31 декабря
Последний день года. Много пришлось побегать мне сегодня. Во-первых, я был у Brisson, завез ему на миноносец «Opiniatre» карточку. «Opiniatre» под брейд-вымпелом. Рядом с ним «L'Ancre». На палубе никого, все спрятались от мороза. Правда, ко мне вышел вахтенный, одетый довольно «проблематично», не в тулупе, как у нас когда-то в это время, а в обыкновенном бушлате, с кашне на шее и только. На ногах обыкновенные сапоги.
Я пошел потом к англичанам, чтобы повидать Ферзена
482. Он на крейсере «Dendine»
483. Это совсем новенький крейсер. Здесь команда одета посолиднее, чем у французов; правда и им далеко до наших овчин, но все же, у часового какой-то вязаный шлем на голове и полупальто с меховым воротником.
Ферзену я рассказал о положении дел и попросил переговорить со ст<аршим> англ<ийским> начальником.
Потом я пошел на «Китобой» и дал ему распоряжение о приеме угля. Он его примет 2 янв<аря>.
Командир «Китобоя» болен, и серьезно
484. Он лежит дома, и я зашел на обратном пути в город к нему. У него сердце не в порядке, и настолько, что ему впрыскивают камфору. Вид, впрочем, у него спокойный. Но, увы! с таким сердцем ему нельзя, по-видимому, продолжать командовать.
Я так устал от беготни, от «Ревельских концов», что против моего обыкновения взял извозчика.
Днем ходил с Марусей по магазинам в надежде купить что-либо к новогоднему reveillon
485. Мне хотелось бы послать кое-что и на «Китобой», и офицерам моторов, и в<оенно>-морск<ому> управлению; послать цветы англичанам и французам, пригласить к нам на Новый год наше бедствующее офицерство. Но нет денег, нет средств, нет помещения в наших маленьких комнатах. Делать это для представительности, на казенный счет?.. Претит!
Провожали старый год, встречали новый год, 1920-й. Пришел Павел Викторович Вилькен, пришел милый Ваня. В двенадцатом часу разбудили Машутку и Верушку, они вышли веселые, оживленные, довольные необычной эскападой. Маруся звала Аннушку встречать Новый год с нами, за нашим столом, «что Вам одной сидеть в кухне». Но мрачная Аннушка мрачно отмалчивалась. Что она думала в глубине своей души — кто может отгадать? Может быть, думала: барские затеи! Или «льстивый нынче стал буржуй». Но, по совести говоря, мы звали ее... дружески.
На столе стояла бутылка Рейнского (это марка!). Машутка с удовольствием выпила бокал, да и все, и я с удовольствием пили кисленькое винцо. Но разговор не вязался; все думали о своем, о грустном. Иногда перекидывались двумя, тремя словами, потом опять замолкали. Только Машенька после бокала вина развеселилась на минутку. Глаза ее заблестели, Верушка смотрела на нее с радостным изумлением.
Маруся нас угостила и пирогом, и печеной (?) телятиной, и студнем, и всем, что полагается. Я рассказывал, как встречали когда-то (так недавно) Новый год в «старом доме».
В полночь зазвенели заведенные мною два будильника. В это же почти время, на улице послышалось хлопанье ракет, может быть выстрелы. Наступал новый, високосный год. Пусть он будет високосным для большевиков. Мы чокались и думали, я уверен все, и даже, может быть, девчонки: что год грядущий нам готовит? Как-то встречают его в Петербурге? Как-то встречают его в окопах?
<< Назад
Вперёд>>
Просмотров: 3669