мокрому снегу, первый и третий батальоны во главе с Щорсом направились к станции, а второй батальон под командованием Кощеева должен был с фланга ворваться в Клинцы. Кощеев вышел с отрядом из оккупированной зоны и сразу понравился Щорсу своей решительностью, смелостью — он поставил его во главе батальона.

Станцию миновали беспрепятственно, но, как только углубились в лес, с тыла ударили из многих стволов.

— Бронепоезд вернулся! — крикнул Зубов.

Щорс уже и сам понял: предали немцы, заманили в ловушку. Коротко бросил:

— Без паники, Яков, вперед!

Клинцы захватили дружным ударом, но закрепиться не удалось — гайдамаки шли в штыковую, а сзади вели интенсивный огонь немцы. Пришлось отдавать распоряжение возвращаться на исходные позиции.

Всю ночь не ложился спать. Перед глазами стояло заснеженное поле, испещренное темными бугорками. Всего нескольких погибших удалось вынести, остальные так и остались лежать под Клинцами. Десятки боевых товарищей.

Злым взглядом мерял развернутую карту. Что ж, придется с оккупантами разговаривать иначе. В Стародубе стоит сейчас Таращанский полк. Если его быстро выдвинуть вперед и захватить разъезд Святец, железнодорожная ветка Клинцы — Новозыбков окажется перерезанной. Можно для верности и рельсы к чертям взорвать. А Новозыбков — единственный путь для отступления немцам с их эшелонами и бронепоездами. Вот тогда увидим, что они запоют! Радуются, поди, сейчас, что устроили богунцам ловушку. А вскоре сами попадут в западню.

Приняв решение, Щорс устало потянулся, несколько раз прошелся по комнате, словно взвешивая все еще раз, и тут же написал приказ Боженко.

Вызвал вестового:

— Срочно! Аллюр три креста!

Когда от Василия Назаровича пришло донесение, что таращанцы заняли несколько посадов и сел и вышли на разъезд Святец, Щорс велел позвать пленного, захваченного во время последнего боя. Превозмогая гнев, решил сделать последнюю попытку договориться с солдатским Советом. Как ни хотелось отомстить оккупантам за предательство, вспоминал погибших товарищей и остывал. Дело не в мести. Воевать нужно умно, используя малейшую возможность для того, чтобы было меньше жертв.

Через переводчика объяснил пленному ситуацию и отправил его в Клинцы. Ответ пришел незамедлительно. Почувствовав серьезность положения, незваные гости тотчас прислали парламентеров. Если комбриг Щорс согласен беспрепятственно пропустить их эшелоны, они уйдут без единого выстрела, так как намерены до рассвета начать эвакуацию войск с Украины.

В декабре Богунский полк с развернутым знаменем вступил в Клинцы. Невзирая на жестокий мороз, бойцы, многие в ветхих шинелях и разбитых сапогах, бодро отбивали шаг. Над улицами взметнулась звонкая песня.

На площади колонну поджидала толпа. Седобородый старик в сопровождении нескольких женщин вышел вперед с караваем хлеба и щепоткой соли. Щорс спрыгнул с коня, поцеловал хлеб. Его большие серые глаза увлажнились. Срывающимся от волнения голосом поблагодарил за торжественную встречу. Вот она, плата за горечь поражений, за кровь товарищей, за многие тяготы и лишения, которые им приходится переносить. Народ встречает их как своих освободителей! Может ли быть большее счастье для воина, командира, чем ощутить себя в такой роли?

Местные жители приглашали бойцов домой, здесь и там звучали гармошки, скрипел снег — истосковавшиеся по веселью парни кружили в танце клинцовских девушек.

Вспомнилось недавнее совещание у нового начальника дивизии Ивана Семеновича Локатоша. Начдив начал не с боевой задачи. Сообщил, что поступили жалобы на нескольких таращанцев, грубо требовавших у мужиков продукты.

— Подобные факты, — сказал жестко, — буду расценивать как мародерство, за которое — расстрел на месте!

Вот почему еще до вступления в город они с комиссаром Барабашем строго инструктировали весь командный состав — как богунцы должны вести себя в освобожденных населенных пунктах.

— Умри с голоду, — почти крикнул Щорс, — но не унизь себя даже просьбой о куске хлеба!

А вот такие встречи, как сегодня, подумалось, значат больше, чем инструкция и приказ. Бойцы воочию убедились, как встречает их народ, как верит им, освободителям родной земли.

...Тогда же, на совещании, Локатош сообщил, что Богунскому и Таращанскому полкам доверена высокая честь — быть передовым отрядом Красной Армии в наступлении на Киев. Окрыленный Щорс торопился. В Клинцах не задерживались. На следующий же день, пополнившись добровольцами, полк двинулся на Новозыбков.

И опять конфликты с немцами. Не спешат они отводить войска, всячески тянут время, нарушают установленные сроки. А гайдамаки пользуются этим, словно щитом, прикрываются германскими бронепоездами.

Посланная во вьюгу разведка вернулась из Новозыбкова с радостной вестью. Удалось отбить у отступающих петлюровцев бронепоезд. Захватили также немало оружия, провианта, лошадей. Бронепоезд решили отправить в Гомель, в дар местному партизанскому отряду, Богунцам он уже не нужен, оперативная обстановка требовала оторваться от железной дороги.

Часть захваченного провианта Щорс приказал отправить населению освобожденных сел. Пусть видит народ, что богунцы делятся последним.

Штаб дивизии торопил скорее овладеть Черниговом, а там — прямой путь на Киев. Это и потребовало оторваться от железной дороги, взять курс на Городню. К этому местечку спешил с таращанцами и Василий Боженко.

Данные разведки показали, что в Городне сосредоточены большие силы гайдамаков, в том числе офицерский отряд. Щорс разработал план действий. Но его опередил Боженко — таращанцы первыми ворвались в местечко, завязали бой. Когда в первый день нового, 1919 года богунцы подошли к Городне, сопротивление врага уже было сломлено. Синежупанники сдавались в плен, клялись, что не хотят больше служить проклятому Петлюре.

Разгоряченный боем, Боженко разыскал Щорса. Лихо доложил о победе, но натолкнулся на холодный стальной взгляд.

— Партизанишь, Василий Назарович, — сухо проговорил Щорс. — А, между прочим, бригадой, в которую входит твой полк, командую я!

Но радость выигранного сражения смягчила чувство обиды, и Боженко, широко улыбаясь, ответил:

— Не суди, товарищ комбриг. Не было времени для подробного согласования действий. Но ведь главную задачу выполнили: город освободили, потери незначительные, а трофеев сколько!

Захваченные в Городне трофеи были, действительно, крупные. Очень кстати пришлись лошади, санные обозы. Зима стояла лютая, снежная, пешим строем двигаться трудно. Щорс усилил конные подразделения, почти весь полк разместил на санях.

Путь на Чернигов лежал через Седнев — последний опорный пункт гайдамаков перед старинным украинским городом. Вполне оправданно было ожидать здесь серьезного сопротивления. Боженко рвался вперед, но Щорс охладил его пыл. Без тщательной разведки наступать не разрешил.

Допросили нескольких местных жителей, одного за другим послали переодетых крестьянами бойцов. Так, по крохам, собирали информацию. А она оказалась неожиданной: гарнизон в Седневе незначительный, главные силы стянуты к Чернигову.

— Такое впечатление, что они не собираются держать здесь оборону, — заключил Боженко.

Щорс промолчал.

— Как думаешь, Николай Александрович? — не отставал командир таращанцев.

Щорс все еще молчал, сопоставляя в уме различные факты последних дней, данные разведки, личные наблюдения. Становится очевидным — в лагере противника сейчас изрядная сумятица и неразбериха. Хоть суть недавно лопнувшего правительства Скоропадского и недавно же созданной Директории, где войсками командует Петлюра, почти одна и та же, военные силы у них разные, единства у них нет. Складывается благоприятная ситуация для решительного наступления.

Как бы подытоживая свои размышления, Щорс сказал:

— Вот сегодня Седнев и возьмем!

Они двигались со штабом и конной разведкой за санным обозом, растянувшимся чуть ли не на полверсты. Щорс подозвал командира конников Божору.

— А ну, погуляйте шашками, хлопцы. Ударьте с налета — гайдамаки уже по инерции на Чернигов покатятся. А мы с полком к ужину подоспеем.

Божора, старый соратник Щорса еще по Семеновскому отряду, лихо козырнул, сбил на затылок мохнатую шапку:

— Есть!

Через минут пятнадцать конники скрылись за заснеженным бугром. Штаб, подтянувшись к главным силам, продолжал движение. Спокойно одолели верст семь. Еще три четверти часа, и Седнев. Однако почему же там так тихо?

Щорс, подав знак вестовому, пришпорил коня. Они быстро обогнали обоз, спустились в ложбину. И неожиданно прямо у дороги увидали спешившихся всадников. Божора виновато докладывал:

— Товарищ комбриг, на каких-то полчаса опоздали. Подкрепление подвалило — целый гайдамацкий курень. Трехдюймовку установили на площади, станкачей много, на каждых вторых санях...

Щорс внимательно выслушал сообщение, и вдруг у него озорно сверкнули глаза:

— Так это же здорово! Чем больше мы их здесь посечем, тем легче будет брать Чернигов.

Приказав первой роте на санях торопиться к Седневу, скомандовал:

— Коней сдать охранению, остальные за мной — шагом марш!

Щорс бежал заснеженной балкой, держа в руках ручной пулемет «льюис» — с тех пор, как начались боевые действия, не разлучается с ним. Тридцать восемь спешившихся конников едва поспевали за командиром.

Мелькнула мысль: не легкомысленный ли шаг совершает? Но он сразу же отогнал ее. Раз подкрепление только подошло, значит, оборону организовать еще не успели. К тому времени, когда поспеет первая рота, они внезапно ударят с тыла. Большой переполох поднимется!

Скрытно, балкой подошли к самому местечку. Перед ними открывалась довольно просторная площадь, уставленная обозом. Дымились походные кухни, взад-вперед сновали гайдамаки.

Никакое это не подкрепление, сразу же сделал вывод Щорс, осмотрев площадь. Просто бежит один из гайдамацких куреней к Чернигову, вот и остановился на ночлег.

Он знаком приказал выдвинуть ручные пулеметы, сам залег у своего «льюиса». Дружные очереди резанули сумерки.

Паника поднялась неимоверная. Синежупанники, бросая оружие, прыгали в нераспряженные сани и гнали лошадей.

Первая рота немного опоздала, окружение не удалось. Большая часть гайдамацкого отряда ушла, правда, налегке, оставив на площади обоз и раненых. Богунцам досталась нерасчехленная пушка, шесть пулеметов, много другого оружия, лошадей. И кухни. Когда подоспела на санях первая рота, разведчики уже снимали пробу.

— А добрый кулеш варят чертовы гайдамаки!

Щорс не скрывал досады от того, что выпустил из ловушки большую часть гайдамаков, но это чувство быстро потонуло в общем ликовании. Седнев взяли без жертв. Он ловил на себе восторженные взгляды бойцов, краем уха слышал приглушенные реплики:

— Вот как нужно города брать!

— А что же ты думал, сам батька Мыкола вел людей в атаку. Видал как? Пулемет схватил и первым в огонь...

Вечером к нему зашел хмурый Барабаш.

— Николай Александрович, конечно, победителей не судят, но мне непонятно ваше, извините, мальчишеское лихачество. Конечно, бойцы взахлеб рассказывают, как одна пуля прострелила на вас фуражку, а другая раздробила рукоять револьвера. Но авторитет у красноармейцев можно не только таким путем завоевывать. Кстати, он у вас уже довольно прочный.

Щорс хотел сказать что-то резкое, но овладел собой.

— А кроме лихачества ведь был и расчет? На неожиданность, на неподготовленность врага, на резерв, который... почти не опоздал. Была и трезвая оценка обстановки. Я сам, как вы знаете, командовал отрядом, прежде чем был назначен к вам комиссаром, и мне ваши чувства понятны. Но в штадиве придерживаются иного мнения. Не так уж много у нас сейчас красных комбригов, чтобы разрешать им водить в атаку взвод!

— Ладно, принимаю к сведению!

Щорс понимал, что измотанным трудными переходами и боями красноармейцам нужно дать хоть небольшой отдых, но время торопило. Впереди лежал Чернигов. И дело было не только в том, что захват этого города открывал путь на Киев. Седнев взяли с ходу. И Щорс решил, что противник сейчас деморализован. А ведь он и теоретически знал, и на практике не раз убеждался, как важно вовремя развить успех, не дать ошеломленному врагу собраться с силами. Конечно, Чернигов не простой орешек, в нем отборный петлюровский корпус, артиллерия, броневики.

С закрытыми глазами видел карту города во всех мельчайших подробностях, знал все укрепления, огневые точки. Были четко определены задачи каждой роте.

А все же главную ставку решил сделать на неожиданность, нестандартность принимаемого решения.

Петлюровская разведка, безусловно, знает, что они остановились на ночлег недалеко от города. Следовательно, начала наступления враг не ожидает раньше рассвета. Но ночлега не будет. Хоть люди смертельно устали. Отдохнут завтра. В Чернигове.

В два часа ночи он поднял по тревоге первый батальон Кощеева, не раз уже проверенный в трудном деле. Придал ему конников и приказал за ночь преодолеть двадцатикилометровый путь, чтобы выйти к Десне и намертво закрыть шоссейную дорогу на Киев. А остальные батальоны, включая и таращанцев, еще до рассвета начали стремительное наступление одновременно с двух направлений — с фронта и с тыла.

Эффект внезапности сработал. Как позднее показали пленные, петлюровцы посчитали, что к Чернигову подошли какие-то новые, неизвестные части: так были они уверены в том, что бригада Щорса отдыхает после трудного перехода. А когда отступающие натолкнулись на заслон Кощеева, это мнение утвердилось. В городе поднялась паника, целыми подразделениями петлюровцы дружно поднимали руки.

Верхом на коне Щорс поспевал везде, где складывалось напряженное положение. Быстрым ударом поспешил захватить бронемашины: если петлюровцам удастся пустить их в дело, может возникнуть паника. Тем более, что его бойцам против такой техники драться еще не приходилось.

Вскоре с юга ударила артиллерия Боженко. Клещи вокруг города сомкнулись.

К полудню бой закончился. На площадь свозили захваченную технику. Бойцы уважительно рассматривали корпусную радио-телеграфную станцию, броневики.

Щорс отправил в Семеновку, где сейчас дислоцировался штаб дивизии, краткое, но весьма весомое донесение. Порадовал ответ: штадив не только благодарил за взятие Чернигова, но и выделял из захваченных броневиков три машины для его бригады.

Политотдельцы не дремали. Раздобыв где-то ведро красной краски, решили сразу же «узаконить» технику. Через какой-нибудь час на броне машин красовались свежие надписи: «Богунец», «Таращанец» и «Красноармеец».

Щорса кольнула обида. Только вчера от Локатоша поступил приказ, в котором он категорически отменял названия полков, впредь предлагая именовать их только порядковыми номерами. Конечно, они теперь регулярная армия, а не партизаны. Но в названиях-то этих — уже целая история. В скольких городах и селах знают их как богунцев, таращанцев...

Правда, в приказе указывалось, что особые названия у полков могут быть, но их присваивают только решением рабоче-крестьянского правительства Украины за особые боевые отличия.

Ну, что же. Будут особые заслуги. Делом заслужим право носить эти имена.

Вечером по привычке зашел Барабаш. Немного странный, с загадочной улыбкой на лице.

— Николай Александрович, к вам делегация от 8-й роты. Темнят что-то хлопцы, не хотят говорить, по какому делу.

— Просите...

Бойцы смущенно мялись.

— Товарищ комбриг, Николай Александрович. Мы вот здесь посоветовались. Хотим, чтобы память у вас осталась о Чернигове. О том, как вместе дрались...

Они развернули небольшой сверток, и Щорс увидел алую ленту с надписью: «За храбрость товарищу Щорсу от товарищей красноармейцев 8-й роты 12 января 1919 г.»

Щорс залился румянцем. Порывисто поднялся, обнял делегатов.

— Спасибо, товарищи! Большое спасибо. Да это для меня самая дорогая награда!

Потом торжествующе взглянул на Барабаша.

— Так лихачество, говорите? Интересно, кому из царских офицеров или генералов солдаты такие подарки преподносили? То-то, товарищ комиссар. И в риске иногда большой смысл имеется!

...Тяжелым выдался январь. Изматывали не столько почти беспрерывные бои, сколько трудные переходы в стужу, метель. Но, казалось, никто не замечал ни ран, ни обмороженных в легкой обуви ног. Впереди лежал Киев, дорогой им всем город.

Атаман войска украинского Симон Петлюра спешно укреплял подступы к городу. По данным разведки, можно было предположить, что главным опорным пунктом он намерен сделать Бровары.

Однако Щорс уже располагал значительными силами для решения таких задач. Успешно формировался кавалерийский полк под началом Петренко. Один эскадрон выделил Боженко, другой — богунцы. Хорошую службу сослужили черниговские трофеи. Среди различного военного имущества там захватили много седел, пик и прочего снаряжения. Да и конями разбогатели.

Значительно возросла огневая мощь бригады — имели уже девять артиллерийских орудий, броневики, около двухсот пулеметов.

1 февраля Богунский и Таращанский полки почти одновременно ворвались в Бровары. Петлюра, призывавший любой ценой удерживать опорный пункт, первым покинул поле боя, укатил в Киев.

Нетерпеливый Боженко упрашивал Щорса поручить ему на плечах у врага ворваться в Киев. Щорс остановил его. Киев «на ура» не возьмешь, да и нужды такой нет. Бойцам необходим отдых. За это время они проведут разведку, уточнят детали операции.

В Бровары неожиданно приехал командующий Украинским фронтом Владимир Александрович Антонов-Овсеенко. Щорс видел его впервые и с неприкрытым любопытством разглядывал этого человека.

Вместе с членом Реввоенсовета фронта Ефимом Афанасьевичем Щаденко командующий ознакомил с обстановкой в Киеве. В своей агонии Директория свирепствует, проводятся массовые аресты, расстрелы без суда и следствия.

Но партийное подполье действует, крепнет рабочее сопротивление. Трудящиеся киевских заводов готовятся оказать вооруженную поддержку наступающим войскам в битве за освобождение родного города. Временное рабоче-крестьянское правительство Украины в своей декларации от 26 января заявило: «Врагов Советской России мы объявляем врагами Советской Украины. У нас одинаковые политические, экономические и военные задачи».

Потом Антонов-Овсеенко со Щаденко устроили смотр войскам. Щорс, шагая пружинящим шагом, четко доложил и стал впереди строя. За ним Боженко, играя неизменной нагайкой. Полки, хоть и обмундированы довольно разношерстно, звонко чеканя шаг, отлично прошли по площади.

— Как вам наши командиры? — позже спросил Антонов-Овсеенко у Щаденко.

— Признаться, Владимир Александрович, Щорса я себе представлял немного иным. Даже очень иным. Больно много о его лихости наслышан. А чувствуется — человек волевой, организованный.

— Да, — поддержал его Антонов-Овсеенко. — Незаурядная личность. Вот вам два типа командиров. Если в Боженко еще играет определенная анархостихия — хотя бойцы ему преданы, в огонь и воду пойдут за ним, — то во втором чувствуется сознание великой цели рабочего класса, спокойная дисциплинированность большевика. Вы обратили внимание на его взгляд? Мальчишка ведь совсем, а смотрит твердо, будто насквозь тебя видит.

Помолчав немного, добавил:

— Я ведь смотр главным образом для чего устроил? Хотел увидеть, кто же пойдет на штурм Киева — повстанцы или дисциплинированная советская армия. Вижу — зря волновался.

Уже кончили разрабатывать план операции по взятию Киева, когда прибыла делегация от подпольного областного партийного комитета. Ситуация изменилась. Петлюра отказался защищать Киев, войска отходят по направлению к Фастову, увозя награбленные ценности. Но лютуют проклятые сечевики напоследок зверски, бесчинствуют, убивают мирных людей.

Делегация просила по возможности ускорить наступление на город, чтобы спасти жителей от расправы петлюровцев.

Антонов-Овсеенко, присутствовавший при встрече, на вопросительный взгляд Щорса ответил коротким кивком головы.

Сломив разрозненные очаги обороны на окраинах, богунцы и таращанцы 5 февраля 1919 года вступили в Киев. Много помогли и рабочие. Военно-революционный комитет Киевского железнодорожного узла сформировал вооруженный пулеметами отряд и фактически контролировал работу железной дороги.

В центр города вступали под духовой оркестр. Увидев на площади человека, прилаживавшего к треноге кинокамеру, Щорс подозвал ординарца.

— Видишь этого, в картузе с наушниками? Мигом к нему, пусть снимает фильм чин по чину. Оставайся при нем неотлучно, чтобы к вечеру нам кино показал.

К вечеру не получилось по техническим причинам, но на следующий день делегаты всех подразделений переполнили кинозал. Когда на экране появились колонны богунцев и таращанцев, которых тепло приветствовало население, в зале началось всеобщее ликование. Многие бойцы вообще впервые были в кинотеатре, а тут такой сюрприз — увидеть себя, своих товарищей.

Пленка окончилась минут за десять, но никто не хотел расходиться. Сидевший в первом ряду Щорс наклонился к Щаденко.

— Пусть останется для истории, правда ведь, Ефим Афанасьевич?

— Что говорить, здорово вы придумали. Знаете, какая это важная политическая работа?

Щаденко вспомнились слова Антонова-Овсеенко, сказанные о Щорсе несколько дней назад, после смотра: «Имена великих творцов мы помним по созданным ими произведениям. Имя Щорса будут помнить по прекрасному произведению его большевистской воли и революционной сознательности — по созданному и воспитанному им Богунскому полку». Может быть, немного высокопарно высказался командующий фронтом, но правильно! Нет сейчас на Украине более организованной, боеспособной, дисциплинированной части, чем его полк.

Еще через день Антонов-Овсеенко поздравил Щорса и Боженко — Временное украинское правительство за боевые заслуги постановило наградить командиров полков почетным оружием. Но еще больше обрадовало Николая Александровича сообщение о том, что Богунскому и Таращанскому полкам сохраняются их наименования, за доблестные действия против врагов рабочих и крестьян. Правительство Украины вручило им почетные Красные знамена.

Тут же пришло и новое назначение — Щорс стал комендантом освобожденного города, начдив Локатош — начальником гарнизона.

В эту ночь он долго не мог заснуть. Через покрытые морозными узорами стекла — поселили его в одной из комнат бывшего царского дворца — вглядывался в притихший в темноте город. Всего четыре с половиной года тому назад, совсем мальчишкой вместе с фельдшерской сумкой получил он здесь направление в часть. Получилось — путевку в большую жизнь.

Как немыслимо далеко ушло то время! Сегодня он — комбриг. Ему поручено в Киеве устанавливать революционный порядок. Велика честь, велика и ответственность...

А память все листала страницы времени. Вспомнил дядю Казимира, своего первого учителя, который преподнес ему начальные уроки классовой борьбы, во многом помог найти свое место в вихре бурных событий. Навестить бы его, измученного болезнью, да где найдешь для этого несколько дней? Увидел перед собой черноглазого паренька, сунувшего когда-то листовку, а потом, в лазарете, не успевшего сказать что-то очень важное.

Каждый оставил свою зарубку в сердце, от каждого взял он что-то очень для себя существенное, без которого не было бы, вероятно, сегодня красного комбрига Щорса...

Сквозь окно с фрамугой из старого дуба, вычурной, фигурной, от Днепра потянуло резким холодом. Щорс покачал головой: дворец царский, а холод адский. Что-то делается сейчас в рабочих домишках? Запасы топлива, по имеющимся у него данным, очень скудные. Нужно завтра же распорядиться, чтобы дровяные склады взяли под строгий контроль.

Первые приказы, составленные совместно с Локатошем, напечатала газета «Киевский коммунист», выпускавшаяся в городе нелегально. Щорс взял газету, просмотрел ее и спрятал в планшетку. На память.

Поймал себя на мысли, что в последнее время все чаще начинает об этом думать — о памяти. Фильм приказал отснять «для истории», теперь газету спрятал в личный архив. Что это, возрастное? Пожалуй, нет. Это трезвая оценка происходящих событий. Действительно, когда станет полностью свободной Советская Россия, новым поколениям будет интересно узнать о тех, кто завоевывал для них новую жизнь.

Какими они были?

Пусть знают, что были они совсем простыми рабочими и крестьянскими парнями. Но героическое время сделало их героями.

Как недавний гимназист, ныне командир червонных казаков Виталий Примаков, милый его сердцу друг, с которым повстречались всего несколько раз, но сроднились навсегда. При каждой возможности обмениваются то короткой запиской, то устным приветом через нарочного, условливаются о встрече, когда разобьют всех врагов.

Как киевский рабочий Василий Назарович Боженко, вставший во главе полка, отчаянно храбрый, крутой, но справедливый: за дело сурово накажет бойца, за дело при всех расцелует. А казалось, быть бы ему всю жизнь краснодеревщиком, на радость людям мастерить красивую мебель.

Как Казимир Францевич Квятек, в 18 лет угодивший на царскую каторгу, прошедший там суровые университеты, ставший способным и сознательным командиром.

Как храбрый и рассудительный, с несомненным военным талантом Кощеев, пулеметчик Заровный, командир конников Божора и многие, многие другие. Пусть знают о них люди. О живых и павших...

В последующие десять дней ни в штабе, ни в своей квартире почти не бывал — дни и ночи проводил в комендатуре, на Думской площади.

Заниматься приходилось практически всем. Как и предполагал, скверно получилось с топливом. С самого начала не организовали как следует охрану складов, и значительную часть запасов расхитили. Выпущенные Петлюрой перед отступлением уголовники разбойничали, грабили по ночам.

А дети... Проезжая в своем стареньком автомобиле по улицам города, посещая вокзал, базары, всюду видел голодных, оборванных, завшивевших детей войны. Вместе с исполкомовцами выделил несколько барских особняков под детские приюты, велел собирать беспризорников.

В суете неотложных дел не забыл о своей школе. Решил хоть на минуту заглянуть в родной уголок. А там время будто остановилось. Тот же генерал Калашников на своем посту, тот же госпиталь по соседству. И товарищи, с которыми недавно хлебал одни щи. В роли служащих, преподавателей. Смотрели на него уважительно, не как на однокашника — на коменданта, почтительно пожимали руку.

Щемящее чувство недавней юности кольнуло Николая. Но дела торопили. Успел только отдать распоряжение, чтобы и школу и госпиталь поставили на довольствие.

Больше всего утомляли бумажные дела. В приемной комендатуры целыми днями толпились беспокойные посетители. Редко кто спокойно дожидается очереди, у всех дела, не терпящие отлагательства. А решить вопрос — даже маленький — не просто подпись поставить. Даже если это ночной пропуск заводскому дружиннику. К человеку приглядеться нужно, ошибка в таком случае может дорого стоить.

Работал с исполкомом Киевского Совета рабочих депутатов, который возглавил Андрей Бубнов. Данной ему властью содействовал организации Совнархоза, национализации промышленных предприятий, решению целого ряда других насущных вопросов. Совместно позаботились о выполнении военных заказов для оснащения своих бойцов.

Городская партийная организация направляла в армию коммунистов, рабочих. Желающих добровольно пойти на фронт оказалось немало. Это радовало Щорса. Что ни говори, а и в Богунском, и в Таращанском полках основная масса — крестьяне. Воюют неплохо, грех обижаться, но революционное сознание, дисциплина не всегда на высоте. Он хорошо понимал, как важно усилить рабочую прослойку в войсках, укрепить их стойкими большевиками.

При встрече с Локатошем не раз спрашивал: долго ли еще им здесь сидеть? Люди они военные, драться нужно, а не комендантствовать. Тот успокаивал:

— Ждать недолго. А тебе что, отдыхать надоело?

— Хорош отдых. Уже забыл, когда подряд пять часов спал...

<< Назад   Вперёд>>   Просмотров: 3490



Ударная сила все серии	Автомобили в погонах