Сергей получил назначение в Красноярск на должность командира взвода 15-го Сибирского стрелкового полка. Уже с первых дней солдаты почувствовали, что прапорщик Лазо не похож на других офицеров. Он интересовался жизнью подчиненных ему людей, часто беседовал с ними. Солдаты всего полка считали, что взвод прапорщика Лазо — это счастливый взвод. В других взводах и ротах офицеры, как правило, грубо обращались с нижними чинами, придирались к ним, взыскивая за малейшую провинность. Это вызывало глухое озлобление солдатской массы.
В 1916 году царское правительство призвало в армию много политических ссыльных, среди которых были и большевики. Служили они, как правило, в запасных воинских частях, расположенных в Сибири, так как на фронт отправлять их не решались, боясь распространения революционной пропаганды.
В Красноярске также находилась группа политических ссыльных, которая вела революционную работу в войсках. От своих людей в Сибирском полку они вскоре узнали и о «хорошем прапорщике» Сергее Лазо, который при всяком удобном случае, когда вблизи не было других офицеров, заводил с солдатами разговоры «по душам» и на «острые» темы. С этого времени ссыльные стали сближаться с Лазо, причем делали это осторожно, соблюдая конспирацию.
В свободное от службы время Лазо часто бродил в [17] окрестностях Красноярска. Ему, уроженцу солнечной Молдавии, очень хотелось познать сибирскую природу, настоящую вековую тайгу. Для этого приходилось уходить подальше от города, так как поблизости лес был вырублен. На гористых же окрестностях Красноярска зеленела молодая поросль. В одно из воскресений Сергей решил отправиться на прогулку подальше, вместе с солдатом-охотником, знавшим здешние места. Сергей называл солдата по-дружески Никифором, а себя просил называть не «вашим благородием», а Сергеем Георгиевичем.
День выдался сухой, морозный, ясный. Для начала Сергей и Никифор решили дойти пешком до Столбов — одного из красивейших мест вблизи Красноярска. Никифор оказался интересным собеседником и неплохо разбирался в политике, что вначале немного удивило Сергея. Шли около трех часов. Сибирская природа поражала Сергея своей суровой красотой. Столбы действительно оказались чудесным уголком. Они расположены в отрогах Саянского хребта и представляют группу скал самой причудливой формы.
Лазо вместе со своим спутником взобрался по тропинке на одну из скал. Перед глазами раскинулись горы, вдали темнела тайга. Сергей мысленно перенесся в Молдавию, сравнивая ее яркую южную природу с своеобразной и прекрасной Сибирью.
— Хорошо здесь! — восторгался он.
— Не плохо, Сергей Георгиевич, в нашей Сибири, — отозвался Никифор. — Может быть, хотите погреться? Тут недалеко есть зимовье.
Сергей не чувствовал холода, но посмотреть зимовье согласился. Спутники направились просекой по тропинке и вышли на поляну, где стояла небольшая бревенчатая избушка.
— В Сибири у нас уж так заведено, — еще в пути пояснил Никифор. — В тайге и по проезжим дорогам люди построили зимовья, чтобы каждый человек мог зайти, обогреться, вскипятить чай. И такой уж здесь обычай: все, что находится на зимовье, остается нетронутым — ведерко, кружка, топор, спички. Запас дров пополняется, да и продукты кто-нибудь нет-нет да и оставит.
— Хороший обычай, — сказал Лазо, осматривая наружный вид зимовья... [18]
— Не плохой, — согласился Никифор. — И редко кто его нарушает. Таков закон тайги!.. Что ж, зайдем, Сергей Георгиевич, — предложил он.
На зимовье находились несколько молодых людей, тоже, очевидно, пришедших полюбоваться красивыми местами. В углу сидел человек в полушубке, в сибирской шапке-ушанке и в унтах; около него стояло охотничье ружье. Он приветливо поздоровался с Никифором, кивнул головой Сергею и предложил присесть к печке.
В избушке было тепло, весело потрескивали дрова. Обогревшись немного, молодежь с шумом и смехом отправилась дальше. Никифор стал кипятить чай, а Сергей разговорился с охотником, оказавшимся жителем Красноярска. Очень скоро собеседники преодолели отчужденность первой встречи. Знакомый Никифора был политическим ссыльным Николаем Мазуриным. Он расспрашивал Сергея о его студенческой жизни в Москве, о службе в полку, о планах на будущее. Лазо охотно отвечал и в свою очередь расспрашивал о жизни населения Сибири.
Новые знакомые расстались друзьями. Николай Мазурин пошел в глубь леса поохотиться на белок. Сергей с Никифором отправились обратно в город.
Через несколько дней Николай Мазурин навестил Сергея на квартире, и они проговорили весь вечер. Лазо понял, что прогулка с Никифором в Столбы и встреча на зимовье не были случайными. Позже он узнал, что Мазурин работал в подполье, а Никифор был одним из его помощников в распространении нелегальной литературы среди солдат.
У Сергея появились друзья среди политических ссыльных. Они стали привлекать его к революционной работе. Перед Лазо открылся новый мир политического подполья с его суровыми законами, трудными заданиями, ясной целью. К такой жизни он давно стремился и поэтому вошел в нее без всяких колебаний-
«Мне везет на людей, здесь я познакомился с административно-ссыльными... Много читаю о Сибири, сам наблюдаю, расспрашиваю, особенно о тех условиях, в которых живут ссыльные. Чем больше становятся мои знания в этом направлении, тем сильнее становятся мой симпатии к здоровой стране, которая не знала рабства, где помещики не развращали крестьян и где в одиноких селах среди России незаметные «политиканы» продолжают свою [19] работу, разыскивают среди народа талантливых самородков»{4}...
Нелегальную литературу в полку распространяли через Никифора (к сожалению, фамилия Никифора не сохранилась в записях Лазо). Сергей Лазо, проводя занятия с солдатами, часто говорил о войне. Он осторожно разъяснял им, что война затеяна капиталистами, которые наживают огромные барыши за счет пота и крови рабочих и крестьян. Народу это надо понять и потребовать прекращения бессмысленной бойни. Если в казарме появлялся офицер, Лазо быстро менял тему беседы. «Это офицер не царский, это наш офицер, лишь бы его не сцапали жандармы», — говорили о Лазо солдаты.
И вот однажды, в хмурое февральское утро 1917 года, улицы Красноярска заполнились людскими толпами. Пришло телеграфное известие о том, что в Петрограде совершилась революция, царя Николая «сбросили». В это же утро к казарме на извозчике подъехал Лазо, которого сразу окружили солдаты. В краткой речи Лазо разъяснил, что произошла революция и царя уже в России нет. Его слова были встречены восторженными криками «ура».
— Дорогие товарищи! — сказал в заключение Лазе. — Не величайте меня больше «ваше благородие», а называйте просто «товарищ Лазо».
Солдатам стало ясно — Лазо вместе с ними. Стоявший рядом Никифор одобрительно кивнул головой и улыбнулся. Он знал, что Лазо не свернет с намеченного пути.
Другие офицеры в этот день в казарме не появлялись. Никифор прошел по всем ротам, побеседовал с солдатами. На другой день в полку был создан полковой комитет из представителей каждой роты. В комитет выбрали и Лазо.
Большевики вышли из подполья, в городе закипела революционная работа. 3 марта 1917 года начал действовать Красноярский Совет рабочих и солдатских депутатов. Своим депутатом в Совет солдаты избрали Сергея Лазо.
В день первого заседания Красноярского Совета (в нем преобладали большевики) Сергей Лазо вывел свою часть из казармы. В боевом порядке, с красным знаменем [20] солдаты под командованием Лазо пришли к зданию Совета. Здесь Лазо заявил, что отныне часть, которой он командует, будет находиться в распоряжении Совета и выполнять только его приказания. В те дни, когда черные силы реакции вместе с меньшевиками и эсерами пытались остановить революцию, такая вооруженная поддержка имела для Совета очень большое значение.
Вскоре Сергей Лазо стал работать секретарем Красноярского Совета.
Большевистская организация Красноярска пополнялась возвращавшимися из ссылки товарищами. Лазо быстро сближался с этими людьми, прошедшими большую школу политической борьбы, и с каждым днем все больше и больше втягивался в кипучую революционную деятельность. Он стал неутомимым пропагандистом и агитатором, часто выступал перед рабочими и солдатами и завоевал среди них большое уважение и авторитет. Вскоре его избрали председателем солдатской секции при исполкоме Красноярского Совета, и он установил тесные связи со всеми воинскими частями города.
В дневнике, который, несмотря на большую занятость, Сергей продолжал вести, это время коротко охарактеризовано так: «Работа, работа... Любимому делу жертвуешь не только свои силы, но и не побоишься отдать за него жизнь».
Революционные события развивались. В стране все острее разгоралась классовая борьба. В. И. Ленин на апрельской конференции 1917 года поставил перед партией задачу — привлечь на свою сторону рабочих и крестьянскую бедноту для перехода к социалистической революции. Буржуазия в лице Временного правительства все больше смыкалась с предательскими партиями меньшевиков и эсеров, принимая все меры для удушения революции.
В июне 1917 года Сергей Лазо присутствовал на 1 Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов, где он впервые видел и слышал Владимира Ильича Ленина. Речь Ленина, призывавшего большевиков бороться за переход всей власти к Советам, произвела на Сергея большое впечатление и окончательно определила дальнейший путь всей его жизни.
После съезда Сергей на несколько дней заехал домой в Молдавию, чтобы повидаться с матерью и братьями. [21]
Он с увлечением рассказывал матери о своей революционной работе, о большой дружбе с бывшими ссыльными большевиками. Елена Степановна, глядя на взволнованное, радостное лицо сына, украдкой вздыхала. Она уже поняла, что сын навсегда ушел из родительского дома в далекий и трудный путь, что в революции он нашел самого себя и теперь ничто не может остановить и вернуть его назад. Конечно, матери было тяжело и грустно, ведь она так надеялась на его помощь семье, хозяйству. Но у сына уже были другие интересы, другие горизонты. И она не упрекала его, так как чувствовала, что он скорее порвет с семьей, чем оставит революционную деятельность.
Вернувшись в Красноярск, Лазо продолжал работу в Совете, упорно изучал военное Дело, читал статьи В. И. Ленина о партизанской борьбе, о революционной армии, следил за выступлениями большевистской «Правды».
В октябре Лазо был избран делегатом в Иркутск на Веесибирский съезд Советов. В своем выступлении он говорил: «Только при всей власти Советов мы сможем направить неорганизбванные массы в одно русло. Мы вовсе не противопоставляем власть Советов Учредительному собранию, но мы не уверены, можно ли будет без передачи власти Советам дойти до него»{5}. Съезд высказался за установление советской власти. Резолюцию съезда послали В. И. Ленину. Был избран Всесибирский исполнительный комитет Советов Сибири — Центросибирь, в состав которого вошел и Лазо.
И вот до Сибири долетела радостная весть: Временное правительство свергнуто, Великая Октябрьская социалистическая революция победила.
В эти знаменательные дни Сергей Лазо, еще формально не являясь членом партии, но находясь в составе «революционной тройки», по заданию большевистской партии руководил вооруженными отрядами красногвардейцев и солдат, которые захватили правительственные учреждения в Красноярске и обеспечили передачу всей власти Совету. Следует отметить, что в Красноярске советская власть установилась раньше, чем в других городах Сибири. Представитель (уже свергнутого в центре) Временного правительства при Иркутском военном округе сообщал [22] в ставку верховного командования о положении в Красноярске:
«Большевики заняли солдатами казначейство, банки и все правительственные учреждения. Гарнизон в руках прапорщика Лазо».
Штаб сибирского военного округа находился в Иркутске: там размещались юнкерские училища. Царские генералы и офицеры, опираясь на штыки юнкеров, при поддержке консулов Америки, Франции и других империалистических стран превратили Иркутск в логово сибирской контрреволюции. В декабре 1917 года им удалось организовать мятеж против Советов.
Лазо срочно выехал из Красноярска в Иркутск с отрядом красногвардейцев. Его ближайшим помощником был солдат-большевик Никифор.
В Иркутск отряд прибыл ночью 10 декабря. На улицах города шли баррикадные бои. Заводские гудки непрерывно призывали рабочих-красногвардейцев на сборные пункты.
Выпущенные белогвардейцами из тюрем уголовники поджигали дома, грабили население.
На вокзале Сергея Лазо встретили представители Военно-революционного комитета Иркутска. На коротком совещании было решено немедленно сообщить в ближайшие города о положении в Иркутске и о необходимости выслать вооруженную помощь. Военно-революционный комитет поручил Сергею Лазо командовать революционными отрядами.
Десять дней продолжалась кровавая борьба на улицах Иркутска. Дни и ночи проводил Сергей на линии огня, а во время небольших передышек обучал рабочих-красногвардейцев военному делу, вдохновлял их горячим и искренним словом. Здесь, в Иркутске, Лазо получил «боевое крещение» и уже тогда проявил великолепные качества командира и организатора вооруженных масс.
Вскоре в Иркутск прибыла помощь из других городов. Контрреволюционный мятеж был ликвидирован, власть перешла к Советам. Сергей Лазо остался в Иркутске. Он был назначен комендантом города и начальником гарнизона, являясь одновременно членом военного комиссариата Центросибири. Большую помощь в этой работе ему оказывал бывший царский генерал Алексей Таубе, перешедший на сторону революции. Он был крупным военным [23] специалистом и, работая рука об руку с Лазо, передавал ему свой опыт и знания.
О своей работе в Иркутске после подавления мятежа Сергей писал матери 25 декабря 1917 года: «В эти дни, когда в городе трещали пулеметы и винтовки и шла непрерывная канонада, разрушались здания, подымались пожары, в эти дни, когда мирные жители страдали несравненно более, чем мы, военные, в эти дни у меня не было ни жалости, ни чувства страха перед этим разрушением... И не потому, что я человек жестокий, а потому, что мы, социалисты, понимаем, что это открытая борьба, это стремление порвать те цепи, которые долгие годы угнетали народ...
Я лучше, чем кто-либо другой, знаю громадную разруху жизни в России, но и последняя не повергнет меня в уныние. Мы видим наряду со старым, которое рушится безвозвратно, мощные ростки новой жизни. 4–1 пусть все упрекают Советы в тех бедствиях, которые происходят, я не брошу этого упрека им. Наоборот, Советы, и они одни, могут дать выход из положения... Вопрос решается не спорами, а классовой борьбой... Живу в общежитии Центросибири, и сегодня — первый день с 4 декабря, когда я смогу лечь раздетым.
Жизнь строится, новая жизнь, и строится как-то иначе, чем ее направляло течение, и ближе к тем задушевным мечтам, которые я носил с раннего детства»{6}.
