Ноябрь

1 ноября

Оскулотация д<октором> Бунсдорфом. Как ни странно, но он нашел, что сейчас мне лучше, чем месяц назад, и лучше, чем два месяца назад. Хрипы слабые и выше, чем прежде. Я думаю, что это случайность. Перед осмотром я эксперторировал (?), и вот, ему кажется, что лучше. На самом деле этого не может быть. Я кашляю, плююсь сейчас больше, чем месяц и чем два месяца назад. У меня t° выше. Я чувствую себя слабее. Наконец, я ощущаю легкое, особенно левое на большей поверхности, чем прежде. Конечно, мне хуже. Оценив все обстоятельства, я могу сказать следующее: правое мое легкое в том же состоянии, в каком оно было, когда я прибыл в Numneela (?), разве чуть получше, левое легкое задето, и болезнь в нем развивается. Когда я сюда приехал, в нем или ничего не было, или чуть развивалось.

Мне противно столько говорить о своей болезни, о себе, на всех страницах этого дневника-журнала. Но что у кого болит... и т. д. А у меня наболело за этот год. Тяжело дышать не полной грудью, тяжело вечно чувствовать на груди камень (и на душе тоже). Противно плевать и кашлять, чувствовать себя проказой. Если бы я был холостой, я бы выработал в себе легкое и веселое на вид отношение к моей болезни. Но сейчас не могу этого.

Приходил ко мне только что приехавший сюда больной, некий финляндский швед Alexahder Diehl. Совсем еще молодой человек 23 лет, весьма живой и франтоватый. Он представитель какой-то писчебумажной фабрики. Жил почти все время в России, в Петербурге, Москве, Киеве и, по-видимому, сохранил о России приятное воспоминание. Главным образом, кажется, о театрах, операх и т. д. Но рикошетом это передается и на его отношение вообще к русским. Он сравнивает их с финляндцами, и сравнение это не в пользу последних, по его словам эгоистичным, грубым, малоинтеллигентным. «Разве можно сравнивать интеллигенцию Финляндии с вашей?» — говорил он.

С увлечением настаивал на том, что будто бы повторение восстания красных в Финляндии невозможно. Что «белая гвардия», именно гвардия, а не армия, теперь вооружена, многочисленна и организованна. В нее входят главным образом крестьяне, которые якобы твердо решили не допустить новой рево<люции>. Очень уж юн этот швед, и заключениям его, может быть, и нельзя доверять.

Рассказывал он мне о жестокостях их гражданской войны, которые он приписывает злобному характеру финнов. Он передал мне будто бы виденную им картину целой семьи, с малолетними детьми, пригвожденной топором (?) к столу их хижины. И у нас это могло быть, и бывало и почище еще этого. Темный народ всюду ужасен. Вернее — темные люди, так как жестокости, утонченные только по форме, проделывают, казалось бы, и более интеллигентные, а на самом деле тоже темные господа. Помню, как Типольт⁷⁹ рассказывал мне о смертных приговорах, выносимых во время карательных экспедиций в Прибал<тийском> крае⁸⁰, мертвецки пьяными судьями, и которые ему приходилось приводить в исполнение.

2 ноября

Утром я на hall'e. Пасмурно, тепло, тошно. Прочел франц<узские> газеты, прочел немецкие. Какие события! Австро-Венгрия рушилась или рушится. Там анархия. Карл бежал в Венгрию. Кароли (?), недавно бывший в оппозиции и подстрекавший Венгрию отделиться от Австрии и объявить себя самостоятельной, теперь уже, по-видимому, глава правительства и вроде Керенского не может сдержать своеволия масс. Везде пожары, убийства, тысячи и тысячи дезертиров хлынули с фронта и бесчинствуют в стране. Наши думают, что это революция, а это такой же военный бунт разбитых неприятелем войск, какой и мы видели. Может быть, последствием всей этой мировой войны и будет революция, которая изменит строй, но сейчас еще нельзя сказать, что будет. (Далее вырезан текст объемом около 700 знаков. — Примеч. публ.)

А в Германии, по-видимому, порядок, относительный, конечно. И войска их дерутся, и до сих пор еще ни одного неприятеля в немецкой стране. Удивительный народ. Может быть, даже не сегодня-завтра услышим о беспорядках не в немецкой армии, а у англичан, французов, итальянцев...

И все же немцы проиграли войну, теперь это уже несомненно. Австрия, Турция капитулировали. Всем теперь ясно или будет ясно завтра, кто начал войну и стоило ли ее начинать. Даже если Германия потеряет немного, все же она ничего не приобретет, не говоря уже о том, что она истерзана и обескровлена на многие годы.

3 ноября

В Вене совет солдатских и рабочих депутатов. Я невольно чувствую удовольствие. Но анархия эта, безусловно, на руку большевикам. t° в России, в большев<истской> России будет подогрета и владычество их, основанное на темноте народа, на дезорганизации интеллигенции, продолжится, а с ним продолжатся и анархия, произвол, жестокость, разрушение (Далее вырезан текст объемом около 1000 знаков. — Примеч. публ.)

Они закрыли газеты, уничтожили книгу, уничтожили самодеятельность общества, всех терроризируют, и отказаться от террора не будут в состоянии до самого конца, до своего конца. Значит, пока они у власти, культурная жизнь остановится в России. Они могут передавать сейчас книжные магазины, типографии и т. п. якобы в руки народа. Все это будет сейчас разграблено, растащено или будет влачить жалкое, казенное существование. А частной инициативе, частной предприимчивости будет положен конец. Я хотел бы только, чтобы сама жизнь положила конец существованию российской коммуны, а не штыки англичан или японцев. Я бы хотел, чтобы сами рабочие остановившихся сейчас заводов, крестьяне, не имеющие транспорта и не могущие ни купить хлеба из Украины или из-за Волги, ни найти нужных им продуктов (не все же удовлетворятся звериным образом жизни), мелкий торговый люд и т. п. сверг бы «тиранов» во имя тех 10 свобод, которые были возвещены в начале революции. Пускай сами русские разберутся в своих делах. Пускай разделятся по ту и по другую сторону баррикад. Тогда это будет прочно. А восстановление России японцами оставит навсегда впечатление в умах заблудившихся людей, что нас изгнали с порога Царства небесного.

Одно только, неужели ждать, как они будут казнить, морить голодом, издеваться и терзать тысячи и тысячи людей, виновных только в том, что они, как, например, Петя Леман, наследники своих отцов⁸¹.

4 ноября

Сегодня Fr. Вей-ха-вей неожиданно обратилась ко мне с просьбой передать моей жене, чтобы на будущее время она вносила деньги не доктору Сиверсу, а в банк. Это почему? «Ах, это может беспокоить доктора Сиверса». Говорил он вам что-нибудь? «Нет, ничего не говорил». Тогда в чем же дело? Доктор Сиверс сам предложил такой способ внесения денег. «Да, но, может быть, он это сделал только из любезности».

Пусть так, да вы-то тут при чем?

Ужасная нахалка. И все это было сказано с грациознейшей улыбкой и ужимками. К сожалению, я плох по немецкому языку, но надо будет сказать об этом Бунсдорфу.

t° моя все повышена. Я все еще лежу; я все еще кашляю много, больше, чем должен был бы.

Целый день все камень на Вей-ха-вей. Не стоит она этого.

5 ноября

Ночью ветер переменился и задул прямо мне в открытое окно; в комнате прямо буря, но я был тепло накрыт и — не дрог.

Маруся мне сказала по телефону, что она взяла на время маленькую двухлет<нюю> девочку; на время болезни ее матери. Она немножко говорит; называет наших милушек «Аленами», те с ней возятся, одевают ее, кормят, вообще довольны. Я их спросил: «Собственная пеленкинка (?)?» Они с сожалением отвечали: «Нет, на время».

Маруся в заботах по поводу кружев и вообще вещей, которые можно было бы ликвидировать. К моему сожалению и огорчению, она как будто бы стесняется продавать то, что когда-то принадлежало мне. Ей приходят в голову возможные упреки со стороны меня. «Как, ты продала ковер, который я привез из Персии и подарил вам», — скажет Сережа, и я не поручусь, что он этого не скажет, но это будет сказано необдуманно и не будет заключать в себе серьезной мысли, действительного упрека. Может быть, Костя, Миша, даже Ася⁸² пожалеют когда-нибудь, что та или другая вещь, знакомая им с детства, поехала в чужие руки. Но при чем же тут Маруся? И разве мы оба виноваты в тех условиях, которые сложились так, что мы принуждены, чтобы существовать, продавать свои вещи? Я хотел бы посмотреть, как кто-нибудь посмел бы серьезно упрекнуть мою жену, которая вместе с «моими» вещами продает буквально все, что было у нее, и что дорого и ей, и ее родным и что, в сущности, главным образом и представляет действительную ценность, как ее кружева, гостиная, часы и т. п. Я лично давно привык к мысли, что это не мои и не ее вещи, а наши, но у ней сохранились в памяти некоторые неосторожные наши пилкинские разговоры, как, например, Сереже жалко, что в таком-то кресле будет сидеть Анна Григорьевна, и я, который тоже не любил этой особы, поддакивал ему. Конечно, это было глупо и делалось, ей-Богу, больше для красного словца, но, оказывается, глубоко запало в душу Марусе. Костя не раз просил в случае, если бы кто-нибудь из нас хотел продать вещь, принадлежавшую «старому дому», дать ему знать. Но такие же теперь времена! И если бы я даже мог предупредить его, что должен расстаться с тем или другим столом, шкафом, горкой, что может он сделать? Он не даст мне тех денег, что дают «нуворишки», если вообще он может дать что-нибудь. И кто знает, до вещей ли кому-нибудь из них, Косте, Мише, Сереже, Асе? Они, вероятно, принуждены сами спасать свои головы, а вещи их... кто знает, где они?

Дай Бог, чтобы они все были живы, а если что пропадет, так дело наживное. Да и как не любили мы знакомую обстановку, диван, на котором лежал всегда папа, кресло, в котором сидела мама, часы, которые помнятся с тех пор, как помнишь самого себя, но все же это вещь второстепенная, все же не человек для субботы, а суббота для человека...

И я уверен, что если кто-нибудь из моих братьев что-нибудь и скажет в первую минуту, по необдуманности, то сейчас же поймет свое легкомыслие, если ему объяснить. Никогда не поверю я, что Сережа, например, не имел бы достаточно ума и сердца, чтобы упрекнуть мою жену, бьющуюся как рыба об лед, чтобы свести концы с концами, лечить больного мужа, учить детей...

6 ноября

Я сказал сегодня Бунсдорфу о разговоре с Вей-ха-вей, о том, что она просила меня на будущее время вносить деньги в банк, а не через доктора Сиверса. «Me faisant comprendre que j'incommode le Dr Sivers et que j'abuse de sa complaisance. Si M-lle m'avait dit, — сказал я, — qu'il y a un inconvénient pour le sanatorium, pour vous, M-r Dortum ou pour elle personnellement, je l'aurais compris, mais maintenant je trouve son explication tout a fait ridicule. D'abord elle se mêle d'une affaire qui ne la regarde d'aucune facon. Je ne veux pas recevoir des lecons de savoir vivre de la part de qui que ce soit — de M-lle W. non plus. En cela, le Dr Sivers n'a pas besoin d'être protégé par M-lle W. qui a commis une impertinence envers moi. Je répète que cela n'est pas son affaire de m'apprendre la politesse»⁸³.

Бунсдорф пробовал мне говорить, что Сиверс стар, что ему действительно неудобно передавать мои деньги (когда он, напротив, с большой настойчивостью, я не знаю, по каким соображениям, просил пользоваться его посредничеством), но я сказал ему, что все это может быть и так, но это не касается никого, кроме самого доктора Сиверса. Тогда Бунсдорф, поняв, что я и ему не даю право вмешиваться в это дело, пустился на хитрость, заявив, что доктор Сивере будто бы забывает передавать о полученных им деньгах (что совершенная неправда). Под конец он извинился передо мной за M-lle W. Из всего этого я понял, что он сам послал ко мне Вей-ха-вейшу и что ему неудобно, что Маруся ездит к Сиверсу, разговаривает с ним о санатории, просто спрашивает о моем здоровье, (а Бунсдорф не знает, что отвечать, т. к. не видел меня три недели) и т. п.

Погода туманная, но у меня первый день t° нормальная, т. е. утром 36,7°, днем максимум 37,1° и вечером в 7 часов 36,7°.

Сегодня праздник Морского корпуса⁸⁴. Не весело встречает его флот, а как бы все торжествовали, если бы дождались победы. И недолго ждать-то было, всего год, и год-то этот был бы самый легкий за все время войны, т. к. все силы неприятеля все равно были бы на зап<адном> фронте. Да, военная история России кончена.

7 ноября

Густой, густой туман. Я то в постели, то в hall. t° моя нормальная, но слабость, голова немного болит.

По газетам немецкие делегаты выехали в главную квартиру Foch'a⁸⁵ для переговоров. Верно, в Германии очень плохо... Говорят: немцы благоразумный народ — у него не пройдут события вроде наших. Но такой ли он благоразумный народ в действительности? Благоразумно ли было затеять такую войну? Кое-кто скажет: это не они затеяли, это Англия⁸⁶; но стоит только прочесть документы, опубликованные заинтересованными государствами, чтобы сделать другое заключение. Та же «Белая книга», в которой не помещено ни одной ноты Германии к Австрии, т<ак> что надо верить на слово, что Германия исполняла свое обещание воздействовать на союзницу. В первом издании «Белой книги» умышленно не помещены некоторые документы, как, наприм<ер>, предложение Николая II передать дело в Гаагу. Вильгельму надо было обмануть свой народ, заставить его думать, что им были приняты все меры, чтобы избегнуть войны. Нет, это военная партия Германии, это герм<анский> Ген<еральный> штаб затеяли кровавую авантюру.

Можно сказать, что причины войны более глубоки. Конечно, обстановка мировая, экономическое и колониальное соперничество держав, капиталистический строй Европы — все это были условия, подготовившие катастрофу. Но и тут можно сказать, что Россия, наименее капиталистическое государство среди остальных, не имела причин желать войны.

8 ноября

Что тяжело здесь, в санатории, это видеть постоянно постепенное умирание людей, быстрое умирание. Мой сосед по hall еще в июле был жизнерадостным молодым человеком, целый день проводившим на воздухе, ухаживавшим за барышнями, много говорившим и только много кашлявшим. Теперь он изредка показывается на веранде, еле передвигая ноги, и на лице его — печать смерти. Он безнадежен. Безнадежен и самый веселый пациент санатория, маленький человечек из № 9. Он здесь уже третий раз. Однажды уезжал совсем будто бы выздоровевший, но по неосторожности, а может быть, и по независящим от него причинам простудившийся (он отсиживался во время революции три недели в погребе) и теперь почти не выходящий из комнаты, лихорадящий и теряющий в весе. Я его иногда навещаю. «Я плякаль», — сказал он мне. Он постоянно голоден, бедняга, но Бунсдорфу все равно: он безнадежен! И № 9, и Бунсдорф, оба!

У меня нормальная t°, слава Богу! Но слаб я порядочно. Это от лежания в постели.

Вся эта книжка наполнена впечатлениями моей болезни и иногда еще войной и революцией, доносящимися до меня только эхом. Что же, мои братья, Ася, кто-нибудь из друзей, может быть внук мой, прочтет с интересом, что я думал, что чувствовал. Маруся знает мои мысли и чувства.

<< Назад   Вперёд>>   Просмотров: 5525

---



Ударная сила все серии	Автомобили в погонах