Никифор, раненный в ногу, взял с собою Женю-меченого и уехал на заимку, где в далеком таежном месте жил его родственник. Сергею нелегко было расставаться с другом. Крепко полюбил он этого спокойного, уравновешенного и отзывчивого человека, полюбил и горячего смелого мальчика Женю, ставшего замечательным бойцом-разведчиком.
С небольшой группой военных работников Сергей Лазо ушел в глухую тайгу Амурской области. Темной осенней ночью они выгрузились из вагона на одном из небольших железнодорожных разъездов. Несколько дней ехали на лошадях. Добравшись до небольшой речки, взяли на плечи самое необходимое и свернули в глухую тайгу: здесь нашли подходящее место и расположились таежным лагерем.
А между тем на ближайших золотых приисках, куда вернулись прежние владельцы, восстанавливались старые порядки. Появились отряды карателей, выискивавшие коммунистов и красноармейцев.
Наступили холода. Подпольщики согревались оленьими шкурами, укутывались в тулупы. Спать приходилось по очереди. По ночам будили крики гуранов (дикие козлы), напоминавшие лай собак. Разжигать костер и охотиться было опасно, это могло привлечь внимание белогвардейцев.
В этих тяжелых условиях таежной жизни Сергей Лазо всеми силами старался поддерживать товарищей. Если [35] кто-либо грустил, о» подсаживался, шутил, строил планы на будущее. Проходили минуты, часы, и приунывший, было товарищ, уже глядел веселее.
Так прошел месяц. Настало Бремя выбираться из тайги в жилые места. Выходить надо было по два-три человека, с большой осторожностью, чтобы не попасться врагу. На месте лагеря вырыли большую яму, спустили туда пулемет, десять карабинов, несколько ящиков с патронами. Револьверы и гранаты оставили при себе. Заровняли яму, забросали ее листвой, а на ближних деревьях сделали зарубки, чтобы в случае необходимости найти это место. Затем разделились на группки и двинулись в путь.
Путь был нелегкий. Лазо с двумя товарищами шли нехоженой тайгой, лишь изредка находя небольшую, еле заметную тропу. Ночью выходили на дорогу и проверяли направление. Только через две недели добрались до железнодорожного полотна вблизи станции Рухлово (теперь Сковородино). Из предосторожности товарищи оставили Лазо в тайге, в нескольких километрах от станции, а сами направились в поселок в надежде найти там кого-либо из бывших фронтовиков. В одежде приисковых рабочих они побродили по базару, прошлись по улицам и действительно набрели на друзей-фронтовиков. Те привели их к рабочему Оловяннинских железнодорожных мастерских Иванову, хорошо знавшему Лазо.
Прежде всего стали решать, как быть с Лазо. Показываться в поселке ему нельзя. На выручку пришла жена Иванова Устинья Алексеевна, очень смелая и находчивая женщина. На рассвете она пошла к знакомому стрелочнику, жившему примерно в десяти-пятнадцати километрах от станции в путевой будке. Не называя имени Лазо, она попросила стрелочника на некоторое время приютить «одного товарища».
— Ну что же, — согласился тот, — приведите вашего товарища. Пусть поживет.
В путевой будке Лазо прожил около двух недель, а потом, собрав некоторые сведения об обстановке, решил пробираться во Владивосток.
Во владивостокском порту стояли иностранные военные корабли. В городе находился штаб интервентов. Через порт шло снабжение оружием и продовольствием белой армии Колчака, который готовил поход на Москву. [36]
В этом большом промышленном городе Лазо рассчитывал не только укрыться от преследования белых, но и включиться в активную борьбу с интервентами.
Добираться из Амурской области до Владивостока было трудно и сложно. Белогвардейцы вместе с японцами проверяли поезда и расправлялись со всеми, кто казался им подозрительным. Мужчин задерживали почти поголовно.
И тут, как всегда, опять помогла смекалка и находчивость. На Дальнем Востоке проживало много китайцев и корейцев. Они работали на приисках, были грузчиками, мелкими торговцами. Царское правительство всячески издевалось над «инородцами». Придя к власти, белогвардейцы продолжали угнетать корейское и китайское население.
Несколько дней друзья Лазо наблюдали на станции за посадками в поезда и обратили внимание на одну деталь: китайцы и корейцы не допускались в пассажирские вагоны — для них прицепляли теплушки и туда, как правило, набивалось много людей. Эти вагоны белогвардейцами не проверялись.
Решили, что лучше всего ехать в китайской теплушке. Выбрали поезд, который отходил ночью, и, смешавшись с толпой, влезли в вагон. В пути Сергей установил полный контакт с китайцами. Понимая, что русские не случайно присоединились к ним и что им не стоит выходить часто из вагона, китайцы всю дорогу доставали кипяток, подтапливали печку и всячески выказывали свое расположение русским товарищам.
Поезд двигался медленно, так как дорога была забита воинскими эшелонами интервентов. Стали подъезжать к Хабаровску. Это был район, где хозяйничал атаман Камыков. Его отряды состояли из белогвардейских офицеров и уголовников. По железной дороге курсировал карательный бронепоезд с прицепленным к нему «вагоном смерти». При малейшем подозрении или по доносу людей арестовывали и отправляли в этот вагон, где их жестоко пытали, а затем казнили. Редко кому удавалось вырваться из этого застенка на колесах. Поезд охраняли бандиты-головорезы. Они были одеты в форму уссурийского казачества, на рукавах носили нашивки с изображением черепа и костей. [37]
Калмыковцы часто проверяли пассажиров, выискивая новые и новые жертвы. На одной небольшой станции они отворили дверь и китайской теплушки. Китайцы сидели плотной массой вокруг железной печки и что-то варили в котелке. Сергей со своими товарищами лежал в углу на нарах. Нервы его были напряжены до предела. Какая-то секунда решала, удастся ему попасть во Владивосток или все пропало. Но старший из калмыковцев, презрительно оглядев китайцев, хлопнул нагайкой по стене вагона, плюнул и прошел дальше. Лазо и его товарищи облегченно вздохнули.
Рано утром поезд прибыл во Владивосток. Был морозный ноябрьский день. Главные улицы города кишели белогвардейцами и интервентами. Тут были японцы, американцы, англичане, канадцы, французы, итальянцы. Лучшие дома, гостиницы и рестораны были захвачены иностранцами. Они чувствовали себя здесь хозяевами.
Но Владивосток оставался русским городом металлистов, портовых рабочих, грузчиков, моряков. Они жили в небольших домиках на окраинах города — на Первой речке, где находились железнодорожные мастерские, в Голубиной пади, в Рабочих и Матросских слободках. Борьба против белых и иностранных оккупантов продолжалась. Рабочие срывали мероприятия властей, объявляли забастовки, отказывались выполнять заказы для белой армии. Борьбой руководила коммунистическая партийная организация, ушедшая в подполье.
Когда Сергей Лазо и его товарищи вышли из вокзала, они попали на одну из главных улиц, где в это время происходил смотр войскам интервентов. Больше всего здесь было японских частей. На тротуарах стояли белогвардейские офицеры, представители белой власти, разодетые мужчины и женщины, которые приветствовали интервентов.
Надо было быстро уходить, но никто из приехавших не знал города. Сергей и его друзья вернулись к вокзалу, чтобы смешаться с толпой и не привлекать внимания полиции. Неожиданно они столкнулись со стариком китайцем, ехавшим в теплушке, по имени Ли. Китаец внимательно посмотрел на Лазо и, показав рукой в небольшой переулок вблизи вокзала, на ломаном русском языке сказал:
— Ходи туда, капитана, туда надо ходи. [38]
Сергей с благодарностью пожал старику руку и вместе с товарищами пошел в указанном направлении. Пришлось подниматься в гору. Вскоре их взору открылась падь, пересеченная сопками. Среди сопок виднелись небольшие домики.
Это была Голубиная падь. Около домиков бегали оборванные ребятишки; женщины, взбираясь по каменистым тропам, несли в ведрах воду из колодцев; в лощинках паслись козы, копались куры.
Все вздохнули свободнее.
— Ну и попали же мы в переплет, — сказал Сергей, — хорошо, что быстро сюда добрались. Всю интервенцию в течение часа увидели. Спасибо старику китайцу за то, что показал путь в рабочий район.
Сергей остался в лощинке между сопками, чтобы не попадаться на глаза людям. Сопровождавшие его товарищи пошли искать подходящую квартиру. Ходили целый день, пока набрели на комнату, вернее кухню, удобную лишь тем, что она стояла отдельно в глубине двора. Хозяин этой «квартиры» жил в доме, выходящем на улицу, и в помещение кухни не заглядывал.
Сергей был доволен, что обосновался в этом районе. За Голубиной падью начиналась Первая речка — рабочий район, где находились большие железнодорожные мастерские. Рабочие-железнодорожники вскоре после падения советской власти во Владивостоке провели забастовку, продемонстрировав этим свою готовность бороться против интервентов и белогвардейцев. Было ясно, что связи с местной подпольной организацией надо искать именно в этом районе.
Однако установить связь с большевистским подпольем оказалось не так просто. Знакомых коммунистов во Владивостоке у Лазо не было, явок он не знал. Нащупывать связи «на авось» — значило подвергаться большому риску. Как же поступить?
Еще раньше, на урульгинской конференции, где партийный актив распределялся для подпольной работы, Сергею сообщили некоторые адреса явочных квартир в Благовещенске и Свободном. Представителей Владивостока на конференции не было, поэтому владивостокские явки не были известны. Лазо написал в Благовещенск письмо, в котором просил помочь установить нужные связи. Конечно, письмо было составлено иносказательно, его текст [39] внешне выглядел «благопристойно». Прошло некоторое время, но ответ не приходил. Сергей начал беспокоиться. Но вот в один из воскресных дней во двор вошли два человека и направились прямо в дом, где жил хозяин.
— Где живут ваши Квартиранты?
Хозяин указал им комнату. Оказалось, что из Благовещенска в партийную организацию Владивостока сообщили только адрес Лазо, но не сообщили его фамилии и примет. Поэтому местные подпольщики сначала разыскали товарищей, которые знали Лазо в лицо, а потом послали их на это первое свидание. Так была установлена связь с большевистским подпольем во Владивостоке.
Здесь находились советские и партийные работники из многих других городов. Вместе с оставшимися на свободе владивостокскими коммунистами они налаживали деятельность подпольной партийной организации, устанавливали связи с рабочими, заготавливали оружие. Появление Сергея Лазо все встретили с радостью, и вскоре он стал членом Владивостокского подпольного комитета партии. [40]
Белогвардейцы повсюду искали Лазо, пообещав за его выдачу и поимку крупное денежное вознаграждение. Выходил из дому Сергей только ночью, виделся с товарищами подальше от своей квартиры, в безлюдных и глухих переулках. Однажды, возвращаясь домой, он поднялся на Орлиную сопку в Голубиной пади, откуда была видна бухта Золотой Рог. У причалов, на многочисленных иностранных кораблях горели огни. Из ресторанов на центральных улицах доносилась музыка. Шагали патрули интервентов.
Сергей задумался: «Долго еще будет эта мразь хозяйничать в городе? Нет, недолго. Этот прекрасный край скоро снова станет нашим, советским!» Вспомнились ему четкие указания Владимира Ильича Ленина о необходимости устраивать повсюду минные заграждения, подрывать железнодорожные пути, срывать все мероприятия врагов. Ленинская директива должна стать конкретной программой борьбы здесь, в тылу врага.
Сергей присел в темноте на какой-то камень и продолжал размышлять. «Да, борьба предстоит нелегкая. Но в этой борьбе мы не будем одиноки. Правда, нет у нас подробных известий о советской России. Многочисленными фронтами отрезаны мы от центра. Но уже доходят вести о том, что создается могучая Красная Армия, что большие силы направляются на Восточный фронт. Красная Армия далеко, за несколько тысяч километров, но наш долг — всеми силами помочь ей. Ведь здесь, в порту, идет выгрузка американского и английского оружия для белой армии Колчака, который пообещал интервентам взять Москву. Ведь по нашей Уссурийской дороге должен идти этот груз к Колчаку».
Мысль Сергея усиленно работала. Тут, на сопке, он продумал план доклада на собрании актива владивостокской партийной организации о конкретной программе борьбы против интервентов.
Начинало светать... Несмотря на бессонную ночь, Сергей чувствовал себя бодрым, энергичным. Он вернулся в свою комнату-кухню, ясно определив все, что предстояло делать.
В то время Лазо выдавал себя за чертежника, которому приносили работу на дом. На столе у него лежали чертежная доска, готовальня, калька. Но в ящиках стола хранились не чертежные принадлежности, а книги, принесенные [41] товарищами из библиотеки: о Дальнем Востоке, о русско-японской войне, различные политические брошюры и художественные произведения. Особенно тщательно Лазо штудировал переведенную с японского языка книгу Кинайо «Русско-японская война».
Наибольшее количество дивизий на Дальнем Востоке высадила Япония, и Лазо понимал, что в начинающейся партизанской борьбе необходимы более полные знания сильных и слабых сторон этого главного противника. За небольшой промежуток времени, пока Лазо жил в Голубиной пади, он прочел очень большое количество книг, и не только, конечно, военных. Он перечитал работы Маркса, Энгельса, Ленина; особенно тщательно изучил статью Ленина о партизанской борьбе.
В один из ближайших вечеров в небольшом домике на Первой речке должно было состояться заседание партийного актива. День выдался ненастный. К вечеру усилился ветер с моря, полил проливной дождь. Члены комитета и активисты приходили по одиночке, соблюдая все правила конспирации. К десяти часам вечера собрались почти все. Ждали еще одного товарища, которого должны были привести, так как он не знал города.
Раздался условный стук в дверь. Вошел высокий худощавый человек. Это был старый большевик Дельвиг, с которым Лазо встречался в Иркутске. Его сопровождал юноша лет шестнадцати, среднего роста, с вдумчивыми голубыми глазами. Оба промокли и продрогли.
Один из членов комитета оглядел юношу, покачал головой и сказал:
— Ну что, Саша, нам с тобой делать? На этом собрании партийного актива тебе, как молодому члену партии, присутствовать нельзя, но и обратно в такой дождь идти не стоит. Давайте товарищи, — обратился он к присутствующим, — заставим Сашу в порядке партийной дисциплины заснуть на время нашего заседания, а потом мы его разбудим и он проводит товарища Дельвига домой.
С этим предложением все согласились, правда, не без улыбок, и Сашу уложили на кровать, стоявшую в углу. Он добросовестно закрыл глаза, повернулся лицом к стене, но заснуть, конечно, не мог. Только недавно он стал работать в подпольной организации, выполнил уже не мало поручений, но впервые ему довелось послушать доклад [42] Сергея Лазо, которого он также встретил впервые. Разве можно было заснуть?..
Лежа на кровати с закрытыми глазами, Саша Фадеев, будущий известный советский писатель, старался запомнить каждое слово доклада Лазо о текущем моменте и плане борьбы с белоинтервентами. Лазо говорил сжато, конкретно. В городе рабочие должны увеличить количество забастовок, саботировать на производстве, уклоняться от призыва в белую армию. Неизбежно начнутся репрессии. Поэтому надо организовать отправку людей в отдаленные деревни области, где уже имеются партизанские отряды. Крестьянская беднота не хочет воевать против советской власти. Она не сдает оружие, дезертирует из белой армий, вливается в партизанские отряды. Надо, чтобы коммунисты стали во главе партизанского движения.
После доклада присутствующие обменялись мнениями, поспорили, затем приняли ряд решений. Была уже ночь. Сашу Фадеева «разбудили», попросили выйти на улицу и проверить, нет ли там подозрительных людей. Саша быстро вернулся и сообщил, что «все в порядке». Первым вышел Сергей Лазо и вскоре скрылся в ночной темноте. Последними вышли Саша с Дельвигом. Проводив Дельвига на его квартиру, Саша Фадеев долго бродил по улицам города, перебирая в памяти все увиденное и услышадное...
Впоследствии, вспоминая об этой первой своей встрече с Сергеем Лазо, Фадеев писал:
«Представьте себе молодого человека, лет двадцати трех, ростом выше всех на голову, с лицом поразительной интеллектуальной красоты. Овальное смуглое лицо, крылатые брови, волосы черные, густые, глаза темные, поблескивающие, черная вьющаяся бородка и необыкновенно умное лицо... голос у него был очень решительный, громкий, он чуть картавил — приятной такой картавостью... Я много слышал до этого всяких докладов. Но этот доклад поразил меня своей необычайной логикой... И сейчас, закрыв глаза и сосредоточившись, я могу вновь услышать этот голос»{7}.
В начале 1919 года по всей Сибири и на Дальнем Востоке трудящиеся массы активно поднялись на борьбу против белогвардейцев и интервентов. Мобилизация, объявленная [43] правительством Колчака, была сорвана. Несмотря на повальные обыски и облавы, трудящиеся не шли в белую армию... Дальневосточный подпольный комитет выпустил воззвание к населению с призывом добывать оружие и уходить в партизанские отряды. Особенно активно откликнулись шахтеры Сучанского угольного бассейна. Они забастовали, покинули шахты, многие с оружием ушли в тайгу, поднимая на восстание деревню за деревней. Восставшие послали воззвание в другие районы области. В воззвании говорилось:
«Всем, всем, всем!
...Мы восстали потому, что страстно хотим помочь нашей Советской стране свергнуть власть Колчака, восстановить Советскую власть в Сибири и на Дальнем Востоке и прогнать интервентов.
Помогите нам! Организуйте партизанские отряды! Идите в бой с нашим вековечным врагом!
Сучанские партизаны»{8}.
Жители многих сел на своих сходках принимали решение присоединиться к сучанским партизанам и создавали новые отряды.
Весной 1919 года Красная Армия начала наступление на Восточном фронте против армий Колчака. Центральный Комитет Коммунистической партии и лично Владимир Ильич Ленин направили на Восточный фронт» лучшие силы партии и часть рабочих из промышленных районов, поставив боевую задачу — сорвать вражеские планы наступления на Москву. Центральный Комитет предложил также сибирским партийным подпольным организациям содействовать продвижению частей Красной Армии, всячески разрушать тыл Колчака и развертывать партизанскую борьбу. С директивами сибирского центра во Владивосток прибыл товарищ Омич{9}. Он разъяснил, что партизанскую борьбу необходимо вести не разрозненно, а по единому плану, на всей территории Сибири и Дальнего Востока, чтобы удары по врагу были более чувствительными, а также необходимо вести работу среди войск интервентов.
В конце апреля 1919 года было решено созвать во Владивостоке краевую партийную конференцию подпольных организаций, куда должны были приехать представители [44] Благовещенска, Хабаровска, Забайкалья, Никольск-Уссурийска и других дальневосточных мест. Участники конференции собрались в районе Первой речки у коммуниста-железнодорожника, занимавшего небольшой отдельный дом. В целях конспирации открытие конференции приурочили к пасхальным дням. В комнате накрыли стол, создали видимость праздника и веселья и за этим импровизированным «пасхальным» столом обсуждали планы вооруженной борьбы в тылу врага и помощи Красной Армии на Восточном фронте.
Участники конференции с большим вниманием выслушали сообщение докладчика о положении в советской России, отрезанной Восточным фронтом от Сибири и Дальнего Востока.
Партия требовала от коммунистов активной борьбы в тылу интервентов, и эту борьбу надо было организовать так, чтобы всемерно помогать Красной Армии, действующей на Восточном фронте против Колчака. Владивостокская конференция наметила необходимые мероприятия, выделила товарищей для работы в войсках интервентов, а также решила развернуть агитацию за переход к партизанам среди солдат белогвардейских частей. В этих частях было много насильно мобилизованных. Для снабжения партизан был создан склад оружия, которое с помощью китайских лодочников переправлялось ночами в районы партизанской борьбы.
Вскоре после окончания партийной конференции многие члены подпольного комитета партии разъехались на места и возглавили партизанскую борьбу. Сергею Лазо комитет поручил командование партизанскими силами Приморья. Много молодежи, работавшей тогда в подпольной организации или сочувствовавшей коммунистам, пошло в партизанские отряды. Вместе с ними отправился партизанить и Саша Фадеев, которому партия доверила агитационно-пропагандистскую работу среди партизан и населения. Переходя из одной деревни в другую, наблюдая и изучая людей, а также участвуя в боях против белоинтервентов, Саша Фадеев черпал материал для своей будущей книги «Разгром», в которой показал замечательных простых людей, смело боровшихся за освобождение Дальнего Востока от интервентов.
Сергей Лазо и другие члены комитета сделали многое, чтобы подчинить все партизанские отряды единому военному [45] и политическому руководству. Узнавая через агитаторов о положении и настроениях в отрядах, Сергей Лазо и сам вел большую политическую работу, находя для бесед с людьми простые, задушевные слова, воздействуя на них силой своего убеждения. Он умел заставить слушать себя и подчиняться дисциплине порой разбушевавшуюся партизанскую стихию: в отрядах еще находились отдельные любители «пошуметь».
Партизанское движение разрасталось по всей Сибири и Дальнему Востоку. В Сибири, вблизи фронта, партизанские отряды пробивались на соединение с частями Красной Армии, нападали на вражеские тылы, помогали захватывать города и станции. На Дальнем Востоке партизаны пускали под откосы эшелоны с грузами и боеприпасами, захватывали у интервентов склады патронов, обмундирования, продовольствия. Грузчики и портовые рабочие бастовали. Железнодорожники Уссурийской и Китайской Восточной железной дорог также саботировали и задерживали отправку эшелонов, следовавших в Сибирь. Летом 1919 года, во время наступления Красной Армии, на два месяца была выведена из строя основная железнодорожная магистраль, по которой с востока двигались военные грузы Колчаку. Интервенты и белогвардейцы были так дезорганизованы совместными действиями партизан и рабочих в городах, что фактически не могли управлять захваченными ими районами. Они посылали в различных направлениях карательные отряды, держали свои войска на узловых станциях и на Сучанском руднике — угольной базе Владивостока. Партизаны завязывали бои с отрядами карателей и интервентов, часто наносили им большой урон.
На Сучанских угольных копях скопилось большое количество белогвардейских, американских и японских войск. Они обеспечивали снабжение Владивостока углем. Партизанский штаб по указанию Дальневосточного комитета партии решил вывести из строя Сучанские копи. Сергей Лазо выработал подробный план этой операции, решив окружить Сучан с трех сторон. На рассвете были перерезаны телеграфные провода, сожжены деревянные мосты через реки и совершено внезапное нападение на американские войска, расквартированные по палаткам. Среди интервентов началась паника; часть солдат столпилась с поднятыми руками, готовая сдаться в плен. Поступил приказ [46] временно прекратить огонь. Но американцы открыли стрельбу из автоматов, и партизаны снова ринулись в бой.
Операция прошла успешно: американский гарнизон был разбит, а железнодорожный путь разрушен. Шахтеры взорвали подъемники на узкоколейке, по которой доставлялся уголь, партизаны уничтожили шесть мостов, захватили винтовки, патроны, телефонную аппаратуру и походные палатки. Эти палатки они впоследствии использовали для устройства госпиталя в глухой тайге.
В этой операции партизанские отряды действовали уже не разрозненно, а под единым командованием. И их действия сочетались с забастовочным движением рабочих в городе. Командующий американскими войсками генерал Гревс вынужден был признать, что Сучанские копи «стали стержнем всех волнений».
Писатель Александр Фадеев, участвуя вместе с Лазо в боевых операциях, писал в своих воспоминаниях:
«В бою Лазо всегда умел найти неожиданные, смелые, стремительные ходы, но в то же время был расчетлив, распорядителен и абсолютно бесстрашен.
Мне много приходилось видеть смелых командиров. Я видел людей азартных, отчаянных, которые бросаются в бой первыми, полные страсти и боевого темперамента. Я видел просто хладнокровных, спокойно-храбрых людей. Но по поведению даже этих людей всегда можно видеть, что они находятся в бою, что их спокойствие необычно, не такое, как дома, в нормальной обстановке: это — спокойствие мужественного человека, который привык к боям и знает, что он должен быть хладнокровным. Сергей Лазо в бою оставался таким же, как всегда, — со своими приподнятыми бровями, с обычным внимательным и точно несколько удивленным выражением лица, безразличный к тому, что может лично с ним случиться и что о нем могут подумать. Он делал только то, что необходимо было для решения поставленной им боевой задачи»{10}.
Взбешенные интервенты невероятно зверски расправлялись с попадавшими к ним в руки партизанами и всеми, кого подозревали в сочувствии большевикам. Адъютант Лазо, комсомолец Миша Попов натолкнулся на засаду и [47] был схвачен белоинтервентами. Палачи хотели вырвать у него необходимые сведения. Для устрашения населения они на глазах крестьян пытали Попова раскаленными шомполами, но, не добившись ни слова, разрубили его на части. У разведчика Егорушки белые расстреляли мать только за то, что сын находился у партизан. Карательный отряд японских интервентов обстрелял село Ивановку Амурской области. Беззащитных крестьян загнали в амбары и сожгли. Погибло более двухсот человек, среди которых было много женщин и детей. Японский генерал Ямада опубликовал приказ, в котором заявил, что участь жителей села Ивановки постигнет всех, кто будет поддерживать красных.
Но никакие зверства не могли остановить массового партизанского движения. В нем принимали активное участие также китайцы и корейцы, проживавшие в Приморье. Возле села Казанки совместно с русскими партизанами действовали два китайских отряда. Командиром одного из них был старик Ли, с которым Лазо познакомился в теплушке по пути во Владивосток. Китайцы знали все таежные тропы и были хорошими разведчиками. В некоторых поселках китайское население собирало в помощь партизанам деньги, снабжало бойцов табаком-самосадом.
Партизаны были вездесущи и неуловимы. Население всячески помогало им, вовремя предупреждало об опасности. Интервенты и каратели безрезультатно рыскали по тайге, а с наступлением ночи как из-под земли вырастали мохнатые шапки партизан и взлетали на воздух штабы, горели склады. Вблизи Владивостока, в тупике на станции Шкотово, стоял вагон с боеприпасами. Время было зимнее, держались крепкие морозы. Охрану несли японские часовые, не привыкшие к суровому климату. Они надевали на себя по две шубы, уши закрывали меховыми наушниками. Партизаны, наблюдая за японскими солдатами, скоро поняли, что в сильные морозы и метели японцы слабые вояки.
Однажды ночью, когда луна скрылась и стало совсем темно, около станции в лесу появились два партизана. Одетые в короткие полушубки, унты и шапки-ушанки, они легко и быстро скользили на лыжах. Завьюжило. Начиналась метель. В лесу, среди кустарников, стояли сани-розвальни, запряженные парой крестьянских лошадок. Партизаны тихо свистнули, из лесу навстречу им вышел [48] молодой парень, разведчик Егорушка. Он еще с утра приехал в Шкотово на базар и весь день бродил по поселку, незаметно изучая, где и какие части стоят. Подкормив лошадей и дав им отдохнуть, он в условленном месте ожидал партизан. Егорушка сообщил, что вагон с оружием находится в тупике и охраняется двумя часовыми, а воинская часть расположена далеко от тупика. В такую погоду снять японских часовых было нетрудно.
Тем временем на лыжах подъехало еще несколько партизан. Разбившись на две группы, они бесшумно пробрались к вагону. Японские солдаты, закутанные и замерзшие, ничего не видели и не слышали. Партизаны стремительно набросились и обезоружили их. Один из солдат пытался выстрелить, но его свалили и связали, другой сам протянул свою винтовку. Партизаны быстро сорвали пломбы с вагона, выгрузили оружие, патроны и все захваченное перенесли на подводу. Прошло еще несколько минут, и сани партизан понеслись в темноте по снежной дороге все дальше и дальше от станции.
Силу партизанской борьбы на Дальнем Востоке должны были признать и враги. Управляющий Приморской областью сообщал министру внутренних дел колчаковского правительства: «Большевистские выступления во всех уездах развиваются прогрессивно, имеют определенный план, чувствуется тонкая руководящая сила, планомерность сказывается в последовательных ударах по крупным промышленным центрам»{11}.
В эти дни Лазо не знал ни минуты отдыха. Он проверял, как идет обучение партизан военному делу, выступал на собраниях отрядов, бывал в таежном госпитале, куда по нехоженым тропам доставлялись больные и раненые, а во время боя находился на самых опасных участках под огнем.
В те далекие, уже ушедшие в историю годы наша страна была отсталой и разоренной. Красной Армии и всему народу приходилось преодолевать большие трудности, испытывать огромные лишения. В тылу врага было еще тяжелее. Штаб партизан очень часто менял свое местонахождение. Интервенты охотились за партизанскими командирами. Лазо не всегда имел возможность пользоваться лошадью, ему нередко приходилось делать большие переходы [49] пешком и в любую погоду ночевать в тайге. Лазо всегда носил за спиной, как любой боец, винтовку и походный мешок со всем необходимым. Этот мешок в шутку называли «походной канцелярией». В нем умещались оленья шкура (на случай, если придется ночевать в тайге), одеяло, котелок, немного продуктов, две-три книжки. К «канцелярии» относилась и небольшая записная книжка с двумя листками копировальной бумаги. Шифрованными записями в блокноте Лазо отмечал дислокацию отрядов, пароли, приказы. Несколько страниц было отведено для выписок из любимых книг. Другие странички представляли собой небольшой русско-китайский словарик, с помощью которого Сергей мог разговаривать с китайцами на их родном языке, если приходилось заходить в их фанзы, или давать указания китайскому партизанскому отряду.
В районе действия партизан Дальневосточный обком совместно с временным военно-революционным штабом партизанских отрядов 27 июня 1919 года созвал в селе Сергеевке первый съезд трудящихся Ольгинского уезда. Во время работы съезда не прекращались бои с белоинтервентами.
На открытии его под дружные аплодисменты почетным председателем был избран В. И. Ленин.
Работой съезда руководили М. Губельман, С. Лазо, И. Слинкин, в секретариате работали А. Фадеев, Г. Лобода и другие.
На съезде были приняты решения по ряду вопросов военного, политического и хозяйственного положения Приморья.
Кроме того, съезд выработал и направил консульскому корпусу во Владивостоке декларацию, адресованную правительствам и войскам, участвующим в интервенции в Сибири и на Дальнем Востоке.
В декларации говорилось:
«...Мы, крестьяне и рабочие Ольгинского уезда, заявляем вам, что ведем и будем вести беспощадную борьбу с правительством Колчака и признаем единственное правительство России — Советское правительство в Москве... Вы помогаете кучке спекулянтов, торговцев, капиталистов, промышленников, офицеров и чиновников издеваться над волей большинства, творить неслыханное насилие над рабочими и крестьянами. Мы заявляем вам, экспедиционным войскам, что мы не воюем с народами стран и не [50] хотим воевать с вами, но до тех пор, пока вы находитесь на нашей территории вооруженными, пока вы поддерживаете врагов, мы будем вести борьбу до последней капли крови»{12}.
Как командующий партизанскими силами Приморья, Сергей Лазо вместе со своими товарищами отдал много сил тому, чтобы партизанская борьба в Приморье стала неразрывной частью общей борьбы Красной Армии, защищавшей завоевания Великой Октябрьской социалистической революции.
Осенью 1919 года Лазо тяжело заболел. На некоторое время ему пришлось выбыть из строя. Сергея уговорили отправиться в партизанский госпиталь, находившийся в тайге. Накануне ночью японский отряд внезапно напал на одно из сел, где размещались раненые, и они с трудом выбрались в тайгу. Лазо решил идти вместе с ними. Больным и раненым пришлось двигаться пешком по глухой тайге, расчищая путь топорами. На десять человек была одна лошадь, да и ту пришлось забить и питаться ее мясом. Став опытным таежником, Лазо безошибочно вел свою группу. Продовольственные запасы иссякли, люди шли без пищи, собирая лесные ягоды. Лазо приблизительно знал место расположения госпиталя. Оставив раненых в небольшой деревушке, он пошел отыскивать госпиталь.
В госпитале было тревожно. Связь со штабом, который снабжал продуктами и медикаментами, прервалась. Людей томила неизвестность. Более крепкие, выздоравливающие несли караульную службу. Вокруг были выставлены дозоры. На рассвете близ шалаша караульных внезапно появилась высокая фигура человека с винтовкой и походным мешком за спиной. Крик изумления вырвался у бойцов:
— Лазо!
Вид у Лазо был поистине ужасный: лицо болезненно отекло, ноги опухли, он шатался от слабости.
Весть о приходе Лазо тотчас разнеслась по госпиталю. Из палаток высыпали больные, окружили командующего, забросали вопросами. Партизанский врач Александр Сенкевич уговаривал Лазо немедленно лечь в постель. Но Лазо прежде всего организовал доставку в госпиталь [51] больных и раненых, оставшихся в деревне, а потом решил проинформировать товарищей о последних событиях. Врач настоял, чтобы информация была сделана в палатке, где в углу для Лазо уже была Приготовлена койка. Лежа в постели, Сергей рассказал об успехах Красной Армии на Восточном фронте, о последних боях партизан с японцами и белыми.
После доклада Сергей почувствовал большую слабость. Сказалось напряжение последних дней. Партизаны притихли, они видели, что командующий тяжело болен. Многие из находившихся в госпитале раньше встречались с Лазо, видели его энергичным, неутомимым, смелым и находчивым в бою. Один из партизан долго сидел возле заснувшего Лазо, вглядывался в его изменившееся лицо и тихо сказал товарищу по койке:
— Видно, не быть ему больше воином...
Месяц пролежал Лазо в таежном госпитале, окруженный заботой врача и товарищей. И молодой организм поборол болезнь.
В то время у нас уже была маленькая дочь. Но обстоятельства долго не позволяли Сергею увидеть ее. Однажды по документам земской учительницы я приехала с партийным поручением в село Гордеевку. Лазо тайком пробрался сюда и нашел избу, где я в ту пору жила. Но оставаться долго он не мог. Я успела передать ему фотографию нашей дочки. Когда Сергей ушел, я вышла из избы и направилась по тропинке в надежде, что он где-нибудь тут недалеко меня ожидает. И действительно, он стоял в кустах и при свете зажженной спички разглядывал карточку дочери...
Надо сказать, что в подпольной работе участвовала тогда вся наша семья, «участвовала» даже и наша маленькая Ада. Ведь на детских пеленках мы писали донесения, связывавшие таежников-партизан с большевистским подпольем Владивостока. Не раз мне удавалось удачно проходить через заградительные отряды с ребенком на руках, завернутым в эти самые «письмена». И никому, конечно, не приходило на ум заглянуть, во что завернут ребенок.
В ноябре 1919 года обком вызвал Лазо во Владивосток. Партийная организация находилась в глубоком подполье. Белогвардейская полиция изощрялась в поисках членов комитета и активистов-подпольщиков. Она засылала [52] предателей в ряды партии с целью захватить и уничтожить руководителей. Уже через несколько дней после приезда Лазо в город об этом стало известно белой контрразведке. За поимку Лазо были обещаны большие деньги.
Лазо жил в Рабочей слободке. Партийная организация его хорошо законспирировала. Сергей имел паспорт на имя грузчика Малышева и соответствующую одежду: черные брюки из «чертовой кожи», ватную куртку, шапку-ушанку и большие рабочие сапоги. Все это, как полагалось грузчику, таскавшему на спине кули, было вываляно в мучной пыли. Кроме паспорта, Лазо имел удостоверение, выданное администрацией первореченской мельницы. Документы были искусно изготовлены на подлинных бланках.
Однажды Лазо возвратился домой поздно. По обыкновению он зажег коптилку и сел за чтение. Вдруг застучали в дверь.
— Кого это так поздно черти носят? Я сплю! — сердито крикнул Лазо. Он сразу понял, что пришли с обыском.
— Открой!
Недовольно ворча, Лазо поставил на стол пустую бутылку из-под водки, положил кусок хлеба с колбасой и открыл дверь. В комнату вошли белогвардейцы и начали обыск. Они проверили документы, быстро перерыли каморку, но ничего подозрительного не нашли, кроме потрепанной книги по высшей математике, изучению которой Лазо посвящал свой досуг.
— Откуда это у тебя?
— Нашел на мельнице. Думал, хорошая книга — почитаю от скуки. Оказалось, барахло, — ответил Лазо, зевая. — Бери, если хочешь себе. Только оторви мне бумаги на курево. Там много написано, с тебя хватит.
Белогвардеец презрительно поглядел на Лазо и буркнул: [53]
— Тебе бы только «Бову Королевича» читать!
Он дал Лазо листок бумаги, а книгу сунул в карман и направился к двери. За ним ушли все остальные.
Сергей остался один. Он вышел во двор и, укрывшись за надворными постройками, еще некоторое время наблюдал, не возвращается ли белогвардейский патруль. Убедившись, что все в порядке, Лазо широко, всей грудью вдохнул ночной воздух и пошел в свою каморку. «Ну вот, еще один раз миновала опасность, — думал Сергей. — И не последняя в предстоящей борьбе, в предстоящих больших делах!»
Приближался конец 1919 года. К этому времени положение Советской страны несколько улучшилось. На юге Деникин, а в Сибири Колчак были разгромлены. Красная Армия победоносно двигалась по Сибири, освобождая с помощью партизан крупные центры. Армия Колчака, почти не оказывая сопротивления, быстро откатывалась на Дальний Восток. Колчаковщина разлагалась, большинство населения ненавидело интервентов, рядовые солдаты при первом удобном случае перебегали к партизанам.
В декабре 1919 года во Владивостоке собралась партийная конференция, которая приняла решение о подготовке вооруженного восстания в Приморье и Приамурье. Сергею Лазо было поручено руководить военным отделом краевого подпольного комитета партии. Через некоторое время был создан объединенный военно-революционный штаб, куда вошли представители революционных солдат Владивостокского гарнизона и организаций, борющихся против белоинтервентов. Лазо стал председателем этого штаба.
Комитет партии выпускал в этот период много листовок и подпольную газету «Коммунист». Сергей Лазо писал статьи и воззвания, составлял лозунги. В одной из передовых статей Лазо писал: «Областной комитет призывает всех, кто не может и не хочет мириться с владычеством интервентов, выступить под единым руководством организации Российской коммунистической партии на Дальнем Востоке для победы Советов...».
К моменту восстания революционный штаб проделал огромную массовую и организационную работу. К середине января 1920 года почти во всех вражеских воинских частях существовали нелегальные партийные ячейки. На [54] тайных собраниях солдаты и матросы принимали решения оказывать сопротивление офицерам и выступать на стороне восставших.
Рабочие организации готовили всеобщую забастовку, на предприятиях формировались вооруженные дружины. Связь с партизанскими отрядами в области не прерывалась. Продолжая борьбу силами мелких отрядов, партизаны подтягивались к городу.
Военно-революционный штаб готовился к восстанию в тесной связи с Хабаровском, Благовещенском, Спасском, Иманом, Никольско-Уссурийском и другими районами.
Огромное значение Лазо придавал руководящей роли партии. Незадолого до восстания в одном из воззваний он писал:
«Борьба с интервентами может вестись успешно только при создании крепкой военной организации... Такую организацию может создать только партия, в распоряжении которой имеется налаженный нелегальный партийный аппарат, имеются партийные работники, могущие руководить борьбой».
К восстанию были подготовлены крепкие силы, почти все рабочие организации Владивостока, большинство частей гарнизона и партизанские отряды, которые уже были наготове. Лазо имел детально разработанный план борьбы. Накануне восстания от имени штаба он разослал ряд приказов:
«Станция Угольная, частям 35-го и 34-го полков, находящимся там партизанским отрядам.
...Двинуть главные и лучшие свои силы с артиллерией и пулеметами в сторону города Владивостока. Вперед послать броневик...».
Команде миноносца «Богатырь», который был в руках японцев, Лазо приказывал:
«В случае если японское командование потребует «Богатырь» для конвоирования японских транспортов, приказываю вам испортить машины. Если это не представится возможным — взорвать миноносец и всей команде уйти на высоту 55 в расположение 1-й Амурской батареи и там ждать дальнейших распоряжений».
С центральным бюро профсоюзов, руководившим всеобщей забастовкой, был установлен тесный контакт. Особо через штаб была дана следующая директива: [55]
«В шесть часов утра 31 января через товарищей электромонтеров прервать телефонное сообщение в городе. 31 января весь день непрерывно поддерживать связь с электромонтерами, чтобы по первому требованию восстановить действие телефонов»{13}.
Подобные конкретные указания были посланы во все рабочие и военные организации, в которых находились коммунисты, ответственные за точное выполнение приказов штаба.
Ставленник Колчака во Владивостоке генерал Розанов, не надеясь на солдат гарнизона, думал использовать для подавления восстания офицерскую школу, находящуюся на Русском острове (район крепости Владивостока). Незадолго до восстания по поручению подпольного обкома РКП(б) безоружный Сергей Лазо ночью пробрался на Русский остров и выступил перед офицерами:
«За кого вы, русские люди, молодежь русская? — обратился он к офицерам, — За кого вы? Вот я к вам пришел один, невооруженный: вы можете взять меня заложником... убить можете... Этот чудесный русский город — последний на вашей дороге! Вам некуда отступать: дальше — чужая страна... Чужая земля... и солнце чужое...
Мы русскую душу не продавали по заграничным кабакам, мы ее не меняли на золото заморское и пушки. Мы не наемными, мы собственными руками защищаем нашу землю; мы грудью нашей, мы нашей жизнью будем бороться за Родину против иноземного нашествия...»{14}
Такое страстное выступление Сергея Лазо заставило задуматься офицеров школы, среди которых было не мало насильно мобилизованных в белую армию. И в момент восстания офицерская школа не выступила. Свержение белой власти прошло почти без кровопролития.
В ночь на 31 января во Владивостоке началось вооруженное восстание. Отряды рабочих заняли телеграф, штаб военного округа и другие важнейшие пункты. Солдаты воинских частей, изолировав офицерство, перешли на сторону восставших. На рассвете в город вошли партизанские отряды. [56]
Сергей Лазо бросил в это время часть вооруженных сил к тюрьме, чтобы спасти жизнь товарищей, томившихся в белогвардейском застенке. Среди освобожденных оказался разведчик Егорушка, который, находясь в городе по заданию партизанского штаба, был предательски выдан белым.
Ставленникам колчаковского «правительства», оставшимся без армии, пришлось просить помощи у интервентов. На автомобиле с японским флагом умчался в порт, а затем на иностранный пароход генерал Розанов — представитель колчаковской власти в Приморье. Ненавистная народу белая власть была свергнута. Улицы Владивостока заполнились людьми. По главной улице Светланской (теперь улица Ленина) прошли в строю вооруженные отряды партизан, рабочих дружин и революционные части гарнизона, перешедшие на сторону восставших. Около вокзала на площади был организован митинг, на котором выступали члены подпольного обкома партии. Сергей Лазо, выступив на митинге, поздравил бойцов и население с победой. Чтобы не вступать в конфликт с войсками интервентов, власть была передана областной земской управе, куда вошли и коммунисты. [57].
