15 января
Совещание Военной комиссии и затем общее собрание старших н<ачальни>ков под моим председательством. Доклад Буксгевдена о выработанных комиссией основаниях для дальнейшей работы и об утверждении их Юденичем. Последний принял высшее руководство военной организацией в Финляндии, высказался против союза офицеров в Финляндии как несвоевременного и учредил при себе управление, обещая в ближайшем будущем поставить во главе его генерала.
На совещании едва не произошел инцидент, вызванный мною самим. Я слышал от Кнюпфера, что Бибиков, в отряде которого Крузенштерн состоит чем-то вроде н<ачальни>ка штаба, не только подчинен к<омандую>щему финл<яндскими> войсками, но даже хлопотал о том, чтобы его люди приняли финляндскую форму, вызвал против этого протест своих офицеров. Не называя фамилии Бибикова, я спросил Кнюпфера, насколько верны слухи о нежелании офицеров быть в подчинении финл<яндскому> н<ачальни>ку и о возникающих по этому вопросу трениях. Я признаюсь, что сделал это, чтобы уколоть Крузенштерна, который мне не нравится. Кнюпфер тоже, не называя Бибикова, подтвердил мои слова, но тогда Крузенштерн встравился и начал защищать Бибикова от обвинений, хотя Бибикова, как я уже сказал, никто не называл.
Были у меня днем два бывших матроса. Фамилия одного из них Ермаков, другого не помню, не расслышал. Они пришли под предлогом записаться на миноносцы, узнать об условиях записи, но черт их знает, так ли это на самом деле? Вот как они начали свое ко мне обращение: вы ли тот начальник, который организует офицеров против большевиков? Затем один из них (бывший чуть-чуть «под фантазией») отрекомендовал себя социал-демократом меньшевиком, сказал, что он на днях был в Ревеле, побывал на «Бобре», опрашивал команду, действительно ли они хотят драться с большевиками, получил будто бы в ответ, что драться они, конечно, не будут, а только грабить не позволят. Затем заявил, что предлагаемая эстляндск<им> п<равительством> плата 350 рубл<ей> мала, что лучше уж он тогда к финнам поступит, у них все-таки по тысяче выдают, но самое практичное с его стороны будет перебраться опять в Петербург, поступить в организации меньшевиков и там уже бороться с большевиками. Какая разница между большевиками и меньшевиками, едва ли он представляет себе. В сущности, тип этот является чистейшей воды мастеровщиной, затерявшейся в трех соснах различных социалистических лозунгов. Он мне себя рекомендовал и как марксист! Нонсенс!
Товарищ его глядел на него, вытаращив от ужаса глаза, вероятно полагая, что я сейчас закричу караул!
Но марксист рассказал мне между прочим следующие свои «горести»: была у них здесь торговлишка, разграбили ее сперва белые
178, а потом немцы. А пока были красные, пока их была власть, русским жилось хорошо. Я ему сказал: «Вот сейчас в Петербурге власть красных, можете вы считать, хорошо ли «живется там русским», да и по всей России, где сейчас управляют «красные», не слышно чтобы благоденствовали». — «Что Петербург, он далеко! — ответил мне марксист-меньшевик, — мы будем говорить о том, что здесь, а здесь, когда пришли немцы, для всех русских было равенство и братство, всех погнали из порта: и офицерство, и чиновников, и мастеровых, а вот теперь ком<андир> порта Павлов раздобылся где-то денежками, но равенства и братства уже нет, а помощь оказывается только не мастеровым». Может, и есть доля правды или вся правда в его словах, но я ему сказал, что судить об этом не могу, надо самого Павлова спросить, может, он скажет, что дело обстоит и так, и не совсем так. Кажется, что и действительно деньги выдаются только по документам, недополученные, а мастеровые получили всё за три месяца вперед.
Требовал у меня меньшевик-большевик гарантий. Каких таких гарантий? Гарантий, что в будущем, когда большевики будут свергнуты, старшие механики не станут себе позволять говорить рабочему человеку «убирайтесь вон».
* * *
Совещание у Юденича. Горбатовский, Арсеньев, генерал, которого фамилию я никак не мог запомнить
179, только что он был в Ставке Алексеева дежурным генералом, и затем я.
Юденич прочел выработанные комиссией пункты о формировании в Финляндии офицерских частей. Немного порассуждали по поводу возможности надеяться, что Финляндия допустит такие формирования. Потом прочел Юденич телеграммы, полученные им от военного агента в Швеции (я их тоже получил), что Колчак принял на себя титул Верховного правителя (т. е. диктатора), что наличные члены Вр<еменного> пр<авительст>ва признали это, Деникин тоже (кажется, как будто бы не безусловно), что Колчак приглашает военных агентов, бывших таковыми до революции, продолжать свою работу и т. п. Все довольно бледно, обстановка не ясна и перспектив не видно. Я предложил, чтобы Юденич послал Колчаку извещение, что как старший принял на себя руководство военной организацией на Петерб<ургском> фронте. Юденичу, по-видимому, неприятно как бы испрашивать согласия Колчака, но ведь это не так, он сообщит о своем решении post factum
180. Не знаю уж, как он поступит.
Потом позвали Кнюпфера, который доложил о положении дел в Эстляндии, и Сев<ерной> армии в частности. Нужен н<ачальни>к, т. к. настоящий к<омандую>щий не на высоте и сам просит о смене. Юденич предложил начальствование над Сев<ерной> армией ген. Арсеньеву. Тот представил ряд требований, самих по себе, может быть, и вполне разумных, но в данной обстановке совершенно неисполнимых. Первое требование я считаю даже неприличным по отношению к Юденичу. Это требование, чтобы назначение его, Арсеньева, было признано союзниками и чтобы он мог вести с ними непосредственно переговоры. Ему оказывается недостаточно утверждения его Юденичем, ему необходимо, чтобы здешние консулы, четыре купца, ходатайствовали за него перед их п<равительст>вами. И если он будет утвержден союзниками и станет самостоятельно вести с ними переговоры, во что обратится Юденич, который никем не утвержден? и не есть ли это подкоп под Юденича честолюбивого, молодого, свитского и светского генерала? Что-то подозрительно!
Потом требование, чтобы средства шли от союзников прямо к нему, а не через эстляндское п<равительст>во. Конечно, это было бы желательно, это было бы хорошо, но я уверен, что союзники на это сейчас не согласны. В их глазах Сев<ерная> армия не является ответственным, юридическим лицом. Сегодня она есть, завтра разбежится или будет распущена, что с нее взять. Эстляндия же, будет она самостоятельна или не будет, все равно вернет союзникам их расходы. Были еще пункты, которые я сейчас не припомню.
Начались уговоры Арсеньева. Собрание признавало разумность его требований, но указывало на затруднительность их выполнений. Юденич говорил: «Дерзните! Дерзните! Вы, кажется, просто ищете предлога не ехать». — «Я боюсь за свое имя», — ответил молодой фат. У меня вся кровь закипела. Его имя! Да я в первый раз слышу его фамилию! «Вот Вам прекрасный случай создать его». (Далее вырезана часть текста объемом около 50 знаков. — Примеч. публ.) «Пусть гибнут наши имена!» — проговорил я вполголоса. «Фразы!» — ответил щеголеватый генерал. Нет, такой тип не годится сейчас. Ему командовать гвардией при старом режиме, а не офицерскими дружинами, голодными, оборванными, измученными. «Как вы предполагаете действовать, как побороть затруднения?» — спрашивали Арсеньева. «Буду приказывать». Нет, ничего не выйдет из этого назначения. Да он и не принял его. Он согласился пока что посмотреть, проинспектировать (?), и если какая-нибудь возможность успеха будет — то принять командование. Он взял два предписания Юденича. Сдрейфовал он, по-моему. Это теперь (?) Арсеньев будет критиковать там всех и больше ничего. По какому праву? Очень он мне не понравился.
* * *
Когда я возвращался домой, было уже поздно; я вошел в пассаж, но на меня выскочил чуть ли не с кулаками сторож. Еще немного — и он ударил бы меня. Я не знал, что пассаж не закрыт (так в тексте. — Примеч. публ.), надо бы было, как это делается у нас, например в Гостином дворе, преграждать вход веревкой. Я ничего не ответил сторожу, да ничего бы и не мог ответить. Я только пожал плечами на его грубый оклик, но и это пожатие плечами, я видел, встравило его. Я подумал: случись история, защиты ни у кого не найти. Я, русский адмирал, в сущности, вне закона. Завтра все газеты были бы полны комментариями о некультурности и отсутствии сознания законности у русских. Финляндская пресса нас травит бесстыдно: клопы, чума, саранча и т. п. Мстительный, маленький народец! Да нет! Это не народец, не прачки, кухарки, дворники, извозчики; это интеллигенция, шведы и главное... немцы.
* * *
Длительнейший разговор с Кейзерлингом
181, о котором все говорят, что он шпион и жена его шпионка, но доказательств никто дать не может. Я взял «быка за рога» и прямо сказал, в чем его обвиняют, и просил дать письменное показание. Ужасно, конечно, если он не виноват. Жертвой слухов и клеветы может сделаться всякий, сегодня он, завтра я... да, я! Сейчас и обо мне могут пустить слух, чтобы скомпрометировать меня.
<< Назад
Вперёд>>
Просмотров: 3578
