Эти сутки проходили в ожесточенных схватках с противником, наседавшим на Николаевскую дивизию со всех сторон. 18 октября с севера неприятель захватил Сырт (высоту со стороны хутора Тегшовский) и с востока — Ишимбаево, с юго-востока — хутор Бруслянский на реке Солдатка. Артиллерийский и пулеметный огонь не затихал ни днем, ни ночью. Особенно сильное давление противник оказывал со стороны хутора Бенардак...
Вот как описывают это время очевидцы: «После налета на хутор Сулакский и освобождения его от противника решили овладеть хутором Бенардак. Пытались проникнуть туда небольшой конной группой, но безуспешно: крепко там окопался противник.
Бенардак — бывшее богатое имение коннозаводчиков и крупных землевладельцев Мальцевых. Вся округа с десятками тысяч десятин земли — все мальцевское. В имении много кровных рысаков, разного породистого скота и птицы всех видов. Наемных рабочих в имении свыше трех сотен, не считая многочисленной дворни.
До революции Мальцевы имели театр, содержали оркестр. В званые дни закатывали балы, на которые съезжались губернская знать и гости из Петербурга и Москвы. Навстречу им высылались кареты с рысаками в сопровождении гайдуков, как при крепостном праве.
В имении содержалась охрана из уральских казаков. Обо всем этом рассказывал нам Василий Иванович, хорошо знавший это имение в дореволюционные годы.
В дни Октябрьской революции помещики Мальцевы бежали, захватив с собой все, что можно было увезти. В имении остались одни наемные рабочие.
С началом гражданской войны оно переходило из рук в руки: займут его красные части, передвинутся в другом направлении, а через день туда нагрянут белые: видно, зорко следили Мальцевы за своей вотчиной, щедро пополняли казну белоказачьей армии. Приходилось вновь направлять в Бенардак красные части, выбивать противника, чтобы сохранить имение для народа.
Пристально интересовался им и Чапаев. Раз на досуге он охотно рассказал нам, что в молодости два сезона плотничал с отцом на мальцевских угодьях. Много всякой диковинки насмотрелся: лебедей в пруду, «индюков величиной с теленка», тридцатипудовых боровов, красавцев-павлинов, знатных рысаков, а также и причуд господ Мальцевых: разных скоморохов, травлю борзыми волкодавами мужиков, переодетых в овчину. А зимой — кулачных побоищ. Однако не таких, как в деревнях, а по-своему. Разделят, бывало, Мальцевы на две части мужиков хутора, дворню, охочих и неохочих — никому не позволяли отказываться. Подвезут ещё с Камелика (речка Камелик в 15 километрах от Бенардака) до сотни башкир и их разделят на две части. Потом выкатят бочки с водкой для подзадоривания и начинают бой. Водка давалась тем, кто одолеет и больше уложит, а кое-кому из здоровых мужиков и до боя давали по стакану водки, чтобы злее бились.
Бились беспощадно, а Мальцевы со всей своей челядью гогочут, визжат, кричат, подуськивают: «Поддай! Наддай! Бей! Вали!»
И валили, сворачивали носы, скулы, ломали ребра, оставались без глаз. Бились, как те... — Чапаев запнулся, вспоминая слово, — как гладиаторы.
А ещё другой забавой тешились господа. Это уже в крещение было, после водосвятия. Подпоят для задора хуторских мужиков, а потом бросят их в пруд или прорубь. В реку опустят бочку с водкой, а чтобы та тонула, камнями её обвяжут. Ныряй, кто хочет!
Бросались в прорубь, ныряли, становились дублеными от мороза, а потом отлеживались неделями. В жару и без памяти.
— Сволочи, в общем, — подытожил Чапаев. — Бесились с жиру. Народ калечили.
Население ближайших сел и хуторов понемногу растаскивало хозяйство имения. Не обходилось и без того, что приедет какой-нибудь начальник из уездного центра с инспекцией и увозит с собой пару-тройку рысаков и что-нибудь ещё. Следом за ним — новый «учетчик» и уезжает с тем же результатом.
Чапаев учредил в Бенардаке комендатуру из рабочих имения. Лелеял надежду создать там коммуну. Об этом он не раз говорил командирам частей. Но разве от этого убережешь хозяйство имения!
Приехал в Бенардак, к примеру, начальник хозяйственной части нашего полка Василий Перов, взял несколько лошадей и повозок для полка. Может быть, и обошлась бы незамеченной эта «конфискация» — мало ли лошадей и прочего добра было в имении, но где-то встретил Чапаев начхоза Перова в коляске под парой рысаков.
— Откуда рысаки? — спросил он его.
Перов ответил.
— Больно быстр! Небось, в эскадроне нет таких, а ты для обоза прихватил. Молодец, что и говорить!
Больше разговаривать с Перовым Чапаев не стал. Видно, гнев одолевал его. К вечеру вызвал Данильченко. Злой, громы-молнии мечет.
— Я в Бенардаке комендатуру организовал от всяких... — он не нашел что сказать от возмущения, — а ты туда же руку запускаешь!
Данильченко попытался что-то возразить.
«— Знаю, не сам ты, — перебил Чапаев, — начхоз твой на мальцевских рысаках этаким фертом раскатывает. Чего потакаешь! Кровные жеребцы и матки — не для боя и обоза. Они государству нужны.
Взятых рысаков приказал вернуть и добавил:
—Судить трибуналом будем твоего начхоза, чтобы неповадно для других было.
И большого труда стоило Стефану Данильченко уговорить Василия Ивановича не прибегать к такой суровой мере. Он немного остыл и согласился.
—Ладно, но попадется ещё раз — пущай пеняет на себя. Неровен час, без трибунала проучу, не погляжу, что балтийский матрос. Будет знать Чапаева.
Передвинулся полк ближе к частям дивизии, а в Бенардак нагрянули белоказачьи сотни и захватили его.
Не мог примириться Чапаев с тем, что хутор и имение у противника. Но кого направить в хутор, удаленный от расположения дивизии на 15 верст? Балашовский и Пензенский полки разбросаны поротно, побатальонно, а другие части не закончили формирования, им не до боев. Но надо выбить белоказаков, пока не поздно. Разведка доносила: угоняют казаки лошадей, скот, увозят самое ценное имущество.
Запросил Чапаев штаб армии, но ответа не получил: не придали, видимо, значения Бенардаку. Шли упорные бои под Самарой. И тогда Чапаев решил действовать самостоятельно. В полдень вызвал Данильченко к телефону:
— Твой полк ближе всего к Бенардаку, к утру захватить надо и казаков проучить. Кому поручишь дело?
— Надо направить 2-й батальон, он ближе к Бенардаку, а командир батальона Порошин — зверь в бою. Если и придется отходить при неудаче — не дрогнет, с любого противника отобьется, — порекомендовал Стефан Данильченко.
Григорий Васильевич Порошин до Красной Армии служил в Черноморском флоте. Был вначале командиром роты и вступил в командование батальоном, заменив комбата Евгения Петрушенко.
Чапаев с предложением согласился. Времени для подготовки операции оставалось мало. День был на исходе, а предстояло совершить 15 километровый марш-бросок.
План боя наметили простой: атака противника в лоб. Хорошо знали местность вокруг: равнинная степь без единого деревца, кустика, ни ложбинки, ни бугорка. Все очень хорошо просматривается. На десяток километров скрытно не подойти. Только в самом хуторе — ветлы на плотине и развесистые липы в небольшом парке.
Выступление батальона было назначено на полночь, с расчетом подойти к хутору на рассвете.
Комбату Порошину с тремя ротами и командой с 12-ю пулеметами дали еще одно орудие и взвод конных кавалерийского эскадрона. И уже в наступивших сумерках в расположение батальона прибыл Чапаев. Он выслушал сообщение о том, как намечены наступление и бой. Со всем согласился, только спросил:
— А где же броневик?
Получив ответ, что тот ремонтируется и раньше, чем через сутки, не будет готов, выразил свое сожаление:
— Жаль, не во время разобрали. Тут бы ему в самую пору пощекотать казару.
Однако откладывать наступление не стал. Уезжал из полка, сказал:
— Обойдетесь без меня. Бенардак возьмете, в том абсолютно уверен. Но пехоты там не должно быть. А конница в контратаку в лоб не бросится — учены. Глядите в оба за флангами и тылом. И пулеметы поближе попридерживайте. Орудие пускайте в дело по Бенардаку в самом крайнем случае. Народа рабочего там много, боюсь, побьете, покалечите. Ну, а уж ежели придется выбивать казару снарядам, тут ничего не поделаешь — бой!
...Ушла вперед конная разведка, за ней на подводах тронулись пехотные роты, пулеметная команда, орудие с зарядными ящиками со снарядами. И вдруг позвонили из штаба и сказали немного задержаться: выехал Чапаев. Через некоторое время к штабу полка прискакал Петр Исаев: «Василь Иваныч у крайней избы поджидает!» Крикнул — и стремглав обратно.
Тронулись верхами вслед за удалявшимся батальоном. Ехали шагом вперемежку с рысью.
Двигались долго. По расчетам, до Бенардака оставалось 3-4 версты, а сколько в действительности — не разберешь: трудно определить ночью в степи.
Впереди батальона — тишина, ни единого выстрела. Но было точно известно, что в Бенардаке располагается белоказачий конный полк, а это значит 300-350 сабель (численность белоказачьих частей колебалась в зависимости от количества конных сотен в полках).
Именно тишина и настораживала. Но вот появились робкие проблески рассвета, а с той стороны, куда ушла конная разведка, донеслись первые выстрелы. Пришпорили коней и поскакали быстрее.
Огонь впереди усиливался: вместе с винтовочными выстрелами, и, перекрывая их, донеслась пулеметная трескотня, гулко разносившаяся в прозрачном степном воздухе раннего утра.
В общем, и без донесений было ясно, что под Бенардаком вступили в бой головные подразделения батальона. От хутора навстречу скакали десятка три подвох с верховыми.
— Куда, Бахтин? — окликнул Данильченко хорошо знакомого конника.
— Комбат приказал отъехать на версту, стать у омета и ожидать распоряжений, — ответил тот.
Впереди снова загрохотало орудие. Несколько человек с Чапаевым поскакали к нему.
— Куда стреляете? — крикнул Чапаев командиру орудия, сидевшему на омете.
— По кокошкам (по курам), — ответил тот, не признав спрашивающего, не отрываясь от бинокля.
— Еще трое шрапнэл! Бэглы, огон! — последовала команда с омета.
Один за другим загремели три пушечных выстрела.
— А, падло, централа заимэт вам! — крикнул командир орудия с омета. — Три гранат!
— Правэ о... — и дальше следовало указание прицела. — Бэглы огон!
Что означали слова командира орудия Томаша Студничка, по национальности словака, добровольца Красной Армии из бывших военнопленных австро-венгерской армии, Чапаев вначале и не понял. Но взобравшись на омет, разглядел мечущуюся конницу противника, в гуще которой метко рвались посланные снаряды.
С другой стороны хутора на левофланговую роту батальона с гиком и свистом неслась в атаку белоказачья конница с пиками наперевес.
— Пулеметы туда! Чего он медлит! В самый раз отсечь казару от хутора! — отрывисто бросил Василий Иванович Данильченко.
— Бабанин! Бодров! — крикнул Стефан Данильченко конным ординарцам. К комбату Порошину! Три пулеметные тачанки на левый фланг!
Контратакующую конницу видел и командир орудия Студничка и, не дожидаясь указаний, подал команду перенести по ней огонь орудия. Контрольный снаряд разорвался близко у цели, взметнув вверх глыбу земли. Вслед за ним разрывы шрапнелей накрыли казачью сотню, которая повернула обратно, скрывшись за хутором.
— Две подводы за ранеными! — крикнул конник Михаил Фоменко, подскакавший к омету. Увидел и понял, что не туда попал. Крепко выругался, огрел коня плетью и рванул дальше в тыл.
В Бенардаке, куда направились Чапаев с Данильченко, шел огневой бой. На его окраине преградило дорогу нагромождение борон, перевернутых телег и разного сельскохозяйственного инвентаря. У штабелей самана с проделанными бойницами — груды стреляных гильз, а рядом — убитый казак. Чуть поодаль — два других с убитыми лошадьми.
— Эти, видать, держались крепко. Ишь, какую уйму патронов расстреляли, — сказал Чапаев, кивнув в сторону убитых.
Шум боя — винтовочные залпы и пулеметная трескотня — то затихал, то возникал с новой силой, удаляясь к северу от Бенардака.
В барском доме, где, видимо, размещался штаб и командование белоказачьего полка, — огромный стол с недоеденной пищей.
— Ты, небось, своих командиров так не угощаешь, — пошутил Чапаев, обходя с Данильченко многочисленные комнаты особняка с дорогой мебелью, обилием картин, хрусталя и фарфора.
Появился комбат Порошин с обвязанной головой, успевший обскакать весь хутор; он коротко спросил: «Гнать противника дальше на хутор Молоканский или тут остановиться? А то бойцов бы покормить».
Данильченко посмотрел на Чапаева, как бы спрашивая: и в самом деле, что будем дальше делать?
— От полка и бригады оторвались на 15 верст, да и до Молоканского будет не меньше. Дальше пока — ни шагу. Посмотрим, что скажет армия, — решил Чапаев. — Мне бы рабочих повидать, поговорить с ними хочу.
Василий Иванович не упустил случая побеседовать с народом.
— Бывал я у вас и раньше, — говорил он рабочим имения, — небось, забыли, о чем говорил. Работали вы. на помещиков Мальцевых. Слов нет, как богато они жили, на всю губернию гремели. Да что губернии — в Петербурге, в Москве славились. А теперь что осталось? Рысаки, скот, имущество и прочее — всё народное. Куда денется, ежели сохраните? Для вас же, для народа на пользу пойдет. Казаков и прочих бандитов сюда больше не подпустим, а кто появится охочий до народного добра — тому наш сказ: Чапаев строжайше не велел!
Вскоре пришлось оставить Бенардак, отозвать батальон и не под воздействием противника — другую задачу получил Чапаев от командования армией...
В труднейшей обстановке непрерывных боев и окружения Чапаев видел невысокую боеспособность необученных крестьян. Постоянно думал о необходимости боевой выучки и воспитания личного состава. Для Василия Ивановича ни в чем не было мелочей. Он считал, что и внешний вид, и внутренний настрой, и конечно же политическая подкованность — главный путь к победе.
Ярким примером явился такой случай.
Чапаев часто созывал совещания командиров и политкомов частей. Совещания носили характер обмена мнений, никому не возбранялось на них выступать, высказывать свою точку зрения. Часто вносили предложения, касающиеся предстоящих боев или прошедших атак.
Василий Иванович терпеливо всех выслушивал. Изредка поддакивал: «вот-вот», «так-так», а когда дело доходило до решения — всё поворачивал по-иному, по-своему, точно в разговорах была одна блажь:
— Ладно, много толковали, сразу и не разберешь, что к чему. Однако, слушайте теперь, что я скажу.
Говорил он о тех же вопросах, но касался их с другой стороны — с кажущихся мелочей. Все слушали его и соглашались: «И в самом деле, Чапаев прав». Иной раз не выдерживали, говорили: «Василий Иваныч, так я о том же и сказывал».
— О том же, говоришь? — поддерживал Чапаев. — Согласен, только не с того конца хватаешь. Чего тут рассусоливать, и в лоб надо метить умеючи, неровен час — промахнешься.
Это был ответ на реплику одного из командиров: «Что в лоб, что по лбу, все едино, всё о том же и говорилось». После такого ответа Василия Ивановича все умолкали: ему, мол, виднее.
С первого дня как-то самой собой повелось, что при обращении к Чапаеву его называли по имени и отчеству. И притом не только командиры, но и бойцы. Редко кто прибегал к официальному «товарищ начдив», «товарищ Чапаев», разве только кто-то из новичков, но и те вскоре называли его «Василий Иванович».
Фамилия больше упоминалась за глаза и в выступлениях его самого. «Бедовый, горячий наш Чапаев», — иной раз скажут про него бойцы. Или: «Что вы хотите, чтоб один Чапаев за всем усмотрел? С Чапаевым не пропадешь — не такой он человек». А то и так: «Скажи им: сам Чапаев говорить будет».
На иные совещания Чапаев собирал командиров и политкомов не для обмена мнениями, а говорил только сам и больше о разных помехах, которые встречались при формировании дивизии, «тормозами» их называл. Хотел, чтобы бойцы и командиры знали, чего он добивается и какие при этом трудности надо преодолеть.
И все же одно из совещаний приняло совсем неожиданный оборот. Все хорошо знали нрав Василия Ивановича: за промахи, беспечность, непредусмотрительность и особенно за невыполнение приказа снисхождения не жди. Расчет по веем статьям, сколько ни оправдывайся. Зато удачливого, проявившего находчивость и смелость, обязательно похвалит, хотя на похвалы скуп был. А тут вдруг возникло новое, о чем никто и не подозревал.
Собрались на совещание старшие командиры и политкомы. Одет каждый во что горазд. В шинелях, фуфайках, кожанках, пальто, а некоторые — в полушубках (свирепствовала и трясла испанка). На головах: фуражки, папахи, шапки разных фасонов и даже шляпы.
Единой формы одежды в Красной Армии в то время не было. Не существовало централизованного снабжения обмундированием. Ни единого военного образца не было налажено, а если оно и поступало, то в весьма ограниченном количестве. Каждый из командиров одевался во что мог, а кое-кто, по нужде или без особой на то нужды, допускал мешанину в одежде и даже этим бравировал.
Командир батальона Григорий Порошин после боя на хуторе Бенардак добыл себе «новое обмундирование» взамен износившихся и расползавшихся по всем швам брюк клешем, матроски и бушлата. На совещание Порошин прибыл в пестрых шароварах, жокейском пиджаке и в шляпе; это «обмундирование» он добыл из реквизита помещичьего театра.
Чапаев где-то задержался. Среди собравшихся командиров и политкомов — ядреные шутки, смех, как будто и фронта поблизости нет. Привыкли без страха глядеть в глаза опасности. Каково бывает на душе, когда круто приходится в бою, о том не говорят, каждый знает это по себе. Рассуждают больше об удачах с некоторым преувеличением собственной роли.
В разгар галдежа вошел Чапаев, а за ним Петр Исаев, постоянно его сопровождавший. Чапаев осмотрелся, точно соображал, все ли собрались, а потом отрывисто сказал Исаеву: «Ступай, нужно будет, позовут».
О чем он решил совещаться — никто не знал. Не первый раз так собирал он совещания без предварительного извещения. Кто-то как-то спросил Василия Ивановича: «Ты бы, Василий Иваныч, хоть намекнул бы, о чем разговор пойдет».
— О чем намекать! Не в армию и не в Москву вызывают! А хотя бы и туда. Каждый должен знать все дела у себя и около себя, на то ты и командир или комиссар. Как же иначе! — ответил Чапаев.
Но на сей раз и совещание началось необычно.
— Значит, собрались все старшие командиры, а ряженых я сюда не вызывал, — сказал Василий Иванович.
Все переглянулись: к чему бы это?
— Вы кто? — обратился он к Порошину.
— Комбат из Балашовского! — смело отрапортовал тот как ни в чем не бывало. — Аль не узнали, Василь Иваныч?.. — пытался он ещё что-то сказать в недоумении, далекий от мысли, что Чапаев будет обращать внимание на такую «мелочь», как обмундирование.
— Как не признать, беляками меченный! — сказал Чапаев, показывая на глубокий шрам от сабельного удара на щеке Порошина. — Из Балашовского, говоришь? Таких комбатов там не видывал. Боевых командиров очень уважаю, но только не в такой одежонке. Чего напялил на себя? Взгляни на Филиппова, сидит рядом с тобой, из одного полка, а каким молодцом выглядит. Бойцы им любуются, и каждая девушка аль молодка глаз не отведет. А в строю, как в бою, лихой вид командира много значит!
Назвал Чапаев и других командиров: одних журил за неряшливость, других подбадривал, на том и закончил совещание.
Сам Василий Иванович следил за собой, всегда был подтянут, одет в военную форм}' — гимнастерку или френч защитного цвета (хаки), темно-синее галифе, сапоги со шпорами. Носил фуражку или черную барашковую папаху с красной тульей. Шашка, револьвер системы «наган», бинокль, полевая сумка и хорошо пригнанное кожаное снаряжение завершали его внешний вид. Вольности в одежде не допускал.
Кстати, высокие черные папахи с красной тульей являлись отличительной приметой ординарческого эскадрона Чапаева и конников Гарибальдийского полка. Изготовлялись они по заказу Чапаева и являлись его собственной инициативой в подражание Емельяну Пугачеву, которого Василий Иванович очень любил, много о нем знал и читал.
С самого первого дня формирования дивизии Чапаев решил создать при штабе кассу взаимопомощи. Это было необходимо для выдачи пособий наиболее нуждавшимся бойцам и их семьям. А особенно тем родственникам, у кого кормильцы пали в бою. Он называл это вспомогательной кассой.
Это было новшество. И поэтому никакими приказами и инструкциями не предусматривалось. Это — личная инициатива Чапаева, как забота о бойцах.
Но для кассы нужны деньги, а где их взять. Тем более оборотные суммы, которые могли выдаваться безвозвратно. Понадеялся было Василий Иванович на финансистов дивизии и армии, но у них свои законы: все расписано по параграфам, статьям и сметам. И нужной суммы для кассы не получишь.
В общем, для её пополнения Чапаев прибег к добровольным отчислениям из жалования командно-политического состава частей дивизии, широко оповестил об этом командиров частей, подразделений и при каждом удобном случае агитировал за добровольные взносы. Сам же свое жалование передавал во вспомогательную кассу.
Худо-бедно, добровольные отчисления поступали, но их не хватало и было абсолютно недостаточно для выдачи безвозвратных пособий. А нуждающихся было так много, потому что все бойцы в основном из бедных слоев населения.
Подумал Василий Иванович и решил, если добровольных отчислений не хватает, надо их изыскивать. И он ввел систему денежных штрафов. Штрафы шли из жалования комполитсостава. Как вид дисциплинарного наказания.
Штрафовал за неудовлетворительное содержание лошадей, обоза, орудий и другие неполадки. Потом за всякие нарушения в несении сторожевой службы.
Размер денежного штрафа определял тоже сам. О чем каждый раз объявлял в приказе по дивизии.
Кто-то из работников штаба дивизии доложил Чапаеву, что во 2-м батальоне Балашовского полка выставлено не по уставу сторожевое охранение и недостаточно бдительно ведется наблюдение за противником.
Прежде чем принять решение по этому докладу, Чапаев вызвал командира и потребовал объяснений — почему нарушено требование штаба дивизии: вместо сторожевых застав на участке батальона выставлены только полевые караулы и посты.
И не удовлетворившись его объяснением, он тут же сказал: «За халатность в несении сторожевом службы 2-й батальон и Данильченко со своим помощником будут оштрафованы».
А через несколько дней после этого разговора поступил следующий приказ:
За халатное отношение к делу боевого охранения на участке 2-го батальона объявляю выговор командиру Балашовского полка Данильченко и штрафую его на 300 рублей, помощника командира полка Ухова — на 150 рублей; командира 2-го батальона Порошина — на 150 рублей, командиров рот Сонина, Попова и Беспалова — по 75 рублей каждого. Деньги внести в вспомогательную кассу.
Начальник дивизии ЧАПАЕВ
Политком штаба БАЗАНОВ
И что самое интересное, никто из оштрафованных не пытался протестовать и деньги в кассу взаимопомощи внесли полностью.
Спустя некоторое время Данильченко как-то спросил Чапаева, воспользовавшись его прибытием в полк:
— Скажи, Василий Иванович, за одну провинность — два наказания. Справедливо ли?
— О чем ты? — спросил его Чапаев, по-видимому, забывший о штрафе.
— Ну как же: выговор и штраф объявлены.
— А-а, — рассмеялся Чапаев, — а тебе что, денег жалко? Куда будешь их девать на фронте?
— Дело не в деньгах, они действительно без особой надобности, а приказ по дивизии с выговором... — пытался что-то доказать Стефан Данильченко.
— Вот чудак! — опять засмеялся Василий Изанович. — Так и ты пишешь приказы с выговорами, но у тебя нет вспомогательной кассы! — Потом сказал: — Вспомогательную кассу создали, обнадежили бойцов, а деньги где взять? Родить? На попятную, значит? Так Чапаев не привык. И ты на моем месте не поступил бы иначе. Вот и приходится, — усмехнулся он, — к выговору добавлять и штраф. А справедливо ли поступаю — суди сам.
А потом рассказал, сколько уже выдано пособий бойцам и семьям погибших. И сколько ещё предстоит выдать. Он хорошо знал дела вспомогательной кассы и интересовался ими, распоряжался ее вкладами.
Кстати, созданная Чапаевым касса продолжала свое существование ещё очень долго: и после его отъезда из дивизии, и даже после его гибели...
Несмотря на все старания Чапаева по укреплению дисциплины в дивизии и политическом воспитании бойцов, иногда происходили ЧП. Подолгу не получая провианта, боеприпасов, орудий и оружия, красноармейцы падали духом, дисциплина, соответственно, страдала, и при отходе из Талового 40 человек просто напросто дезертировали. В Верхней Покровке дезертирство повторилось. В отсутствии помощи и надежды на неё выход из создавшегося положения мог быть только в одном — в наступлении. Необходимость наступления диктовалась потребностью в хлебе.
Секретарем собрания врид начальника штаба Гагаевым были оглашены телеграммы Чапаева в штаб армии о состоянии дивизии. И просьбы о помощи, которые обстоятельно объясняли причины их бедственного положения. По докладу выступило б человек. Среди них был руководитель парторганизации Пензенского полка Вернер, который заявил: «Выслушав доклад товарища Чапаева, пришел к заключению, что товарищ Чапаев выше всяких похвал». Петр Исаев отметил преданность Василия Ивановича делу революции, его большую организаторскую работу по созданию частей Красной Армии, его борьбу с саботажниками, которые имеются повсюду, в том числе и в штабе армии.
Так проходило дивизионное собрание представителей рот, эскадронов, батарей и команд, на котором присутствовали командиры и комиссары всех полков.
Комиссар штаба Базанов подчеркнул, что все требования Чапаева к штабу армии справедливы, что его лично оскорбляет слово «анархист», применяемое к Чапаеву. И хотя в штабе армии Чапаеву до сих пор мало доверяют, «мы, видя всю его деятельность, можем выразить Чапаеву полное доверие». Далее, на собрании было принято решение, направленное на укрепление дисциплины и повышение боеспособности.
Положение войск на другом участке фронта несколько менялось. В приказе по IV армии № 03 от 19 октября говорилось следующее:
Вследствие изменившихся условий наступление в направлении от Самары на Бузулук возложено на 1-ю армию, правофланговые части которой занимают Пешково, Богатое. Частям IV армии продолжать наступление на Уральск и обеспечить наступление правого фланга 1-й армии, для чего:
1. Самарской дивизии с утра 20 октября перейти в наступление и к вечеру 23 октября занять линию Ефремовка, Антоновка, Несмеяновка, Каралыцкий Умет, имея бригаду дивизионного резерва в районе Морша, Пестравский Выселок.
Конницей оказать содействие Николаевской дивизии, выдвинув её в район Украинка, М. Черниговка.
2. 4-й Малоузенский полк придается временно Николаевской дивизии.
3. Николаевской дивизии, вместе с 4-м Малоузенским полком, удержаться на линии Перелюб, Кучумбетово.
4. Уральской дивизии продолжать энергичное наступление на Уральск и к 23 октября занять Переметное. Обеспечить свой правый фланг занятием форпоста Чижинского 1-го.
5. Отряду Гербе (Гербе вступил в командование после гибели Винермана) удерживать занимаемое положение, обеспечивая правый фланг армии
Как видно из приказа, на оренбургском направлении теперь наступала 1-я армия. Части её правофланговой 24-й дивизии занимали на линии железной дороги станцию Богатое. А частям IV армии приказывалось продолжать наступление на Уральск. Отсюда видно, что самую сильную и боеспособную Самарскую дивизию необходимо было направить на выполнение главной задачи IV армии. На Уральск. Тем более что там не было успеха.
Однако части Самарской дивизии направлялись не на Уральск, а в район Большой Глушицы. Кроме Малоузенского полка, который находился там же, по приказу начдива №20 от 20 октября туда же выступила 3-я бригада с кавалерийским полком для «дальнейшего преследования и полнейшего поражения противника».
Прибыв в район, 22 октября части заняли строго согласно приказу, в котором указывалось, что «всякое запоздание и упущение влечет за собой предание виновных революционному суду». Кавалерийский полк занял село Морша. Интернациональный полк — Ореховку, 5-й Краснокутский — Несмеяновку, 1-й Саратовский полк — Каралыцкий Умет.
Но так как на этом направлении противника вовсе не было, за исключением действующих разъездов 1,3-го Оренбургского казачьего полка, приказом начдива Захарова №21 от 22 октября части возвращались к Бузулуку.
Приказ был доведен до командиров частей с большим опозданием. (До 5-ти суток.) Вследствие этого 2-я бригада продолжала движение к Б. Глушице. Воины шли по раскисшим дорогам полураздетые и буквально босые. Когда же, пройдя 100(!) километров на юг, они узнали о приказе, требовавшем возвращения обратно, пришли в такое негодование, потребовали шинели и обувь. В общем, был самый настоящий бунт!
В книге Кутякова «Разгром Уральской белоказачьей армии», который был в то время комбригом Самарской дивизии, говорится:
«...Посредственный шахматный игрок более внимательно относится к перестановке фигур, чем начдив товарищ Захаров — к переброске целых бригаду одного фланга на другой, да ещё при наличии грязных осенних дорог».
И снова, и снова слышится глас вопиющего в пустыне:
ДОНЕСЕНИЕ ЧАПАЕВА КОМАНДУЩЕМУ 4 АРМИЕЙ О ХОДЕ БОЕВ НА УРАЛЬСКОМ НАПРАВЛЕНИИ И ПРИСЫЛКЕ ПОДКРЕПЛЕНИЙ
№014 с. Верхняя Покровка 21 октября 1918 г.,
17 ч 20 мин.
Доношу, что на фронте Николаевской дивизии уже две недели идет бой. Противник занял дер. Уразаева и Кузебаева, хутор Шмидт и с. Солянка, что южнее с. Нижняя Покровка, зашел в тыл икс. Новочерниговка, где прервал телефонную связь между селами Нижняя Покровка и Новочерниговка, то же самое от с. Новочерниговка до дер. Бобровый Гай. В силу вышеизложенного, если бы не радиотелеграф, не представлялось возможным установить сообщение со штабом 4-й армии. Продовольствие изошло. Противник ведет наступление северовосточное хут. Мухина, с юго-востока — (к) хут. Бенардак и с северо-запада — к Нижней Покровке, дер. Уразаева. Шлите подкрепление. Положение дивизии критическое.
Начальник дивизии ЧАПАЕВ
Политком БАЗАНОВ
Начальник оперативной части ЧЕКОВ
И что же в ответ?!
ПРИКАЗ
КОМАНДУЮЩЕГО 4 АРМИЕЙ В.И.ЧАПАЕВУ ОБ ОВЛАДЕНИИ ЛИНИЕЙ ПЕРЕЛЮБ, КУЧЕМБЕТОВА С ЦЕЛЬЮ ДАЛЬНЕЙШЕГО НАСТУПЛЕНИЯ НА УРАЛЬСКОМ НАПРАВЛЕНИИ
№014 21 октября 1918 г., 23 ч 30 мин.
Дальнейшего отхода не допускаю. Приказываю вместе с временно приданным вам 4 Малоузенским полком выполнить поставленную вам приказом №03 задачу и к вечеру 23 октября занять линию Перелюб, Кучембетова для дальнейших действий в полосе Перелюб, Игумнов, Новоозерный и с юга Кучембетова, Таловый, Красный с целью перерезать сообщение между Бузулуком и Уральском по дороге, идущей вдоль реки Чеган. Требую самых энергичных действий. Задача должна быть выполнена точно к указанному сроку, после чего безостановочно продвигаться вперед для занятия следующих рубежей: Игумнов, Таловый.
Командарм 4 ХВЕСИН
Член Реввоенсовета В. КУЙБЫШЕВ
Наштарм БАЛТИЙСКИЙ
Что же остается непонятому Чапаеву — снова писать, писать и писать донесения и продвигаться по мере возможности.
ДОНЕСЕНИЕ ШТАБА НИКОЛАЕВСКОЙ ДИВИЗИИ В ШТАБ 4 АРМИИ О БОЯХ ДИВИЗИИ В КОЛЬЦЕ ОКРУЖЕНИЯ
№17 с. Нижняя Покровка 22 октября 1918 г.
17 ч 10 мин.
Доношу, что на фронте Николаевская дивизия находится в кольце. Противник все время делает налеты в тыл, рвет провода телефонной сети, перехватывает наши транспорты с продовольствием и фуражом.
После объезда мною всех полков дивизии дух солдат несколько приподнялся, после чего для расширения кольца перешли в наступление в юго-восточную сторону на деревню Колокольцовку, что южнее Кучембетова в 10 верстах, откуда противник выбит. Занят с боем хут. Чилижный, что юго-западнее с. Нижняя Покровка в пяти верстах, где в бою казаки оставили 5 человек убитыми.
Взяты нами трофеи: две лошади с седлами, две шашки, две винтовки, одна повозка с овсом. С нашей стороны двое раненых, из них помощник командира полка, еще с боем взят пос. Ветелки. Бой идет под пос. Озерки, что южнее в 3-х верстах от Колокольцовки, севернее хут. Бенардак.
Противник наступает от дер. Ишимбаева, с восточной стороны на с.Харитоновка.
Начальник оперчасти ЧЕКОВ
И день спустя...
Источник: Евгения Чапаева. Мой неизвестный Чапаев. М.: Корвет, 2005
